– Ну, конечно, Существо прямо-таки стоит за дверью и ждет, когда мы войдем, чтобы нами слегка перекусить. Ерунда!
Дима молча берется за ручку двери, с натугой отворяет створку и отходит в сторону. Свешников делает шаг внутрь и ошеломленно останавливается, разглядывает разгром в зале. Медленно и глухо выдыхает:
– Да-а-а…
– Вот именно, – говорит Дима.
– Где щит?
Дима указывает пальцем вглубь зала. Давно не крашеный пожарный щит висит на стене шагах в десяти от двери вахтерской.
– Да что тут идти? – удивляется Свешников. – А если бегом, так вообще – на два счета. Раз-два и на месте.
– Бегите, – безразличным тоном говорит Дима. – А я буду считать.
Свешников поворачивается к Диме, кладет руку ему на плечо.
– Я уверен, мы его одолеем.
Дима кивает.
– Ага! Но без меня.
33
Белая "Волга", двадцатьчетверка, мчится по темной ночной автостраде. Наташа сидит рядом с водителем и сумрачно смотрит на дорогу.
– Тяжело сейчас жить стало, – разглагольствует водитель. Этот пожилой мужчина явно из породы говорунов. – В прежние времена хоть денег и было меньше, да зато цены были ниже. Потом, опять же, льготы всякие. Не… Сейчас, конечно, тоже есть. Но что это за льготы? Сплошной одесский юмор. Да и те, глядишь, не сегодня так завтра отымут. И отдадут толстосумам нашим… Как же их называют еще… Слово такое… Во! Нувориши! Выскочки, значит. Так и есть… Ага!.. Опять же, зарплата нынче у простого люда… Смехота и только!
– Все-то у вас не жизнь, а дерьмо получается, – ворчит Наташа. – И смехота.
– Смехота не смехота, да только так вот получилось, что в советское, хреновое, время умудрился я купить эту машину. А теперь? Черта с два я бы смог ее купить. С вашими дерьмократами-капиталистами, с нынешней элитой сраной.
– Почему – с моими? – вопрошает Наташа с удивлением в голосе. – Разве похоже что я из элиты, пусть даже местной?
– Ну, это ясно, – продолжает разливаться водитель. – Элита на попутках да без охраны не ездит. Куда им, пидорасам, без охраны? Когда столько наворовано и награблено, того и гляди ухлопают. Желающих-то – ого-го!
– Думаете?
– А то! Одни – из мести за все, что они, падлы, сотворили со страной и с нами. Другие – из зависти, что этому больше досталось, чем им, и заодно чтоб награбленное их братаном к своим грязным лапам приклеить… ну, такие тоже пули достойны и когда-нибудь дождутся. Третьи – конкурента убрать, да и этих стоит следом за конкурентом отправить.
– Какай-то вы кровожадный…
– Я? Это не я, это они такие. У нас ведь какая конкуренция? Нет конкурента – нет проблемы. Прям не капиталисты, а сталинские выкормыши.
– Сталинские? А он-то тут при чем?
– Чему вас, барышня, в школах учат? Это Сталин сказал: нет человека – нет проблемы… А наши бизнес-бандюки подхватили… Эх! Все у нас перемешалось. Бывшие комсомольские боссы, бывшие секретари обкомов-парткомов и бывшие бандюки. Все теперь называются бизьнесьменами, – с сарказмом выговорил мужик. – А на деле – все они одного цвета – черного. Иуды и бандюки. И никакие не бывшие. От рождения были они такими. Такими и остались. Все остальное, как говорит моя жена, – макияж.
– Ну да, конечно, вы еще скажите, что раньше бандитов не было и всем жилось лучше, раз вы машину тогда купили.
– А ты, милая, разве жила в то время? Небось только сиську мамкину пососать успела. Или в первый класс пойти… Да! Дерьма хватало. Как везде, кстати. Но хорошего было больше, чем теперь. К примеру, такая вот мелочь. Если раньше я на ней… – водитель ласково похлопал по рулю -…мотался только по своим делам, то теперь, чтобы ее подремонтировать да бензинчиком заправить, приходится, вот, извозчиком работать, а не дома под пивко телик смотреть.
