Дело, может, и хорошее — только не для того, кто выбрал карьеру в тайной службе.
То, что все трое не имели ни малейшего отношения к сегодняшнему — точнее, назначенному на сегодня — покушению, было вполне очевидно. Даже господин начальник канцелярии не сделал ничего, хотя был врагом явным, вставшим в полный рост еще в первый день после переворота, и не стеснявшимся того. То ли удачу господин Кромер испытывал, то ли терпение начальства… а начальство испытывало — на нем — верность многих своих предположений, планов и действий, а попутно и приглядывало за тем, что происходит вокруг агайрца. Потому-то начальник канцелярии и дальше мог не бояться ни ареста, ни ножа в спину — пока не переходил от желаний к их осуществлению. Маяк — он и есть маяк, кто же в здравом уме будет его сносить, уж не уроженец приморского Брулена точно… Господин Эстьен был штучкой посложнее; его упорство в верности заслуживало уважения, а душевное противоборство между интересами личными и государственными было достойным предметом для наблюдений. Пожалуй, Эйк предпочел бы, чтобы победили личные пристрастия. Победи прагматизм и соображения рациональности, в тайной службе станет на одного лояльного сотрудника больше и на одного хорошего человека меньше. Только вот придется сегодня старшему цензору пойти на сделку с врагом, и придется — ради герцога Алларэ, которому любое действие непрошенных единомышленников повредит слишком сильно. Жаль, неприятный выбор, точнее уж — его отсутствие, но иначе не обойтись. Эстьен, конечно, встанет на первую ступеньку без колебаний, и это печально, потому что где первая — там и вторая. Причину, по которой алларец счел регента недостойным ни понимания, ни примирения, Эйк почитал совершенно осмысленной; да что там, он сам едва не покинул столицу, узнав об инциденте в тюремной крепости. Яну-Петеру было проще. Не оправдать — кое-что оправдывать нельзя, но хотя бы вынести за скобки: они с регентом видели один сон на двоих; но до чего же противно заставлять Эстьена идти против совести…
А господин Толди… просто замечательно, что здесь хватает подобных ему, ибо, как говорится, хороший человек — не должность, а посланное богами испытание.
Интересно, что именно хотел подлить секретарь в любимый начальством горьковатый чай из мелиссы и можжевельника? Яд или снотворное? У заговорщиков конец зависел от начала, у Эйка — начало, до которого ему еще нужно было добраться, от конца: бледного недоразумения, подпрыгнувшего на невинной просьбе принести воды. Участь секретаря известна заранее и на вкус подобна ивовой коре: свои не простят ему столь явно выданных планов, пусть и выданных невольно, с перепугу и от неумения, а господин глава тайной службы считает, что человек, столь обделенный разумом и выдержкой, имеет всякое право на жизнь, пока не пытается покуситься на чужую. Тут уж — увы. Секретарь очень уж нервничал. Так, как едва ли станет нервничать человек, который знает, что его жертва достаточно быстро умрет, не поняв, что произошло или не успев принять меры; в конце концов, здесь не служат люди слишком трепетные. Даже в канцелярии. Да и не в начальнике тайной службы вообще дело: его можно зарезать в собственном кабинете в любой момент. Если просто вломиться всей компанией заговорщиков… Значит, что-то, что может помешать Эйку явиться во дворец с вечерним докладом; значит, с докладом поедет кто-то другой. Перечень тех, кто это может быть, сравнительно невелик. Один из них. С ним — кто-то из четверки агентов, что постоянно дежурят в особняке на случай срочной необходимости; «для охраны». Один из семи руководителей подразделений и один из четырех дежурных агентов. Этих нужно вычислить и взять под белы руки по возможности тихо; шум не нужен, шум нужно поднять чуть позже и совершенно определенный: рабочий и полезный. А лишние пострадавшие тем более не нужны — хорошие агенты у нас наперечет, опытные заместители — тем более… Приехать, значит, во дворец с докладом вместо прихворнувшего господина начальника — ничего страшного, легкое расстройство желудка, — и покуситься. Можно было бы оставить все как есть, господин герцог-регент бы премного повеселился такому явлению… а для того, чтобы вытряхнуть из Эйка коды, понадобится чуть больше времени, чем до полуночи, тут можно в себе быть уверенным; однако ж, все немножко хуже, и просто скормить дураков Скорингу не удастся.
