«Спящий боксер» войдет (с незначительными изменениями) в сборник «Стихотворения», подготовленный Жене в 1948 году, и станет последней частью цикла «Парад», начинающегося пятью строфами из того самого стихотворения, которое Жене пошлет Францу 21 июля 1943 года (см. письмо 23). К «Боксеру» там добавлено две строфы:
Синеют две ступни в сплетенье звезд и веток,
Вор, словно на ладонь, бежит на берег мой,
Твой смех любовью мне пронзает сердце метко,
Посмей ее попрать жестокою ногой!
Очнешься от меня и убежишь поспешно.
Ступеньки лестницы, что клавиши зубов.
Ах, Ги, чтоб пустоту заполнить жизни грешной,
Помножь собой любовь на бесконечность снов.
И, если топчешь ты меня, сними сапог.
Мы видим, что в стихотворение прокрался «вор», подобно тому, как грабитель Ги по каменной тюремной лестнице (см. письмо от 19 июня 1943[8]) прокрался в жизнь Жене и занял в ней место «боксера», который исчез даже из названия стихотворения, для него, впрочем, незавидного, поскольку «спящий боксер» — это боксер в нокауте.
Что касается Жо-Златогласого, упомянутого в письме и в стихотворении, Жене нарекает таким прозвищем и обитателя централа Фонтевро в «Чуде о розе». Это один из геральдических символов в мифологии Жене. В Меттре
1
2
3
4
Опьянившись только раз
Ласками моими,
Поиграв со мною час…
И это несмотря на блуждающую почку! А если бы…
Ты продал книги?
Лекарь советует мне есть побольше! Смешно. Скажи, разве у меня вид или, может, нравы голодающего?
Я пока еще не могу тебе объяснить, почему бежал из Парижа. Письмо могут прочесть — твоя консьержка или мало ли кто.
Целую.
Жан Жене.
5
6
Франц, дружочек, у меня жуткое невезение: меня <арестовали> в четверг[18] <…>, как говорят, за кражу книги о «галантных празднествах». Вот такие дела. Окажи мне любезность, займись моими <несколько слов стерто>. Посылаю Декарнену письмо с просьбой принести мне передачу во вторник <перед?> отъездом. Не мог бы ты к нему зайти? Он живет на улице Ферронри, 5, 1-й ок. Это возле Центрального рынка. Найдешь без труда. Когда избавишься от моей коллекции, выдавай, пожалуйста, по 500 франков в неделю <неразборчиво> передачу и 100 франков ему лично за труды. Хорошо бы он принес 1 кг хлеба, 1 кг сахара, 250 г масла и кусок мяса. Табак — сколько сможет. Думаю, найти все это просто[19]. В первую передачу вложить конверты, писчую бумагу, спички. Если не найдешь Жана, собери передачу сам и доставь ее во вторник в первой половине дня на улицу Санте, 42. И договорись с кем-нибудь, кто мог бы заниматься этим в дальнейшем.
Я попросил адвоката Гарсона быть моим защитником. Написал Деноэлю. Может, он что-нибудь для меня сделает. Еще написал Кокто и Маре. Жду ответа.
Хорошо, у меня при себе свидетельство, где я признан непригодным к военной службе как психически неуравновешенный. Возможно, мне удастся на этот раз избежать высылки, хотя надежда слабая. Я намерен засесть за работу и закончить здесь свой роман, Кокто привезет мне его из Вильфранша. Знаешь ли ты, когда он возвращается? Хорошо бы поставить одну из моих пьес, пока я в заключении. Это может разжалобить судей.
Позвони, пожалуйста, Дюбуа[20] и скажи, где я. Он мне обещал… Возможно, он достанет тебе пропуск на свидание со мной. Пиши мне скорее, малыш. Быть может, тоска моя развеется, если я не буду чувствовать себя всеми покинутым. Еще сходи к моей консьержке. Она отдаст тебе картины[21]. Пришли мне также 500 франков, у меня почти ничего не осталось. До свидания, малыш. Обнимаю дружески.
Жан.
<…> этот бланк, чтобы <…> передачу. Его надо предъявить в окошко… <оторвано>.