– Ну, и как? – подает голос Наташа.
– Что – как?
– Удачно?
– Что – удачно?
– Извозчиком вкалывать? – с иронией осведомляется Наташа. – На бензинчик с запчастями хватает?
– По-разному случается… – охотно рассказывает водитель, не замечая или не желаю замечать Наташиной иронии. – А вообще, сначала и страшновато было, и машину жалко… Народ всякий попадается… Мерзавцев и другой разной мрази в новые-то времена заметно прибавилось.
– Но привыкли же?
– В общем, да, можно сказать, почти освоился. Только по вечерам все равно не по себе – чересчур уж всякой шушвали расплодилось. Иногда еду, смотрю – голосуют. И не останавливаюсь…
– И почему это?
– Та-акие рожи попадаются…
Фары автомобиля выхватывают на обочине парня с большой дорожной сумкой. Он поднимает руку, голосуя.
– Возьмем? – спрашивает водитель и начинает тормозить.
– Нет-нет! – восклицает Наташа. – Некогда мне!
– Жалко человека. Один на дороге. В такое-то время.
– Я тороплюсь! – сварливо объявляет Наташа.
Водитель останавливает машину возле парня.
– Спросим, может ему по дороге. – И – парню: – Тебе куда?
– До Зерновской балки.
Водитель вопросительно смотрит на Наташу.
– Это же крюк какой! – негодующе говорит Наташа.
– Пешком-то долго, – как будто соглашается водитель. – А на машине – и не заметите. Всего-то пара-тройка километров.
– Мы же договорились, – раздражается Наташа.
– Сколько даешь? – спрашивает водитель у парня.
– Сколько попросишь… Папаша, тороплюсь я.
– Садись.
– Я, между прочим, тоже тороплюсь, – злится Наташа.
Довольный парень забирается на заднее сиденье.
– Всех мигом доставлю, куда требуется, – примирительно обещает водитель. – А лишние денежки на дороге не валяются.
Наташа, надувшись, отворачивается к окну. Что тут поделаешь? Не выходить же из машины! Место пустынное. Тьма – хоть глаз выколи. Жилье – в стороне от трассы. О такси можно и не вспоминать. Разве что по мобильнику попытаться вызвать? Да и то неизвестно, поедет кто сюда или нет и сколько ждать придется. Других попуток и вовсе не видать – час поздний, все по норкам попрятались. Пока в этих местах дождешься попутки или такси – десять раз ограбят, двадцать – изнасилуют и пару раз убьют.
34
Свешников и Дима стоят в зале Хранилища. Оба вооружены: у Димы в руке пожарный топор, у Свешникова на плече тяжелый лом. Перед ними – перевернутые, искореженные стеллажи, битые банки с заспиртованными животными.
– Любопытно… – бормочет Свешников, глядя вниз.
Он приседает на корточки, кладет на пол свой лом и разглядывает угол металлической полки с торчащими вверх стеклянными зазубринами. На стекле и на полке – блестящие янтарные полосы странного вещества. Свешников прикасается к одной полосе. Та беззвучно лопается.
Свешников растирает вещество между пальцев. Оно тянется, как густая слизь. Свешников нюхает его, брезгливо морщится, оглядывается и вытирает руку о валяющееся рядом разорванное чучело енота. Снова берется за лом.
– Да, странное создание, – задумчиво произносит он, выпрямляясь.
– И опасное, – добавляет Дима с ожесточением. – А это сейчас – главное.
– Как бы его увидеть? – бормочет Свешников.
Дима слышит слова профессора и тут же вспыхивает:
– Ну, уж не-е-ет! Мы так не договаривались! Это вы уж сами! Я его не видел – и видеть не желаю. Хватит того, что я его слышал. И видел то, что оно творит.
35
"Мерседес" и рефрижератор медленно спускаются по ухабистому, разбитому проселку к Хранилищу. Кузов рефрижератора опасно кренится то в одну, то в другую сторону. За рефрижератором тянется большое, густое облако пыли.