Потому что дураков не двое, их не меньше десятка, и остальные — тут. Кто-то в особняке, а у кого-то сегодня выходной день, но все в городе. Когда попытка провалится — а для тех, кто ожидает исхода дела здесь, она провалится в любом случае… но об этом чуть позже — у них останется только один выход: бунт. Королевская тайная служба — это тысяча с лишним штатных сотрудников и всемеро больше внештатных. Даже пятой части хватит, чтобы поставить столицу с ног на уши. Умело, мастерски, так, что распоследний глухой складской сторож возьмет в руки ближайший дрын и помчится свергать узурпаторов, восстанавливать законный порядок и мстить за причиненные обиды… какие? Придумает, разбив первое стекло, а после первой пролитой крови и поверит в свою правоту. Герцог Алларэ свою бывшую службу, которую он лет восемь возглавлял, вырезать под корень не станет. Чем отдельные представители службы воспользуются с особым цинизмом, устроив столько пожаров, погромов и побоищ, сколько в их силах. С девизами «Бей еретиков!», «Бей узурпаторов!»… и «Бей алларцев-предателей!», разумеется, чтобы никому скучно не было. Поднять всех против всех. Заставить каждого чувствовать себя преданным, окруженным и не имеющим другого выхода, кроме вооруженного восстания. Значит, если оставить все, как есть, к утру у нас тут будет крови по колено, а в городе — по щиколотку точно… Сутки, двое — и все разберутся, что это была провокация, и кто именно ее устроил; но до того… хорошо, если столица не сгорит. А могут и поджечь для усиления эффекта. Если поставить перед господином Толди задачу «вычислить и обезвредить», господин Толди, человек опытный, но темпераментный, пожалуй, наломает дров… все одиннадцать лесов. Значит, нужно ему слегка помочь. Итак, дано: одиннадцать кандидатур. Двоих — начальника канцелярии и начальника внутренней охраны, — вычеркиваем сразу. Остается еще девять. Это не слишком-то облегчает задачу, но есть один простой вопрос: почему именно сегодня? Не вчера, не завтра? Кто должен будет поехать с докладом во дворец, если господин Эйк прихворнул? Дежурный заместитель. Это, получается, Мерран, главный цензор. Конечно, нужно еще проверить по второй персоне, и если сойдется… Четверо агентов. Трое вышли на дежурство согласно расписания. Четвертый поменялся с товарищем. Этот? Может быть, но… есть маленькая забавная деталь. Дней десять назад один из сержантов — тогда еще старший сержант, по чину освобожденный от дежурств, — устроил безобразную склоку. Ответил на вполне обоснованное замечание главного цензора так, что господин Мерран едва до потолка не подпрыгнул, а шум привлек внимание как раз приехавшего Эйка… трудно было бы пройти мимо подобного непотребства. Поскольку у старшего сержанта Ламменса это был уже не первый проступок такого рода, господин начальник тайной службы был беспощаден: понижение в звании, вычеты из жалованья. Теперь многие гадали, как именно Ламменс напакостит Меррану; что склочный и мстительный сержант, вынужденный куковать в роли «мальчика на побегушках» в обществе парней на десяток лет младше себя, отомстит, никто не сомневался. Разве что Ян-Петер Эйк, по достоинству оценивший разыгранный спектакль, но тогда еще не понявший, ради чего он разыгран. Грубовато, господа, грубовато. А еще есть еще задачка, которую начальнику внутренней охраны доверять уж тем более нельзя: умник, который стоит за всеми этими болванами. Тот, кто старательно свел между собой именно болванов, кто якобы не заметил, что секретарь — не просто слабое звено, а звено давно расковавшееся. Тот, кого всецело устраивает любой исход покушения, от полной победы до полной неудачи. С этим талантом двойной игры разговор особый… Из узкого окошка сочился летний свет. Ян-Петер опустил голову на предплечье, закрыл глаза — хотелось немного отдохнуть перед грядущей суматохой, и в короткой дреме ему в очередной раз привиделся планер, стоящий на площади перед королевским дворцом. Спокойно так стоящий, и даже не слишком привлекающий внимание прохожих, разве что детишек…
В этом здании слишком много не служащих, а людей. В этом особняке слишком много думают о приязни и неприязни, о политике, а не о служебных делах. Но другой королевской тайной службы в Собране нет, а, значит, придется играть по здешним правилам. Секретарь, почти успокоившийся за время отсутствия начальства, вскочил навстречу с каким-то свитком.
— Господина Толди ко мне, быстро, — Эйк прошел мимо, сплюнув приказ, словно соринку, и секретарю окончательно полегчало: все в порядке. Почудилось. Господин Эйк вовсе не всеведущ и не всемогущ… Олух самонадеянный, вздохнул про себя Ян-Петер, просто эталон какой-то — и тем лучше. Главное, чтобы еще пару часов просидел на своем месте.
— Подготовьте доклад по состоянию конюшен, — это займет и четыре часа с лихвой. С начальником внутренней охраны не нужно было ни лицемерить, ни отмерять с аптекарской осторожностью капли сведений. То, что покушение — едва ли не в момент осуществления — обнаружил не Толди, а собственной персоной господин Эйк, было для начальника внутренней охраны оскорблением личной и профессиональной чести. Фразу об отставке Ян-Петер оборвал взмахом руки: не время, не место и не повод. Лучше, знаете ли, откройте бутылку — вон ту, я точно уверен, что до нее наш трусоватый друг добраться не успел, разольем сей благородный древний напиток, выпьем за процветание ваших соседей и их виноградников, и позовем следующего, благо, и прием на сегодня ему назначен. А пока гость к нам поднимается — отправьте две команды, на первый этаж, к агентам, и на третий. Господина главного цензора Меррана взять тихо. Настолько тихо, чтобы ни одна муха не испугалась, а мухи, господин Толди, весьма пугливы. Сержанта Ламменса — послать с поручением. Любым. В компании четверых товарищей. И чтоб вернулись к полуночи, все пятеро. В целости и сохранности.
