Клод Масон, один из налетчиков, вместе со своей подружкой Зое остался в машине. Двигатель был включен, на случай, если придется быстро делать ноги. В ушах у него торчали наушники, в которых гремела музыка, но он ее не слушал, напряженно ожидая возвращения остальных.
– Расслабься, все будет хорошо, – Зое усмехнулась и погладила его по колену.
Клод вздрогнул, но не обернулся. Его глаза неотрывно следили за входом в музей. Нервы были на пределе, и все вокруг казалось чужим и угрожающим. Зое придвинулась ближе и снова начала приставать к нему. Сначала он лениво сопротивлялся, но когда ее ласки стали более требовательными, повернулся и вскрикнул:
– Эй, ты спятила! Прекрати!
В этот момент его сзади окликнули. Клод медленно повернулся. У машины стояли двое в милицейской форме. Полный краснолицый лейтенант козырнул ему. Клод вспомнил, что тоже в форме, а значит, надо ответить. Алекс показывал, как отдают честь русские милиционеры, и Клод попробовал повторить жест. Судя по лицам патрульных, экзамен он не сдал. Краснолицый сержант помрачнел и покосился на напарника – смуглого невысокого парня с сержантскими нашивками. После секундной заминки лейтенант требовательно спросил:
– Что вы здесь делаете? Нам ничего не сообщали о проведении каких-либо мероприятий.
Клод не понял ни единого слова из сказанного. Он вообще не понимал по-русски, только «здравствуйте», «пожалуйста», «спасибо» и еще с десяток общеупотребительных слов, которые выучил в самолете по пути в Москву. Отправляясь в Россию, он больше всего боялся, что произойдет нечто похожее. Лейтенант тем временем ждал ответа. Клод набрал в легкие воздуху, еще даже не решив, что скажет, но тут Зое подняла голову от его колен и улыбнулась патрульному, сверкая большими зелеными, как изумруды, глазами.
– А, развлекаетесь… – озадаченно пробормотал лейтенант, воззрившись на вынырнувшую снизу девушку. Его губы тронула улыбка.
Расценив улыбку лейтенанта как хороший знак, Клод счел долгом кивнуть и добавить:
– Да, да… Хорошо.
Лицо лейтенанта вытянулось. Акцент спецназовца ему совсем не понравился, да и машина странная. Его рука быстро потянулась к оружию:
– А предъявите-ка документы!
Ждать дальше не имело смысла. Клод, как спущенная пружина, выскочил из машины, ударив лейтенанта дверцей, второго свалил ударом ноги, затем метнулся к краснолицему и вырубил его ударом в лицо. И снова на площади перед музеем наступила тишина.
– Ну, ты крут, – хихикнула Зое, откидывая назад длинные светлые волосы.
Клод оглянулся и увидел остальных. Они вышли с сумками через центральный вход и зашагали к машине.
– Это еще что? – удивился Алекс, срывая с лица маску.
– Они подошли, стали что-то спрашивать, вот и пришлось их вырубить, – виновато оправдывался Клод.
– Они видели твое лицо, – медленно произнес Алекс, глядя на свой автомат.
– Ну и что, – пожал плечами Клод, – ведь по плану мы завтра сваливаем из России.
Алекс задумался. Ему очень не хотелось оставлять трупы. Операция должна была пройти бескровно и бесшумно. Убийство стражей порядка вызовет ответную реакцию местных властей, и тогда милиция всерьез возьмется за расследование. Одно дело – грошовая кража, и совсем другое – убийство представителей правоохранительных органов. Перекроют дороги, а это может помешать им спокойно покинуть город.
– Прикончим их, – хрипло предложил Пьер Арно, мрачный громила, за плечами которого было уже не одно убийство.
– Нет, – отрезал Алекс, – все в машину. Убираемся отсюда.
3
1930 год
Кабак на Кривой являл собой одно из питейных заведений, которыми во времена нэпа был заполонен весь город. Свертывание новой экономической политики, увеличение налогов и гонения повлекли за собой банкротство многих шинкарей, но трактир на Кривой процветал всем врагам назло, и тому было несколько причин. Улицы вокруг кабака представляли собой настоящие трущобы и были столь запутаны, что посторонний человек сразу терялся в этом лабиринте грязных проходных дворов, лавок и покосившихся заборов. Благодаря этому обстоятельству кабак вскоре облюбовал преступный элемент для своих сходок. Случись какая облава, всегда можно было легко уйти и замести следы. В кабаке имелось все для удобства клиента: живая музыка, выпивка, наркотики, девочки, азартные игры, даже принимали краденое. Рядом на улицах часто находили трупы, а с наступлением темноты в этот район лучше вообще было не соваться, конечно, если ты сам не блатной.
