Подавлять восстание непокорных чеченцев хан назначил своих верных вассалов — русских князей. И князья с дружинами поспешили помочь татарам расправиться с теми, кто до последнего дыхания стоял на рубеже, заслоняя Русь и Европу от орды. Так русские пришли в страну Сим Сим в первый раз. Они жгли села и убивали жителей — и мужчин, и женщин, и детей и стариков. Хороший чеченец — мертвый чеченец. Они помогли татарам, хан был ими доволен. Благодарность свою он выразил по-своему. Вскоре один из русских князей, приехавших в Сим Сим, где была летняя ставка ордынцев, с данью, был обесчещен и убит.
После распада Золотой Орды на ее развалинах образовалось несколько ханств, продолживших традиции этой самой жестокой, дикой и варварской империи за всю историю человечества. Одно из них, ведомое своими раскосыми вождями, просуществовало до наших дней. Московский каганат, Нефтяная Орда.
Когда же закончится эта книга? Я устал, почему, зачем, кто пишет все новые и новые листы? Они сказали: война кончилась. Почему же эта книга еще пишет, пишет себя сама, дальше и дальше?
Рано утром над полями Ичкерии густой молочный туман. В нем мычание коров отдавалось мягким, как будто завернутым в войлок эхом. И выстрел снайпера тоже прозвучал, как хлопок по ковру, из которого старательная невестка выбивает пыль.
Разет была старательной невесткой. У нее хватало хлопот. Из четырех детей Разет двое — еще грудные. И свекровь уже стара, не та, что раньше. И муж, у которого любимая жена умирала на руках, он похоронил вместе с ней само желание жить. Поэтому соседи сказали: бедные дети, как они теперь? Люди умирают, к этому все привыкли. Людей убивают русские. Здесь к этому привыкли. А вот дети — их же не убили. Если бы убили — никто бы не удивился. Русские всех убивают. А пока не убили — как же им жить, без мамы?
А ведь она просто вышла отогнать коров на пастбище. Она каждое утро это делала. Но в то утро у снайпера было недостаточно анаши. Или, может, у него ногу натерло. В общем, у него было плохое настроение. И он решил кого-нибудь убить.
А чеченцы — они все оборотни. Да, днем они притворяются мирными людьми. Но ночью каждый чеченец превращается в волка и идет убивать русских. Он отрезает русскому голову и пьет его кровь. Поэтому надо убивать всех чеченцев — и мирных тоже. Мирный чеченец — мертвый чеченец.
Это они, оборотни, взорвали машину с солдатами, ехавшими из части, расположенной за селом, у пастбища. А ведь солдатики уже окончили свою войну и ехали получить “боевые” — 666 рублей за каждые сутки войны. Такая круглая цифра. Ехали хорошие, милые русские парни. Снайперы, автоматчики. За деньгами и домой. К милым невестам, к матерям. Но их подорвали злые чеченские волки. И перестреляли прямо тут, на дороге. А на борту подорванного автомобиля нацарапали ножом: “Добро пожаловать в ад: вход 666 рублей”.
Если бы я был писателем, я бы написал об этом книгу. Или рассказ. Но я всего лишь осколок чьей-то жизни. И в стекле моего сердца отражаются глаза — но я не помню, кто был тот человек.
В школе я лучше всех писал сочинения. Учителя передавали их друг другу. Одно опубликовали в местной газете. Оно называлось “Нам нужен мир”. Эпиграфом была фраза Джонатана Свифта: “Люди всегда найдут повод для войны, каким бы ничтожным он ни был”.
Наверное, я хотел стать писателем. Теперь я не знаю, я не помню, я не уверен, я ли это был. Если бы я был писателем, я бы написал книгу или хотя бы рассказ.
Но я просто школьник, я снова за партой, и не было этих тринадцати лет, и я пишу сочинение. На свободную тему. Мое сочинение называется “Почему не падает небо”. Оно о летчике. Может, этот летчик я.
У меня светлые волосы и голубые глаза, я прилетел из далекой снежной страны. Моим рукам послушна могучая хищная птица. Я воин и выполняю задание. Уничтожить указанный на карте объект. Под крыльями самолета неведомая земля. Я выхожу на цель. В оптике вижу мирное село, жителей, занятых повседневными делами, детей, играющих на лужайке перед домом.
