— Смерти нет, — сообщает старик Дуб. — Как же ты собираешься его убить?
— Убить! Убить! — эхом отвечают кусты. — Кирпич заслужил смерть.
— Как Деус Брамос скажет, — преданно возражает Колоколец, так тому и быть.
— Убить, радостно трет лапы Ужас. — Убить.
— Но это же нереально — убить. — удивляется старик Дуб и повторяет. — Смерти нет. Смерти нет. Да и зачем?
Звезднокожий грустно оглядывает своих друзей. Всех по очереди.
— Убить! Убить! — раздается вокруг. Неумолимые голоса все звонче, все пронзительней. — Убить!
Убить!
Звезднокожий кладет Кирпичу на плечо руку и все замолкают. Кандалы, связывающие жандарма с Брамосом, опадают, и Кирпич чувствует себя провинившимся школяром перед добрым учителем, который игнорирует бойкот учеников и приветливо дает шанс на исправление. Лица окружающих вытягиваются, искажаются…
«Он не виноват, — думает Звезднокожий, но каждый понимает его мысль. — Он не злой. Он просто иначе не умеет. Его так научили. Угорь! Будь другом, воспитай из него человека».
Угорь морщится. И тут Кирпич просыпается и садится, щуря сослепу глаза.
… Все путники были уже готовы двинуться в путь. Угорь — с мокрыми черными волосами — где-то верно, до рассвета успел найти ручей и выкупаться. Посмотрев на Кирпича, он поморщился, как минуту назад во сне и взглянул на Звезднокожего, тот едва заметно кивнул головой и улыбнулся. И снова Кирпич почувствовал себя нашкодившим школяром. Ничего уже не соображая, он полез в бездонный карман шаровар и извлек маленький ключ. Отстегнул наручник от Звезднокожего.
— Иди, — грубо толкнул он пленника. — Только смотри, больше не попадайся мне на глаза. *замечание аффтара: Ох, влияние Гюго, однако! Плагиат-с!*
Звезднокожий не тронулся с места.
— Уходи, раздраженно крикнул жандарм.
Звезднкожий стоял.
— Убирайся прочь! Ненавижу! ненавижу! ненавижу! — Кирпич топал слоновьими ногами, под которыми испуганно дрожала земля, и бессмысленно размахивал громадными кулаками.
— Мы хотим, — старательно строя миролюбивую мину, — произнес Угорь. — Чтобы ты, Кирпич, был с нами.
Лист 10
Шел и шел снег…
Белые, ехали верхом воины.
Они были далеко от меня,
И я не узнал, мои ли это братья…
— Когда вернешься с войны, братишка?
Когда все люди станут друзьями?
— Тогда, когда зацветут столбы,
Когда утренняя звезда взойдет вечером,
Когда сгниет придорожный камень…[1]
— Тс-с, — прервал песню Хромого Бродяги часовой. — Сюда идут.
— Стрелки! По местам!
— Они?
— Хм! Увидим.
— Тихо, мерзавчики! Ничего не случилось. Бродяга, пой!
Но Хромой Бродяга не успел даже набрать в легкие побольше воздуха для своего заунывного плача — как Звезднокожий со своими спутниками под конвоем стрелков вступил на поляну, где собрались мерзавчики.
… Они сидели у костра и ели странное варево из травы и листьев, придающее человеку уверенность, силу и храбрость.
— Чтоб избежать непонимания, представлюсь, — высокомерно произнес длинный костлявый парень, влияние которого заметно ощущалось среди мерзавчиков. — Я — Подонок. Так прозвали меня приспешники Хозяина. И я принял эту кличку, так как она олицетворяет отношение власть имущих ко мне, равно как и наоборот. — Подонок обвел окружающих взглядом, полным решимости дать немедленный отпор любому, кто усомнится в его словах. Но все спокойно молчали, мерзавчики — благоговея перед атаманом и почетными гостями, Угорь — выжидательно, а Звезднокожий — с глубоким откровенным интересом.
Лишь Кирпич недовольно ворочался, обожженный злыми искрами, метнувшимися на него из глаз Подонка. Он туго соображал, как ему в данной ситуации должно поступить — арестовать присутствующих именем Брамоса или тихо промолчать. Что-то грубое, неотесанное, непонятное ворочалось в его тяжелой голове.
