По дороге в город Сара рассказывает мне свой новый план по соблазнению красавчика, с которым она сможет обсуждать своего любимого экзистенциалиста Жана Поля Сартра. Проблема в том, что ее безумно привлекают тупоголовые серферы. Они, как ни избегай стереотипов, обычно не очень хорошо разбираются во французской литературе и философии и потому не подходят Саре по причине «Он-должен-знать-кто-такой-Сартр-или-хотя-бы-прочесть-что-нибудь-из-Д.Г.Лоуренса-или-на-крайний-случай-одну-из-сестер-Бронте-и-лучше-бы-это-была-Эмили».
– Этим летом пройдет дневной симпозиум по французскому феминизму, – сообщает она мне. – Я собираюсь пойти. Присоединишься?
Я смеюсь:
– Очень подходящее место для поисков парня.
– Вот увидишь. Самые крутые ребята не боятся феминизма, Ленни.
Я смотрю на нее. Она пытается выдувать колечки дыма, но пока получаются только комочки.
Мне до чертиков страшно рассказывать ей про Тоби, но ведь надо, да? Однако я такая трусиха, что начинаю с менее убийственных новостей:
– Пару дней назад я обедала с Джо Фонтейном.
– Да ладно!
– Ага.
– Не может быть…
– Может.
– Да нет!
– Да «да»!
– Невозможно!
– Еще как возможно.
Мы можем так продолжать часами.
– Ах ты утка! Летающая желтая утка! И ты молчала?! – Когда Сара взволнована, то начинает упоминать самых неожиданных животных, словно у нее синдром Туретта, но только вместо брани у нее вырываются строчки из «Айболита». – Ну и что, как он?
– Ничего так, – рассеянно сообщаю я, глядя в окно. Интересно, кто же предложил ему сыграть со мной дуэтом? Может, мистер Джеймс? Но зачем? И до чего же это все унизительно.
– Прием, прием! Земля вызывает Ленни! Ты только что сказала, что Джо Фонтейн
Я опускаю руку в карман, где храню салфетку и трости. Пальцы натыкаются на сложенный листок бумаги. Не знаю, почему храню его (уже больше года!), почему вытащила его из мусорки, когда Бейли бросила его туда царским жестом («Ну что ж, похоже, ребята, вам от меня не отделаться»). Потом она кинулась в объятия Тоби, словно то письмо ничего не значило. Но я-то знала, что это не так. Как же иначе. Это же Джульярд.
Не перечитав его напоследок, я комкаю отказ, швыряю в мусорное ведро и возвращаюсь за стол Бейли.
Я сижу на том же самом месте, что и тем вечером, когда телефон взвыл на весь дом, на весь ничего не подозревающий мир. Я тогда делала домашку по ненавистной химии (я и до сих пор ее терпеть не могу). С кухни в комнату просачивался густой аромат душицы от бабулиного куриного фрикасе, и единственное, чего мне хотелось, – это чтобы Бейли поскорее пришла домой и мы могли сесть за ужин. Я ужасно хотела есть и ужасно мучилась от изотопов. Как такое может быть? Как могла я думать о фрикасе и углероде, когда в другой части города моя сестра испускала последний вздох? Что это за мир такой? И что с этим сделаешь? Что вообще делают, когда происходит самое ужасное из того, что может случиться? Когда раздается