Это и есть объект.
И я слышу голос изнутри. Нет, не совсем изнутри, скорее он чуть слева и сзади. Шепот пробивается через треск в шлемофоне.
Это то, что ты должен сделать. И это то, что ты всегда хотел делать. Убивать. Ты устал жить в мире, скованном тысячами ограничений, правил. Моралью, законом. А ты всегда хотел убивать. Но там за это тебя будут судить и посадят в тюрьму. Здесь за то же самое тебя представят к награде. Так делай это. Убивай! Ныне тебе дана сила и власть. Распоряжайся жизнью и смертью этих незнакомых и безразличных тебе людей. Почувствуй себя богом…
И я снижаюсь, я беру в прицел дома. Моя рука лежит на кнопке прицельного бомбометания… Но… может, это кажется… резкий сброс высоты, в голове шумит… я вижу, как зеленеет кожа на моей руке, покрывается буграми, вытягиваются пальцы и растут острые когти, когти дракона. Я поднимаю голову и смотрю на небо. Небо покрылось трещинами, их все больше и больше, я слышу звон, небо готово обрушиться, как стеклянный купол.
И я понимаю. Понимаю, почему не падает небо. Небо не падает, пока мы остаемся людьми. И оно рушится, когда мы решаем занять место Бога и превращаемся в драконов.
Я поднимаю свой самолет и увожу от села. Посадка на широком пшеничном поле, у безлесого холма… Вылезаю из кабины, немного вожусь у топливных баков и отхожу на безопасное расстояние.
Железная птица с полным боекомплектом взрывается, оглашая мир грохотом. Я снимаю шлем с непрекращающимися вызовами по рации и отбрасываю его далеко в сторону.
Стоит ясная безоблачная погода, и на горизонте, как чудесное видение, встают хребты незнакомых гор. Я никогда не был в горах. Так странно видеть снежные шапки вершин в этот горячий летний день. И я иду, иду по пшеничному полю, прямо к горизонту, туда, где сказочные синие горы с сияющими белыми вершинами.
Слишком много историй начинается в кафешках, разбросанных по всему опутанному паутиной неоновых огней, сырому и промозглому городу. Может быть, именно поэтому. Во влажности отравленного ленинградского воздуха они кажутся охотничьими домиками, почтовыми станциями, стоянками первобытных племен на их бесконечном пути по вечной мерзлоте, в ледниковую эпоху, следом за кочевьями мамонтов.
Когда-нибудь археологи далекого будущего раскопают наши стоянки. И по найденным артефактам составят свое мнение о нас. Тех, кто жил в третьем ледниковом периоде.
И соискатель ученой степени напишет: в эти суровые времена люди должны были каждое утро вылезать из своих многоэтажных пещер, по подземным тоннелям и мокрому асфальту путешествовать в другие пещеры, заставленные железными и пластиковыми коробками, чтобы добыть себе еду, одежду и жидкость, которую они заливали в разноцветные самодвижущиеся телеги. А еда, одежда и эта жидкость нужны им были для того, чтобы в теле хватало сил, чтобы оно не мерзло под северными ветрами, чтобы каждое утро оно могло путешествовать в другие пещеры, заставленные железными и пластиковыми коробками. И еще у них была странная иерархия. Те, кто добывал себе еду и одежду в пещерах, заставленных пластиковыми коробками, считали, что им повезло в жизни. А другие люди, из пещер с железными коробками, много пили согревающих напитков и о жизни своей старались вообще не думать. Но вечерами и те и другие собирались маленькими стадами в местах, которые они называли “кафе”, со стеклянными витринами, барными стойками и столиками на каменном полу. Там они влюблялись, ругались, встречались и расставались, дружили и враждовали. Иногда из кафе выходили парочки особей противоположного пола, чтобы в какой-то из многоэтажных пещер появился на холодный свет ледниковой эпохи новый кричащий детеныш этих первобытных людей. Почему? Потому что на улице холодно, а в кафешках тепло и разливают горячую воду, коричневую от добавленного в нее порошка из сушеных тропических плодов. Наверное, поэтому именно в кафешках начинались их истории.