В кабине "Мерседеса" Еременко говорит сам себе:
– Странно! Что там Свешников делает в это время?.. – Он вдруг вспоминает разговор с ректором. – Ах да! Он же назначен на мое место…
– Что? – оборачивается с переднего сиденья Владимир.
– Профессор Свешников назначен сегодня руководителем научной группы…
– Что еще за группа?
– По изучению находки.
– Льдины, что ли?
– Ее содержимого.
– И чего это его понесло сюда среди ночи?
Еременко понимающе улыбается уголками губ и отвечает:
– Не смог дождаться утра.
Владимир мгновение пристально смотрит на Еременко и говорит:
– Ну, вы, ученые – больной народ.
Еременко с сожалением качает головой.
– Таких, как Свешников, увы, мало. А он – ученый от Бога.
– Ничего! От Бога он там или от черта, вывернем его наизнанку и посмотрим, чем этот ученый хмырь в обед натрескался, – с прихохатыванием обещает Коля.
– Владимир!.. – с испугом подскакивает Еременко.
Тот вздыхает и со злостью смотрит на Колю, а Коля делает невинное лицо и отворачивается к окну, за которым тьма.
– Это наш Коля так пошутил, – успокаивает Владимир проректора. – Неудачно и глупо. Он вообще плохой шутник.
– Я умоляю только об одном, – обращается к нему Еременко. – Никакого насилия!
Коля с презрением смотрит на проректора. Владимир снисходительно усмехается.
– Без некоторого насилия может не получиться. Вахтер. Потом коллега ваш. Конечно, если они не будут упрямиться, все будет нормально… Или, скажем, все может быть нормально… – Он пожимает плечами. – А может и не быть.
– Тут уж как карта ляжет, – с умным видом встревает Коля.
– Так Свешников же меня узнает… – с беспокойством говорит вдруг Еременко. – Я снаружи бы…
– Не узнает. Я маску дам вам.
– А по голосу?
– А вы больше молчите.
– А одежда… или еще как…
– Мы с собой гардероб не возим! – смеется Коля.
Владимир тоже усмехается – криво.
– Может, его проще убить?
– Нет! Только без этого… без "мокрого дела"… – говорит Еременко.
– Да что вы, ей-богу! Шучу я! – восклицает Владимир и терпеливо поясняет: – Для "мокрухи" есть профессионалы. И мы хлеб у них не отбиваем.
Еременко выдыхает с облечением и расслабленно разваливается на спинке сиденья.
– Хотя… всякое бывает… – задумчивым голосом добавляет Владимир, пристально глядя на проректора.
36
Свешников открывает дверь с табличкой "Виварий". Дима зажигает свет. Виварий находится в подвале. Вдоль стен стоят в несколько этажей клетки с подопытными животными. Стенки клеток – из металлической сетки.
Дима останавливается посреди вивария перед грязным металлическим столом с передвижной бестеневой лампой, – на этом столе работают с животными, в основном, препарируют их.
Свешников медленно идет вдоль клеток, глядя на животных. В клетках кролики, кошки, морские свинки, белые мыши. Разбуженные светом, они беспокойно возятся за сеткой.
По сторонам от двери, в которую вошли Дима и Свешников, стоят два железных медицинских шкафа с пластмассовыми коробками, круглыми никелированными биксами и поблескивающими хирургическими и анатомическими инструментами. Свешников открывает шкаф и перебирает инструменты. С большим анатомическим ножом подходит к столу, где его ждет Дима.
– Переносная клетка? – спрашивает он у Димы.
Тот оглядывается, заглядывает под стол и вытаскивает оттуда самодельную переносную клетку с двумя проволочными ручками и откидывающейся сверху крышкой.