Сергей Лапин вошел в трактир и сразу направился к столику за ширмой, который держали специально для него. По пути он обменялся рукопожатиями с несколькими приятелями, остальным, кого знал, просто кивал. Опытным глазом Лапа сразу отметил, что смотрят на него как-то по-особому, не так, как всегда. Во взглядах обитателей трактира чувствовалась какая-то настороженность, точно в руке у него была бомба с зажженным фитилем. Что-то определенно изменилось. В воздухе стоял густой табачный дым. Слышались хохот, разговоры. На сцене Эльвира, рыжеволосая красавица-певица, пела проникновенным голосом:
Бедная мама, прости, дорогая,
Дочку-воровку свою!
Я умираю так гордо и смело,
Тайну скрывая свою.
Когда Сергей проходил мимо, певица подмигнула ему. Лапа неопределенно улыбнулся – ему было не до амурных дел, душу томило нехорошее предчувствие. Присев за стол, он сделал заказ: гуляш, картошка с луком, грибы, блины с икрой и водка. Затем незаметно под столом достал из кармана «браунинг» и положил себе на колени, прикрыв полотенцем. За ширму ввалился Слон, выглядевший не лучшим образом. Лицо осунулось и имело сероватый оттенок. Кашляя, он пожал его руку и опустился на стул по другую сторону стола.
– Хреново смотришься, – заметил Сергей, налил напарнику водки в стакан и поставил перед ним на стол: – Выпей сначала, а там потолкуем.
Слон посмотрел на «медвежатника» воспаленными красными глазами, потом разом махнул стакан, закусил соленым груздем и просипел:
– Да, Лапа, кипишнул ты конкретно…
– Да, кипишнул, ну и что, – криво улыбнулся Сергей, взяв с края стола свежий выпуск местной газеты «Губернский вестник». – Не бзди, глянь лучше, что про нас пишут. Мы такого шороху навели.
– Навели, – согласился Слон, – только хрена ли радоваться. За нами теперь все «мусора» гоняться будут и не успокоятся, пока не повяжут или не пришьют.
– Ну, для начала нас еще сыскать нужно, – заметил Лапа с самодовольным видом. – В газете написано, что банк ограбили неизвестные личности. Нас не опознали, отпечатков мы не оставили.
– Это все требуха, – одним махом отмел доводы товарища Слон, – при таком раскладе теперь свои же сдадут. Два дня «мусора» только и делали, что громили «малины» да шпану прессовали. Всем было хреново. Целая туча народа недовольна нашими художествами. Могут и на перо посадить, и стукнуть…
Из зала к ним поднялся высокий тощий человек, одетый в модную клетчатую рубаху и идеально отглаженные брюки, заправленные в сверкающие, точно зеркало, сапоги, хрустевшие при каждом шаге. Как у большинства посетителей заведения, у него была очень короткая стрижка. На Сергея глянули холодные голубые глаза, а тонкие губы с уголками, опущенными книзу, дрогнули в неком подобии улыбки. Заломив на затылок свою кепку с маленьким козырьком, вор в законе по кличке Дрозд без приглашения сел за их столик. Закурил самокрутку с планом и удобно развалился на стуле, как хозяин положения. Двое его корешей с обезьяньими лицами остались стоять чуть позади предводителя. У бандита в тельняшке, прозванного Боцманом, из-за пояса торчал «маузер». У второго в пиджаке и белой сорочке оружия видно не было, но оно у него, естественно, имелось. Недаром его прозвали Сеней Портным, людей он пришивал умело.
– Привет честной компании, – улыбнулся им Дрозд, демонстрируя золотую фиксу на переднем зубе.
– Здорово, коли не шутишь, – хмуро ответил Лапа. Он старался сохранять внешнее спокойствие, в то время как рука мягко легла на «браунинг» под полотенцем на коленях.
– Эй, Лапа, грабки-то подними, – нервно рявкнул на него Боцман, выхватив «маузер».