Девушке, сидящей за столиком передо мной, было семнадцать лет. Высокого роста, с вьющимися светлыми волосами, голубыми глазами. Подростковая угловатость в фигуре и мальчишечье выражение на лице. В самом начале разговора я предложил ей на выходных приехать ко мне в гости, и она поспешно согласилась. Может, думая, что если откажет — я приму ее за малолетку, а она не малолетка, у нее уже был секс, и она спокойно может приехать к взрослому седеющему мужчине сразу домой и трахаться с ним, да, она уже взрослая.
Мне трудно было удержаться, чтобы не представить себе, как я стяну с нее узкие джинсы, поставлю на коленки, слегка раздвину ее длинные ноги и войду сзади. Натягивая бедра руками, буду долго и ритмично трахать, не обращая внимания на ее всхлипы и стоны, думая о своем. Повторяя, как обычно, в уме таблицу умножения. Вычисляя, с какой скоростью изменяется наклон земной оси.
Она что-то говорила, я смотрел на ее двигающиеся губы и видел, как после своего первого оргазма предложу ей взять смягчившийся член в рот. И она возьмет. Будет послушно и старательно сосать и совершать нелепые, смешные движения языком, показывая, как она опытна. Никто не догадается о том, что девочка делает минет в третий или четвертый раз за свою жизнь. Она будет сосать, а я смотреть на ее белокурую головку, и член будет снова твердеть.
Давно заметил, что при первом знакомстве больше говорит тот, кто чувствует себя менее уверенно, хочет понравиться другому и поскорее произвести на него впечатление. В этот вечер много говорила девушка, успевая при этом пить один за другим коктейли Bloody Mary. Она неспокойными глазами старалась перехватить мой взгляд и все время что-то спрашивала, как будто боясь, что наступившая тишина будет невыносимой. Я пил кофе маленькими глотками, отвечал короткими фразами и вежливо улыбался.
— А какую музыку ты слушаешь?
Вопрос из специального сборника “Когда больше не о чем говорить”.
— Разную.
— Ну какую? Например?
— Классику, рок. Все, кроме попсы и рэпа.
— Ой, правда? Я тоже рок слушаю! У меня большинство знакомых такое слушают, такое! А мне от этого просто тошно. Я люблю “Металлику”, а из наших — “Сплин” и группу “Пилот”. Ты слышал группу “Пилот”? Наверное, не слышал!
— Слышал. Мы с Ильей Чертом знакомы были. Это их вокалист.
— Что, действительно? Вот круто! Это здорово, что ты слушаешь рок. Потому что меня мало кто понимает.
Времена повторяются. Снова подростки, слушающие рок-музыку, остались в меньшинстве и выделяются в среде своих сверстников. Я вспомнил о том, как это было уже почти два десятка лет назад.
В маленьком провинциальном городке национальной окраины России нас, рокеров, было всего несколько человек. Да, тогда называли рокерами не мотоциклистов без глушителей, а фанатов рок-музыки. Потом рокерами стали мотоциклисты. А потом мотоциклистов стали называть байкерами. А тех, кто слушает рок, вообще перестали как-нибудь называть. И еще байкерами стали называть себя велосипедисты, и вообще стало ничего не понятно.
А тогда все было ясно, как на войне. Были мы, рокеры, и были все остальные. Непосвященные. За кожу, скромные металлические цепочки и выбритые виски нас отчитывали на классных собраниях. И еще за право быть не такими, как все, приходилось драться на улицах с самыми агрессивными из непосвященных.
Время от времени, забив на уроки, мы собирались у кого-нибудь дома и вместе, молча, качая в такт головами, слушали Pink Floid, Accept, Led Zeppelin, Deep Purple, Iron Maiden, Judas Priest, Def Lepard, Santana, E.L.O., Frank Zappa… В этом было что-то похожее на сектантские моленья. Да мы и были сектой.
Однажды я шел домой из школы вместе с Бисланом, одним из наших. Бислан изрек: правительства запрещают рок, потому что это сила и свобода. Если люди будут слушать рок, то они свергнут все правительства, не будет ни законов, ни армий, ни полиции, не денег, а будут только музыка и любовь.
Вряд ли он сам все это придумал. Скорее, повторил за Старшим Братом. Я уже не помню, как звали нашего самого взрослого рокера, поэтому в рассказе он будет просто Старший Брат.