А тем временем ободренный всеобщим вниманием Подонок продолжал свою речь, уже не прерываясь:
— За мою голову Хозяин дает тысячу монет. Ты видишь, Брамос, я доверяю тебе заочно, всего лишь со слов Берты — служанки Крысы, проходившей здесь вчера в Поместье. Мне остается надеяться, что и ты поступишь по совести — поможешь нам, отщепенцам, мерзавцам, которых Хозяин изолировал от наших жен, друзей, соседей — от всего мира. Мы боремся за справедливость. Ты обещал придти к нам, как сказано в Книге, когда сгниет придорожный камень. Это время настало. Ты — Деус, а твои друзья — святые. Ты должен встать на нашу сторону — мы помогаем обездоленным и — настанет время — с твоей помощью поднимем на бой с Хозяевами всю страну. Если ты не с нами — значит, ты не Деус. Значит, ты сатана. И хоть ты бессмертен — я найду тогда способ умертвить тебя, хотя б не только Дуб, Угорь и Колоколец были на твоей стороне, но и все Крысонорцы. Подумай немного. Твой выбор недолог. Споет Бродяга песню и должен ты будешь дать нам ответ.
Звезднокожий даже не шевельнулся, а спутники его придвинулись к нему поближе.
— Пой, Бродяга, пой.
Бродяга, жилистый старик, вскочил и, хромая, отошел в сторону. Остановился. Медленно, подняв глаза к небу, осел на колени и запел жалостным зовущим плачем:
— О, Небо!
О, Деус Брамос!
Приди. Приди ко мне.
Приди к моим несчастным друзьям.
Ибо сгнил давно придорожный камень.
Ибо я одинок.
И они одиноки.
И все одиноки на этой Земле.
И я смотрю на звезды.
И вижу прошлое.
Этот луч, упавший ко мне на ладонь,
Оторвался от звезды,
Когда меня еще не было на свете.
И не было даже праматери нашей Земли.
О, Деус Брамос, помоги несчастной планете!
Наши вожди идут впереди людей,
Но они впереди людей, а не с людьми.
И каждый из нас прав, и неправы другие.
Всемирный раздор в каждом сердце.
Помоги нам, Господь Деус Брамос!
Поможешь ведь, а?
— Как ты сказал — так будет, — промолвил за Звезднокожего старик Дуб в ответ песне.
— Нам нужно твое слово, Брамос, или кто ты там, — сурово произнес Подонок.
Звезднокожий промолчал, а в защиту его вдруг поднялся жандарм Кирпич. Он схватил за плечи Подонка и зарычал:
— Погоди у меня, Подонок, постой! Не рвись! не пущу. Ты арестован именем Брамоса. Тысяча монет. Хо-хо!
Мерзавчики опешили. Подонок, сотню раз попадавший в безнадежные, казалось, ситуации, и лихо, нахально, весело выбиравшийся из них, оказался прикованным к жандарму — рука к руке.
Гордость его — охотничий нож, сразивший не одного Хозяйского холуя — Кирпич ловко извлек из сапога Подонка и самодовольно произнес:
— А говорили — тебя силой не взять! Хо-хо…
Подонок загнанно рванулся в сторону, но наручник, недавно снятый со Звезднокожего, теперь крепко держал его запястье.
— Мерзавчики, на помощь! — процедил сквозь зубы Подонок.
Но мерзавчики не сдвинулись с места, а из кустов решительно вышли те, кто преследовал Звезднокожего всю ночь от самого постоялого двора — кто безусый, а кто уже и женатый — молодые, белозубые, крепкие — краса и гордость Крысиной Норы.
— Ну, мерзавчики, за дело, — зло приказал. Подонок.
Мерзавчики колебались.
— Подонок, прости, пожалуйста, он ведь Брамос, а с ним старик Дуб, — робко сказал один. — Я не могу.
— Боитесь?! Их больше?! — прошипел Подонок. — А вы ведь и в самом деле мерзавчики, даже на мерзавцев не тянете. Трусы поганые. Ну, ты, жирная морда, Кирпич, веди меня, веди, лучше подохнуть, чем с таким дерьмом дело иметь.
Звезднокожий улыбнулся.
— Слушай, Кирпич, брось, отпусти его, — попросил Угорь. — Зачем тебе тысяча монет? Ты и так имеешь всё, что хочешь.
— Не все, — проворчал Кирпич, подумав о дорого стоивших сержантских погонах. — Он ведь убьет Брамоса!
— Смерти нет, — напомнил старик Дуб, — отпусти его.
— Отпусти, — передразнил лесного духа Ужас. — Смерти-то ведь нет.
— Ладно, только нож я ему не отдам… — недовольно бурча, Кирпич освободил Подонка, тот стремглав отпрыгнул на безопасное расстояние.
Мерзавчики повеселели.
— Я же сказал, что выберется, — прошептал Хромой Бродяга. — Он такой…
— Эй, вы, трусы, вам есть дело до Деуса, которого защищают жандармы? — нахально и громко поинтересовался Подонок. — Кто хочет, так и быть, пусть идет за мной. Потом разберусь. А ты, Брамос, ты берегись, берегись меня. — И, не оглядываясь, словно и не думая вовсе о том, остались ли среди мерзавчиков верные ему люди, он решительно двинулся в лес. Мерзавчики цепочкой потянулись за ним…
А черная туча то ли кашлянула, то ли едва сдержала смех — небо громыхнуло и замолкло.
Лист 11
Перед костром плотной дружной стеной стояли Крысонориные парни.
— Позволь нам прводить сас дальше, — попросил Звезднокожего самый юный из них — по имени Мальчик.
Звезднокожий согласно кивнул головой.
— Прости, что мы таились от тебя. Мы боялись, что ты не возьмешь нас с собой.
Звезднокожий кивнул еще раз.
— Деус Брамос, — можно тебя спросить?.. — парни, почувствовав себя уверенней, расселись вокруг костра. — Деус Брамос, прости нас за нашу наглость, но мы не понимаем тебя. Не понимаем, зачем ты сотворил этот мир? Чтобы мы страдали? Или чтобы мы пришли в рай? Но стоит ли рай страдания? И если нужно страдание, то не слишком ли оно велико? Зачем подземелье, зачем смерть, зачем болезни? Зачем искушения, которые ведут нас в ад и которых все равно не избежать. Мы не протестуем против того, что ты так задумал. Может быть, другого решения и быть не может. Но тогда объясни его нам. Ведь не грех же понять — что к чему. Дорогой ценой мы платим за свои ошибки, но еще большей — за ошибки предков. Деус Брамос, помоги нам! Мы способны вынести всё, что ты положишь на наши плечи, но нам нужно знать — для чего все это? Ты думаешь: познав истину, мы используем ее против тебя? Но ведь ты — Деус, все равно все случится так, как ты пожелаешь, тебе не страшно это. Или, может, ты боишься, что мы испугаемся правды? Что мы повредим себе? Но как же без правды создать на земле что-то новое, светлое, доброе? Строить его на лжи? Парадокс! Мы не понимаем сего. Объясни нам, Брамос! Ты молчишь… Зачем ты пришел? Неужели для того, чтоб мы по-прежнему жили во мраке и тыкались, как слепые котята, в вопросы, на которые не существует ответа? А, может быть, и тебя не существует, Деус Брамос? Кто ты? Призрак? Расскажи! Зачем ты пришел? Помочь нам? Но чем? Что мы должны делать? Бунтовать? Смириться? Умереть? Или ты явился просто напомнить о себе? Есть, мол, я. Значит, и Царство Небесное есть. Старайтесь, ребятки, заслужить его. Не мелковато ли, о Деус? А может, вот этот, — Мальчик ткнул пальцем в ужас, — сильнее тебя. Может уже поздно нас спасать и ты пришел попрощаться с нами перед тем, как ад разверзнется у нас под ногами? А, может, ты молчишь потому, что и ответа-то нет? Или ответ недоступен нам? Или ты хочешь, чтоб мы нашли его сами? Может, ты и сам его не знаешь? Может, ты сам и есть ответ? Брамос, Брамос, мы не отступимся от тебя, как это сделал Подонок. Ни за что не отступимся. Пусть без знания, но мы пойдем за тобой, все равно. Нам ничего уже не нужно. Мы просим только смиренно… Но нет — не хочешь — не говори.
Звезднокожий молчал.
— Мальчик, ты сам ответил на все вопросы, — грустно произнес старик Дуб.
— Не понимаю.
— Вопрос всегда важнее ответа.
— Не понимаю.
— На любовй вопрос ответ придет — рано ли, поздно ли. Но если нет вопроса — не будет ответа. Брамос пришел потому, что вы его искали. И многие другие тоже. Большинство из корысти. Но вы — ради истины, которую вы не знаете. И потому, что существуете вы, задающие вопросы, пришел он — который сам по себе ответ на все вопросы… А вообще-то его не существует — вот он и молчит. Но секунда его молчания дороже всего богатства Хозяина. Для тех, кто хочет понять. Давно, когда праматерь Земля породила первых людей, они, боясь природы, искали Посредника с ней. И он пришел, но его не поняли. Не поняли, что его не должно быть. Поэтому он и вернулся. И привел меня к вам, чтобы я объяснил.
— Почтенный старик Дуб, — с уважением спросил Мальчик. — Почему же он сам не сказал вам всего этого?
— Чтобы вы не искали больше посредников, — ответил старик Дуб, — Придорожный камень сгнил. Но вы, ребятки, еще на перепутье. Вам опасно свернуть по неопытности на ту тропу, где ждет вас вот этот… — старец указал на Ужас. — Когда бы Брамос заговорил, вы написали бы новую Книгу, потому что смотрели бы на слово, а не в слово. Вот и всё, что мне нужно было ответить на ваши вопросы, ребятки…
Напряглась-громыхнула свинцовая туча. Ужас вскочил с места и радостно запрыгал вокруг костра. Его черная тень побежала по лицам сидящих. Издалека донесся приближающийся собачий лай.
Угорь вздрогнул, жандарм торопливо перекрестился правой рукой, нащупывая левой амулет. Колоколец обнял Звезднокожего, надеясь умереть вместе с ним. Крысонориные парни выхватили из-за голенищ сапог ножи, сильные, смелые, ловкие, — однако ж дрожь пробежала по их ногам.
— Не надо, — сказал старик Дуб. — Смерти нет. — он встал и пошел навстречу надвигающейся хозяйской своре гончих псов. Никто не успел остановить его.
Ужас дико захохотал, вытанцовывая дьявольские пируэты и прыгая через костер, разойдясь, наглея, щелкнул Мальчика по носу. Поцеловал Угря, брезгливо отпрянувшего. Подпрыгнул к обнявшимся Звезднокожему и Колокольцу.
Неожиданно свора вылетела на поляну и черным бесформенным комком обволокла старика Дуба. Крысонориные парни ринулись ему на помощь.
— Смерти нет, — раздался голос лесного духа. И они остановились. Свирепые голодные псы, ласкаясь, лизали руки и ноги старца.
— Учитесь не бояться, — сказал старец. — Ведь смерти нет!
Ужас упал на землю и зарыдал.
Лист 12
Служанка Берта подала Хозяину письмо Крысы.
— За какое такое известие я должен выложить десять тысяч? — удивился Хозяин — Не велено говорить…
— Не велено говорить…
— Очень важное?
— Очень.
— Тысячу дам.
— Не знаю ничего.
— Подонка, что ли, поймали?
— Важнее.
— Полторы тыщи. Законники едут?
— Нет. Важнее.
— Что еще важнее? Три тысячи. Землетрясение будет?
— Важнее.
— Да что важнее-то, о Деус? Пять тысяч. Лесной дух на тебе что ли жениться решил?
— Не скажу — не угадаете, — кокетливо поиграла глазками Берта.
— Ну хорошо. Даю все десять. Но если ерунда какая — и с тебя, и с Крысы шкуру спущу в Подземелье.
— Не ерунда поди. Дайте денежки вперед. Так. И обещайте, что никого отнимать не пошлете.
— Обещаю-обещаю. Говори.
— Ну, новость такая. Слушайте. Деус Брамос сошел с небес на землю.
— Да ну? — съязвил Хозяин.
— Да-да, и завтра утром он будет в Поместье.
— Вот и хорошо, — сказал Хозяин. — Еще один бунтовщик нашелся. Надо ж, какой наглец — Брамосом назвался! Ну что же… До утра погреешь постель мне, а там посмотрим, в Подземелье тебе идти, или назад, к Крысе. Эй, холуи! не кормить сегодня собак!
… Самым страшным в Поместье было Подземелье. Каждый мог туда попасть. За что? За что угодно. За случайное слово, не восхваляющее Хозяина. За срубленное в его роще дерево. И за срубленное на своем участке дерево. За то, что жена красивая. За то, что нечем налог платить. Подземелья боялись больше смерти. Мало кого выпустил из него Хозяин. А если и выпускал он кого, то лишь затем, чтоб навек сломленный, больной человек поведал друзьям о том ужасе, какой пережил сам, и внушил бы этот дикий страх другим.