– Так, все остыли, – громко приказал Дрозд, – без нервов.
– Я спокоен, – ответил Лапа и скосил глаза на напрягшегося Слона: – Здесь крови делать не будем.
– А «мочить» никто никого и не собирается, – усмехнулся вор, – мы тут с корешами побазарили за тебя да порешили. Короче, такая тема. Ты прямо сейчас сваливаешь из города и больше здесь не показываешься. Или с тебя спросят, как с гада. Тебе решать.
– Значит, так и порешили? – сдерживая рвущийся изнутри гнев, спросил Сергей.
– Тебе грех жаловаться, – усмехнулся Дрозд, – из-за твоих кренделей всем бродягам в эти дни пришлось туго. За тобой должок. Зачем ты вообще «усатого» решил выставить? Он этого не любит. На государственное хавальник разевать не моги. Пункт «г» статьи 162 УК РСФСР – «тайное похищение чужого имущества, совершенное из государственных и общественных складов, вагонов, судов и иных хранилищ… путем применения технических средств или по сговору с другими лицами». До двух лет, а если под горячую руку попадешь, то и в расход пустить могут. Статья 59-я, слышал, поди, – «Особо опасные преступления против порядка управления». Пятьдесят девятая – родная сестра пятьдесят восьмой. Буржуев надо было бомбить, за это тебе «красноперые» только спасибо бы сказали. А теперь все. Сам засветился и всех нас подставил. Так дела не делаются. – Он сделал паузу и поинтересовался: – Так что, мы договорились?
– А Слон как же? – кивнул Лапа на товарища. – За него что решили?
– К нему у нас претензий нет, – пожал плечами Дрозд, – он честный вор, из наших, посему пусть гуляет на все четыре стороны.
Лапу такой расклад не особенно удивил. Он знал, что местным ворам он давно как кость в горле – сын белогвардейца, с манерами, достаточно образованный, одевается с шиком, как господа. В свое время даже учиться пошел в гимназию, но революция спутала все карты. Сам же Дрозд и его кореша – сплошь из народа, с самого дна, люмпены и бродяги, люто ненавидевшие представителей старорежимной воровской элиты. Урки поднялись вместе с революционной волной, ввели свои правила, вырезали «старых» воров, объявив во всеуслышание, что они «ссучились», и захватили власть. Лапа для них был чужаком, бывшим, а Слон, напротив, в доску своим, потому как из босяков.
Слон всю жизнь мотался по тюрьмам. Совершил кучу побегов. Последний срок трубил на Соловках, но смог свинтить и оттуда. Бежал во время двухчасовой прогулки, когда охрана ослабила бдительность. Перелез через стену у кремля, спустился к озеру и добежал до леса. На побережье связал заранее приготовленными веревками несколько бревен и на них добрался до материка. На берегу его еле живого, с переломанными костями, нашли рыбаки. То, что Слон выжил, было настоящим чудом. В лагере решили, что он утонул во время переправы, так как после обеда началась буря, бушевавшая весь следующий день. У Слона не было ни семьи, ни дома, ни гроша за душой. Все средства от грабежа он тут же спускал в притонах, и за это его уважали. С Лапой же Слон сошелся благодаря счастливой случайности – в одной потасовке молодой «медвежатник» спас ему жизнь. С тех пор они вместе очистили с десяток касс, однако так и остались совершенно разными людьми, из разных классов.
– Я жду ответа. Что передать братве? – потребовал Дрозд, сурово поджав губы.
Лапа подумал о матери. Если не уедет, урки могут достать и ее. Выхода не было, он обреченно кивнул:
– Я уеду. Будь по-вашему.
– Лады, – оскалился Дрозд, – еще ты должен отдать братве бабки, что взял в банке. Это за неудобства.
– Ну, денег у меня с собой нет, – пробормотал Лапа, изо всех сил стараясь казаться спокойным, – завтра вечером принесу.
– Тогда до завтра, только, смотри, не запамятуй, на чем договорились. Мои парни быстро дела решают, враз положат голову на рукомойник. – Дрозд встал из-за стола и сделал знак своим. Троица молча отошла от столика, а Лапа, скрипя зубами, в сердцах хватил кулаком по столу:
– Блатные, мать их!