7
8
Суббота, 5-е, после обеда.
Франц, дружочек,
С моей стороны было ужасным свинством посылать тебе письма одно за другим, да еще такие дурацкие.
Нога разбитой статуи! Никогда не забуду[22].
Нет слов, как я тронут твоим дружеским расположением и вами всеми! Мне кажется, вы сможете вытащить меня отсюда. Ничего, если отсижу месяцев 8–10, лишь бы выйти. За это время я напишу замечательную книгу и тем вас отблагодарю. Я напишу прекрасную книгу!
Чтобы я мог работать, Кокто должен привезти мои наброски и передать Гарсону. А Дюбуа должен повидаться с начальником тюрьмы и попросить перевести меня в одиночную камеру.
Из вырученного за мою коллекцию — 4000 франков оставь себе — необходимо дать денег Декарнену на передачи, потому что я подыхаю от голода и отсутствия табака. Пережевывать я здесь могу только собственные слова.
Пиши мне больше. Твои письма никогда не покажутся мне слишком длинными. По правде говоря — и ты сам это знаешь, — ты мой единственный настоящий друг, не считая, конечно, бога в халате, окутанного облаками пара перегретой ванны[23].
Как у тебя дела с размазней Декарненом? По-моему, у вас ничего не получится. Он не тот, кто тебе нужен. Даже если он останется верен дружбе, в которой меня заверяет. Следи, чтоб он меня не забывал. Главное, чтобы твои дела в Багатель не помешали тебе писать мне письма, хотя бы коротенькие, если ты занят или устал. Целую — самым целомудренным образом, ибо затворничество очищает (будучи невидимым, я идеализируюсь) — Агуцци.
Откуда Сесиль Элюар и другим известны подробности обо мне? Кто им рассказал? Ты ничего не пишешь о юном зяте[24].
Я написал Пабло Пикассо. Спросил его, знает ли он, в какой камере сидел Гийом Аполлинер.
Мои литературные планы:
Закончить здесь начатые стихи и отдать их Деноэлю.
Просмотреть все мои пьесы, закончить «Обнаженного солдата» и опубликовать все вместе в одном томе, приправив рассуждениями о «невозможном» театре.
Завершить «Детей ангелов», которые я решил назвать: «Чудо о розе».
Мои пьесы тебе понравятся, когда я их пересмотрю и прокомментирую. Написал небольшое стихотворение. Пошлю его тебе в другой раз. Написал для романа страниц сорок — очень насыщенных, какие ты любишь. Я теперь, когда пишу, думаю о твоей оценке. Но мне не хватает бумаги.
Надеюсь на три вещи. Вот они по порядку, начиная с главнейшей:
В случае примерного поведения высланные освобождаются через три года.
Недавно опубликован декрет, по которому наименее опасные преступники высылаются в Германию. (Сможет ли Дюбуа подключиться в таком случае?)
При мне справка о непригодности к военной службе с диагнозом: мифомания, преступные наклонности и… Если Гарсон сумеет сделать так, чтобы меня осмотрел Алленди, я спасен.
Не расстраивайся, что не пришел ко мне в воскресенье утром: все уже было решено. Французская юстиция нерасторопна, зато полиция шустра.
Вчера был у доктора. На днях сделают рентген. Ты мне говоришь про больницу! Старик, тюремная больница — это морг.
Жду письма от Кокто. Как он отреагирует? Боюсь, с ним шок случится. Как бы хотелось, чтоб у меня была тут моя работа и я бы не видел окружающих рож. В камере шесть человек. Помнишь, что я говорил тебе о деградации и падении нравственного уровня в тюрьмах?[25]
Поблагодари Тюрле, Лауден<бах>а, Тьерри <Монье>. Приятно было бы получить письма от всех. Они меня, наверно, презирают. Что ж, я им заткну рот прекрасными стихами, если они во мне усомнятся. Они от такой красоты языки прикусят. Поблагодари хорошенького милейшего Дюбуа. Жаль, у меня нет его адреса. Чего он боится? Разве он все еще не убедился в моей преданности? Тогда он ничтожество. Мне бы так хотелось его поблагодарить.
Целую нежно.
Жан.
P.S.