– Приготовь ее, – велит Свешников. Сам он подходит к многоэтажным клеткам. – Итак, у нас есть некое неведомое агрессивное и голодное существо из другого мира. – Он открывает клетку и хватает за загривок одну за другой несколько морских свинок, засовывает их в клетку, которую держит наготове Дима. – Да, можно сказать – из другого мира. Десятки, сотни миллионов лет назад Земля ведь и впрямь была совершенно другим миром. – Он открывает следующую клетку со свинками и тоже переправляет их в переносную клетку. – Как нейтрализовать чужака? Не зная его привычек, вкусов, способностей, возможностей, манеры поведения и степени разумности. – Свешников медленно идет вдоль клеток, разглядывая их обитателей. – А что мы знаем о нем? Только одно. Оно сильно проголодалось за эти миллионы лет. Скорее всего, мы не сможем его накормить… тем более что мы не можем быть полностью уверены в его планах. Но заманить – сможем. Значит, надо его заманить и запереть. – Свешников останавливается и уставляет указующий перст на Диму. – В вашем холодильнике! Кстати, вы, Дима, что-то должны были там починить? Так вы починили?
– Да. Но починил, насколько смог. Оборудование – такое старье…
– Мы загоним его в холодильную камеру, запрем и заморозим. – Свешников открыл еще одну клетку и вытащил оттуда кролика, крепко держа его за уши. Тот забил было ногами, но тут же затих и застыл. – А потом уж подумаем, как быть дальше.
Дима с усилием отворяет большую и массивную дверь холодильной камеры. Свешников заглядывает туда, передает кролика Диме, осматривает дверь.
– Пусто и не холодно.
– Конечно, – отвечает Дима. – Не работала ведь.
– Изнутри эту дверь можно как-нибудь открыть?
– Разве что выломать или выбить. Захлопывается наглухо.
Свешников осматривает дверь, указательным и большим пальцами измеряет ее толщину. Одобрительно кивает головой.
– Ладно, Дима, включайте камеру.
Дима смотрит на кролика, чьи уши зажаты у него в руке. Тот смирно висит, ожидая участи. Дима отводит руку с кроликом немного на отлет, а другой рукой опускает рубильник выключателя. Слышно, как мотор с глухим гулом начинает набирать обороты.
Под стеной холодильной камеры лежат топор и лом – вооружение профессора и вахтера. Свешников берет лом, пошире открывает тяжелую дверь, один конец лома упирает в верхний наружный угол двери, другой – в верхний угол дверного проема и прижимает лом дверью. Между дверью и проемом остается достаточно большой просвет.
– Ловушка готова, – удовлетворенно говорит Свешников. – Надеюсь, оно в эту дверь пролезет. И в холодильнике поместится. – Он достает из кармана куртки анатомический нож и забирает кролика у Димы. На вытянутых руках он полосует кролика ножом по горлу. Кролик тонко вскрикивает. На цементный пол брызжет струйка крови.
Свешников швыряет тушку в холодильник. Присаживается над клеткой со свинками. Откидывает крышку и вылавливает оттуда первую свинку.
– Надеюсь, его привлечет запах свежей крови.
Свешников заносит над свинкой окровавленный нож.
Дима болезненно морщится.
Тушка летит в камеру.
– Надо сделать лужу крови побольше, – говорит Свешников, работая ножом, как профессиональный мясник. – Хотя никто не знает, какие органы чувств имеются или развиты у этого Существа. И все-таки, судя по останкам собаки, оно плотоядное. И должно учуять запах свежей крови. Вот мы и проверим, так ли это?
Между тем в темно-красную густую лужу под ногами Свешникова падают и падают одна за другой струйки крови, слышатся глухие шлепки тушек о пол холодильника.
Дима морщится, но расширившимися глазами наблюдает за действиями Свешникова.
– Ну вот, – деловито произносит Свешников. Он встает с корточек, вытаскивает из кармана платок, вытирает руки и нож и бросает платок в камеру. Ногой отодвигает пустую клетку в сторону, к стене. – Прячемся. Оно может быть здесь в любой момент.
Дима подхватывает с пола топор, и вместе со Свешниковым протискивается в щель между стеной Хранилища и холодильной камерой. Здесь тень, так что их снаружи не видно.