– Видел я таких блатных на Соловках, – сплюнул сквозь зубы на пол Слон, – воры в законе, едрена вошь. Лагерная администрация все им дозволяла, лишь бы держали каторжников в узде. Да они хуже ментов, мать родную продадут. Я отказался сотрудничать с ГПУ, не сдал корешей, и меня на Соловки, как особо опасного.
– Не удивлюсь, если Дрозд по ночам в ГПУ бегает и указания берет, кого грабить, – согласно кивнул Лапа. – Как они узнали, что это мы банк взяли? Кто мог знать? Никто же не знал. – Он задумался и моментально нашел ответ: – Черт, машина! Я же разбил «Форд», что у Бобра выиграл. По машине и узнали! Тво-о-ю мать! Надо было, как обычно, пехом уходить.
– А ты, правда, отдашь этому гаду бабки? – поинтересовался Слон с сомнением в голосе.
– Меня, что, Володей зовут?! Нет, конечно, но из города действительно придется делать ноги, – вздохнул Лапа. – Вот, возьми. – Он передал под столом сверток с деньгами и несколькими слитками золота, коротко пояснив: – Твоя доля.
– Черт, а может, тебе действительно ему бабки отдать? – задумчиво пробормотал Слон, рассматривая сверток. – Хрен с ними! Жизнь-то дороже…
– Даже если отдам, он все равно не отстанет, – покачал головой Лапа. – А так свалю, и пусть попробует найти. Я его еще накажу перед отбытием. Пусть помнит.
– Как ты его накажешь? – удивился Слон. – Брось и думать… У него головорезов орава, вмиг в капусту изрубят. К нему не подобраться. Пропадешь ни за грош…
– Авось не пропаду, – криво улыбнулся Лапа. – И потом, Дрозда «мочить» мне нет резону, я его по-другому накажу. Вон, смотри на тот стол, где Дрозд со своей кодлой заседает. Видишь старого еврея в дорогом костюме? Это Моисей Вольфович Айзенштадт по кличке Миша-Алмаз – скупщик краденого. До меня дошли слухи, что он приобрел серьезный английский сейф с новейшим часовым замком, который никому нипочем не открыть. Думается, такой сейф покупается не для того, чтобы пустым стоять. Смекаешь?
– Да ты с катушек слетел! – Лицо Слона вытянулось. – Алмаз держит воровской «общак». Если ты запустишь лапу в «общак», тебе конец. Они не успокоятся, пока кишки тебе не выпустят. Тут дело чести.
– Значит, ты не в доле? – хмуро спросил Лапа. – А там куш будет пожирнее, чем в Госбанке.
– Бабки с собой в могилу не унесешь, – глубокомысленно заметил Слон и покачал головой: – Нет, я пас. И тебе не советую. Брось все и вали куда глаза глядят. Я к тебе как к сыну отношусь. На кой тебе все это? Кончай с понтами, с блатной жизнью. Денег тебе хватит. Найди какую-нибудь бабенку, настругайте детей и живи в свое удовольствие.
– Ну, ты даешь, – фыркнул Лапа. – Нет, это не по мне. Умру со скуки.
– А так сдохнешь под забором с маслиной в пузе, и никто о тебе не вспомнит, – с тоской в глазах продолжал Слон. – Я бы так сдох, если бы не ты тогда. Чувствую, уже недолго мне осталось небо коптить.
– Да брось ты! – Лапа сглотнул комок, внезапно подступивший к горлу. От слов старого каторжанина повеяло могильным холодом. Чтобы отогнать дурные мысли, он спросил: – А у тебя, что, родственников вообще не осталось?
– Откуда? – проворчал Слон, опустив глаза. – Я же сам из приюта и семью не завел. Все по тюрьмам – некогда было. Раньше и не думал об этом, а как пришло время подыхать, начал думать, да поздно уж. Я тебе только и доверяю, больше у меня никого нет. Поэтому по-доброму советую – уезжай, или кончишь, как я.
– Нет, ты не прав, – не согласился Лапа, – обо мне будут вспоминать. Я сделаю так, что обо мне легенды будут ходить. Я фартовый. А семья – дело наживное. Когда захочу – заведу.
Слон только рукой махнул. Товарищ был слишком молод, чтобы понять его, упрям и тщеславен.
– О, я же о «белье» забыл, – хлопнул себя по лбу Лапа. – Можно переплавить монеты да сдать в Торгсин, но мне этим заниматься неохота. Хочешь, забирай «белье» себе.