Дело в том, что семья Бислана дала самое большое пополнение нашей секте. Все Эфендиевы слушали запрещенную музыку и имели запрещенные мысли. Старший Брат, следующий за ним Турпал, мой одноклассник Бислан и младший, Анзор. Все четыре родных брата. Стоит ли говорить, что у них была самая полная коллекция и чаще всего мы собирались у них.
Старший Брат говорил мало. Он не женился, не работал, жил в отдельном флигеле и выходил редко. Если его удавалось разговорить, он сообщал, что власть — это насилие и обман. А люди находятся в иллюзии. Они хотят сбежать от самих себя и все время куда-то едут. И поэтому им нужна нефть, много нефти. Из-за денег, нефти и власти они скоро начнут убивать друг друга, пока не погибнут все до единого. Говорил, что нефть — вонючая жижа из сгнивших папоротников, деньги — цветная бумага, а люди, гоняющиеся за этим дерьмом, — просто сумасшедшие. Люди говорили, что сумасшедшим был Старший Брат. Наверное, так оно и было.
У Турпала был красивый и хищный профиль, длинные курчавые волосы и мощный голос, которым он орал “Balls to the wall!..”. Он был похож на вокалистов всех рок-групп одновременно.
Как-то раз мы мечтали. Я сказал Турпалу, что, когда стану повзрослее и заработаю много цветной бумаги, я куплю инструменты, аппаратуру и мы создадим свою рок-группу. Он будет вокалистом, а я буду играть на электрогитаре. Мы добьемся популярности, нам не надо будет работать и учиться. Вместо этого мы все время будем ездить с гастролями по разным городам. А может, и по разным странам. И после наших концертов люди будут сбрасывать власть. Да нет, и сбрасывать не придется! Милиционеры и солдаты, послушав наши песни, будут сами снимать форму, выбрасывать оружие и присоединяться к поющей хором толпе.
А Турпал не поверил. Он мрачно усмехнулся и сказал, что, когда у меня будет много цветной бумаги, я первый забуду о роке. И еще неизвестно, кто будет в какой форме.
Потом наступила перестройка. Слушать рок стало модным трендом среди продвинутой молодежи. И мои одноклассницы, любительницы Modern Talking, стали просить меня записать им на кассеты Led Zeppelin. Но правительства не рухнули. Все только спуталось и перемешалось. А раньше было ясно, как на войне. Но только как. Настоящая война началась через несколько лет.
И была первая бомбардировка нашего городка авиацией федералов. Самолеты с жутким воем снижались над домами и сбрасывали кассетные бомбы на мирных жителей. Во дворе Эфендиевых играл King Crimson. Старший Брат вышел из флигеля и сел на корточки во дворе. Через гул авиации и грохот бомб пробивались гитарные соло. Старший Брат что-то бормотал. Может, “я ведь говорил… а они не верили…”, а может, просто подпевал магнитофону. Потом осколок попал в динамик, и музыка смолкла.
А еще один осколок попал в грудь Анзору. Бислан подхватил раненого на руки и поволок в больницу. Больница была тоже разбомблена, и никто не смог оказать Анзору медицинскую помощь. Анзор умер, истекая кровью, на руках у своего брата. У флигеля снесло крышу, как еще раньше у его обитателя, и Старший Брат теперь все чаще сидел во дворе и бормотал. Бислан и Турпал просто молчали, почти не разговаривая даже с родителями.
А однажды утром ушли в центр и вернулись домой в форме защитного цвета, увешанные оружием. Коротко сказали, что записались в ополчение. Поседевшие от потери младшего ребенка родители не смогли их удержать. Мать просила остаться и рыдала во весь голос. Отец мрачно молчал и курил.
Старший Брат не взял оружия в руки. Только бормотал: “кровь… нефть как кровь… черная кровь, красная кровь… кровь порождает кровь…”
Всю первую войну Турпал и Бислан не выпускали автоматов из рук. Мы виделись мало. Я учился на юрфаке в Петербурге и дома бывал наездами. Один раз Бислан зашел ко мне в гости. Изложил основы учения ваххабитов и сказал, что я тоже должен принять истинную веру. Я слушал не перебивая. И только потом спросил: