спрашивала, умеете ли вы смеяться. Инка. Справедливо, сударыня. (Ухмыляется.) Чертовски веселая игра! (Смеется
искренне и добродушно и становится гораздо более приятным
собеседником.) Прошу прощения. Теперь я смеюсь потому, что не могу
удержаться. Мне весело. Раньше я лишь пытался имитировать смех, и
попытка была действительно неудачной. Эрминтруда. Мне сказали, что вы пришли по делу. Инка (беря в руки шкатулку и возвращаясь к прежней торжественной манере).
Верховный Инка поручил мне освидетельствовать вашу внешность и, если я
сочту ее удовлетворительной, вручить вам этот ничтожный знак внимания
его императорского величества. Я счел вашу внешность
удовлетворительной. Извольте! (Открывает шкатулку и подает ее
Эрминтруде.) Эрминтруда (глядя в открытую шкатулку). Какой у него дурной вкус. Я этого не
надену! Инка (краснея). Остерегитесь, мадам! Эта брошь изготовлена по эскизам самого
Верховного Инки. Позвольте мне объяснить ее значение. В центре вы
видите щит Эрминия. Десять медальонов, окружающих щит, соответствуют
десяти замкам его величества. Ободок - это телефонный кабель, который
его величество проложили по дну Килевого пролива. Булавка представляет
собой миниатюрное изображение меча Генриха Птицелова. Эрминтруда. Миниатюрное! Это изображение, наверное, больше оригинала.
Надеюсь, вы не думаете, мой друг, что я стану таскать на себе такую
тяжесть; где это видано, чтобы брошь была размером с черепаху! (Сердито
захлопывает шкатулку.) Во сколько она обошлась? Инка. Материал и изготовление стоили полмиллиона перусалемских долларов,
сударыня. Творческий вклад Верховного Инки сделал эту брошь
произведением искусства. Как таковое, она стоит не меньше десяти
миллионов. Эрминтруда. Дайте ее сюда. (Хватает шкатулку.) Я заложу ее и на вырученные
деньги куплю себе что-нибудь посимпатичнее. Инка. Ни в коем случае, сударыня. Произведение Верховного Инки не может быть
выставлено в витрине ростовщика. (Бросается в кресло; он вне себя от
ярости.) Эрминтруда. Тем лучше. Вашему Инке придется самому выкупить свою брошь,
чтобы избежать позора, и несчастный ростовщик получит назад свои
деньги. Никто другой такую брошь не купит. Инка. Можно узнать почему? Эрминтруда. Да вы посмотрите на нее! Посмотрите! Неужели вы сами не видите
почему? Инка (зловеще опустив усы). К сожалению, мне придется доложить Верховному
Инке, что вы лишены эстетического чувства. (Встает; очень недоволен.)
Верховный Инка не может породниться с особой, которая понимает в
искусстве, как свинья в апельсинах. (Пытается забрать шкатулку.) Эрминтруда (вскакивая и отступая за спинку своего кресла). Ну-ну! Не троньте
брошь! Вы вручили ее мне от имени Верховного Инки Перусалемского. Она
моя. Вы сказали, что находите мою внешность удовлетворительной. Инка. Я нахожу ее неудовлетворительной. Верховный Инка не позволил бы своему
сыну жениться на вас, даже если бы мальчик попал на необитаемый остров
и не имел другого выбора. (Уходит в противоположный конец комнаты.) Эрминтруда (спокойно садится и ставит шкатулку на стол). Естественно
откуда на необитаемом острове священник, чтобы нас обвенчать? Нам
пришлось бы ограничиться морганатическими отношениями. Инка (возвращаясь). Подобные выражения неуместны в устах принцессы,
претендующей на высочайшее положение на земле. Вы безнравственны, точно
драгун.
Эрминтруда пронзительно смеется.
(Пытается побороть смех.) В то же время (садится) ваше грубое замечание
не лишено остроумия и вызывает у меня улыбку. (Поднимает кончики усов и
улыбается.) Эрминтруда. Когда я выйду замуж, капитан, я скажу Верховному Инке, чтобы он
велел вам сбрить усы. Они совершенно неотразимы. Наверное, весь
Перусалем не сводит глаз с ваших усов. Инка (решительно наклоняясь к ней). Что там Перусалем, сударыня! Весь мир не
сводит глаз с моих усов. Эрминтруда. Меня поражает ваша скромность, капитан Дюваль. Инка (внезапно выпрямляясь). Женщина! Не говорите глупостей. Эрминтруда (возмущенно) Ну, знаете! Инка. Взгляните фактам в лицо. Мои усы - точная копия усов Верховного Инки.
Весь мир занят созерцанием его усов. Мир только этим и занимается!
Однако всеобщий интерес к внешности Инки Перусалемского вовсе не
означает, что Инка фат. Другие монархи тоже отращивают усы и даже
бакенбарды. И что же - продаются их картонные изображения на улицах
цивилизованных столиц? С усами, которые при помощи простой веревочки
можно поднять или опустить? (Несколько раз поднимает и опускает свои
усы.) Нет, не продаются! Еще раз говорю: не продаются! Между тем за
усами Верховного Инки Перусалемского наблюдают так пристально, что его
лицо служит политическим барометром всего континента. Усы поднимаются
и культура расцветает. Не та культура, которую вы обозначаете этим
словом, a die Kultur - вещь настолько более значительная, что даже я в
состоянии постичь ее, лишь находясь в особенно хорошей форме. Когда же
его усы опускаются, гибнут миллионы людей. Эрминтруда. Будь у меня такие усы, мне бы это, пожалуй, вскружило голову. Я
бы всякий разум потеряла. Вы уверены, что Инка не безумен? Инка. Как он может быть безумен, сударыня? Что мы называем здравым умом? Ум
Верховного Инки. А что мы называем безумием? Состояние всякого, кто не
согласен с Верховным Инкой. Эрминтруда. В таком случае, я сумасшедшая, потому что мне не нравится эта
нелепая брошь. Инка. Нет, сударыня, вы не сумасшедшая. Вы просто слабоумная. Эрминтруда. Благодарю вас. Инка. Заметьте следующее: нельзя рассчитывать, что вы способны увидеть мир
глазами Инки. Это было бы слишком самонадеянно. Вам следует принять без
колебаний и сомнений заверение вашего Allerhochst'a, что эта брошь
шедевр. Эрминтруда. Моего Allerhochst'a! Ничего себе! Мне это нравится! Для меня он
пока еще не Allerhochst! Инка. Он Allerhochst для всех, сударыня. Его империя скоро будет
простираться до самых границ обитаемого мира. Таковы его священные
права. И пусть остерегутся те, кто их оспаривает. Строго говоря,
нынешние попытки пошатнуть его мировое господство - это не война, а
мятеж. Эрминтруда. Но воевать-то начал он. Инка. Будьте справедливы, сударыня. Когда льва окружают охотники, лев
бросается на них. Много лет Инка поддерживал мир на планете. По вине
тех, кто на него напал, пролилась кровь - черная кровь, белая кровь,
коричневая кровь, желтая кровь, голубая... Инка же не пролил ни капли
крови. Эрминтруда. Он всего лишь говорил речи. Инка. Всего лишь говорил речи? Всего лишь говорил речи! Что может быть
блистательнее речей? Кто в целом мире умеет говорить, как Инка?
Сударыня! Подписав объявление войны, он сказал своим глупым генералам и
адмиралам: "Господа, вы об этом пожалеете". И они жалеют. Теперь они
понимают, что лучше было сражаться силами духа, то есть силами
красноречия Верховного Инки, чем полагаться на свои вооруженные силы.
Когда-нибудь народы признают заслуги Верховного Инки Перусалемского,
который умел поддерживать мир во всем мире при помощи речей и усов.
Пока он говорил - говорил, как я сейчас говорю с вами, просто,
спокойно, разумно, но величественно,- на земле царил мир. Процветание.
Перусалем шел от успеха к успеху. Но вот уже год как грохот взрывов и
глупая пальба заглушают речи Инки, и мир лежит в руинах. О горе!
(Рыдает.) Эрминтруда. Капитан Дюваль, я вам весьма сочувствую, но не перейти ли нам к
делу? Инка. К делу? К какому делу? Эрминтруда. К моему делу. Вы хотите, чтобы я вышла замуж за одного из
сыновей Верховного Инки... не помню, за кого именно. Инка. Если я не путаю его имени, речь идет о его императорском высочестве
принце Эйтеле Уильяме Фредерике Джордже Франце Иосифе Александре
Николае Викторе Иммануиле Альберте Теодоре Вильсоне... Эрминтруда (перебивает). О боже! Как же его называют домашние? Нет ли у вас
там кого-нибудь с коротким именем? Инка. Дома его обычно называют "сынок". (Чрезвычайно галантно.) Разумеется,
сударыня. Верховный Инка вовсе не стремится навязать вам именно этого
сына. Есть еще Чипе, и Спотс, и Лулу, и Понго, и Корсар, и Болтун, и
Джек Джонсон Второй; они все не женаты. А если и женаты, то не
серьезно; во всяком случае, не окончательно. Все они в вашем
распоряжении. Эрминтруда. И они так же умны и обаятельны, как их отец? Инка (сочувственно поднимает брови, пожимает плечами, затем говорит с
отеческой снисходительностью). Они отличные ребята, сударыня. Честные,
любящие сыновья. Я не имею к ним никаких претензий. Понго умеет
подражать домашним животным: петухам и прочим. Выходит очень похоже.
Лулу потрясающе исполняет на губной гармошке Der blaue Donau Штрауса.
Чипе держит сов и кроликов. Спотс увлекается мотоциклами. Корсар любит
командовать баржами и сам ими управляет. Болтун пишет пьесы и плохие
картины. Джек Джонсон отделывает лентами дамские шляпки и дерется с
профессиональными боксерами, которых специально нанимают для этого. Он
неизменно побеждает. Да, у каждого из них свои особые таланты. И,
конечно, все они похожи друг на друга: например, все курят, все
ссорятся друг с другом и ни один из них не ценит своего отца, который,
между прочим, довольно хорошо рисует - что бы там ни говорил о нем
Болтун. Эрминтруда. Да, выбор большой. Инка. И в то же время выбирать особенно не из чего. Я бы не рекомендовал вам
Понго, потому что он ужасно храпит; если бы для него не оборудовали
спальню со звуконепроницаемыми стенами, семья его величества не
сомкнула бы глаз. Но из всех прочих сыновей ни один, в сущности, не
лучше других - берите любого, если уж вам очень хочется. Эрминтруда. Что? Мне хочется? Ничуть не хочется. По-моему, вам этого
хочется. Инка. Мне хотелось, сударыня. Но (конфиденциальным тоном, стараясь ей
польстить) вы оказались иной, чем я себе представлял. Боюсь, что ни
один из этих остолопов не сумеет сделать вас счастливой. Надеюсь, вы не
заподозрите меня в черствости, если я скажу, что энергичной,
образованной, красивой женщине...
Эрминтруда кланяется.
...они не могут не наскучить - и очень скоро. Мне кажется, вы предпочли
бы самого Верховного Инку. Эрминтруда. Ах, капитан, как может смиренная особа вроде меня пробудить
интерес в монархе, который окружен самыми талантливыми и образованными
людьми во всей вселенной? Инка (в ярости). Что вы говорите, сударыня! Да назовите мне хоть одного
человека из окружения Верховного Инки, кто не был бы врожденным
идиотом? Эрминтруда. О! Как можно говорить такое? Возьмите адмирала фон Кокпитса,
который... Инка (раздраженно встает и принимается ходить по комнате). Фон Кокпитс!
Сударыня! Если фон Кокпитс когда-нибудь попадет в рай, через три недели
архангелу Гавриилу придется воевать с населением Луны. Эрминтруда. А генерал фон Шинкенбург!.. Инка. Шинкенбург! Да, Шинкенбург - непревзойденный стратег военных действий
в садах и огородах. Поставьте его охранять сады и огороды, и они будут
неприступны. Но много ли от этого пользы? Мир не исчерпывается одними
огородами. Пустите Шинкенбурга в поле, и он погиб. На учениях Инка
неизменно побеждает своих генералов, и все же ему приходится посылать
их на поля сражений, потому что стоит Верховному Инке взять
командование на себя, и его станут винить за все несчастья, а главное
объявят, что он принес страну в жертву своему тщеславию. Тщеславию!
Почему эти глупцы называют его тщеславным? Только потому, что он чуть
ли не единственный, кто не боится жить. А почему они считают себя
храбрецами? Потому что они так глупы, что не боятся умереть! За прошлый
год мир породил миллионы героев. Но породил ли он еще одного Инку?
(Возвращается в свое кресло.) Эрминтруда. Не породил, капитан, - к счастью. Пожалуй, я предпочту Чипса. Инка (скривившись). Чипса! Ну нет. На вашем месте я не стал бы выходить за
Чипса. Эрминтруда. Почему? Инка (таинственным шепотом). Чипс слишком много говорит о себе. Эрминтруда. Ну, а Снукс, например? Инка. Снукс? Это еще кто? Разве у меня есть сын по имени Снукс? Их так
много... (устало) так много, что я вечно их путаю. (Небрежно.) Все