— Господин старший цензор, извольте ознакомиться с этими сведениями, — перед Эстьеном легли на стол четыре листа, исписанных убористым почерком главы архивов. Первые две страницы — разнообразные кулуарные высказывания длинного перечня единомышленников господина старшего цензора, и запущенные ими по столице слухи, шутки и прочая болтовня. Третья и четвертая — то, что должны были говорить на улицах сплетники, получавшие деньги из казны, а задания из тайной службы. И то, что они говорили на самом деле. В три колонки, в третьей — по чьему приказанию..
Вообще-то герцог-регент ничуть не возражал против хулы и всяческих поношений и в свой адрес, и даже в адрес короля; Скорингу нужны были такие разговоры на площадях и в кабаках, а добровольные «помощники» еще ни разу не перешли черту избыточности; но Эстьен об этом, конечно, не подозревал. Тем более, что и не его это была служба — только его друзья. Впрочем, он и главу архивов до сего момента числил в друзьях… Алларец принял удар достойно, не изменившись в лице. Прав был. Если уж ему дают ознакомиться, значит, дела не совсем плохи, а арест случится только по итогам беседы. Эстьен вскинул голову — готов был сражаться за каждого, примеривался, куда и как нанести удар.
— Сейчас меня более беспокоит не это, а то, что некоторые люди тайной службы, люди короля, задумали покушение на герцога-регента Скоринга, — Эйк прищурился, улыбнулся, — а также то, что герцог Алларэ о подобном подарке и не подозревает. И более всего то, что герцог Скоринг, при всем желании, не сможет сделать вид, что ничего подобного не было. Если эта попытка все-таки состоится. Господин старший цензор дважды… трижды обдумывает услышанное. Господин старший цензор слегка меняется в лице. У него хорошая фантазия, вот только ей нужен легкий толчок. Господину старшему цензору дают время, чтобы представить себе все возможные последствия, а когда он пытается представить невозможные — все-таки, сражение двух армий на месте бывшей столицы, тысячи погибших за час-другой… это перебор, — наливают бокал вина. А рядом с бокалом кладут пять белых с золотом грамот на лучшей бумаге. «Все, что сделал податель сего…»
— Я очень надеюсь, что никто из ваших единомышленников, — а к чему недомолвки? — даже ненароком не вовлечен в эту неприятную историйку. Однако ж, на случай, если кто-то все-таки… В глазах у Эстьена единственный вопрос: чего это нам будет стоить? Чего нам будет стоить предоставленная врагом возможность спасти своего сеньора от глупости его ретивых приверженцев, а столицу — от бесцельной резни? Он смотрит на листы, и, кажется, готов попробовать их на зуб, как медную монету — не фальшивка ли? Не ловушка?
— Я надеюсь, что после этого, — палец щелкает по бело-золотым грамотам, — в нашем особняке будет несколько тише, а господа из этого списка, — Эйк показывает на четыре листа, — вернутся к своим забавам не раньше, чем белый и черный короли сойдутся в бою лицом к лицу, — начальник тайной службы осекается, но поздно. — Негоже ведь вассалам лезть впереди сеньоров, верно, владетель Эстьен? Интересно, хорошо ли старший цензор играет в «Осаду крепости»? Сможет ли он пропустить столь очевидный и неизящный намек? В этой игре короли сходятся в поединке перед армиями лишь в одном случае: если один из них нанес другому личное оскорбление. Рауль Эстьен едва-едва приподнимает бровь. Господин Эйк прикусывает кончик языка, отмечая: только что он сообщил старшему цензору то, что до сих пор знали лишь оба короля, белый и черный, и он сам. Это промах, огромный промах, который, если старший цензор окажется достаточно любопытен, может привести к самым нежелательным последствиям. Вздумай алларец копнуть, что именно не поделил его сеньор с герцогом Скорингом, доберись он до ответа — это, конечно, близко к невозможному, но чем боги не шутят, — реши он поделиться открытием с кем-нибудь еще, это сильно повредит репутации белого короля. И репутации черного короля заодно. Как бы у нас цвета на доске не перепутались; а что сделает регент с повинным в подобном недоразумении, лучше не представлять. Но, кажется, визитер думает совсем о другом; а вместо намека услышал прямую рекомендацию не встревать в игры Скоринга и Алларэ. Старший… уже пять минут как главный, но об этом он узнает завтра, цензор Эстьен очень хорошо понимает, что пожелай черный герцог вершить расправу — не начал бы с предъявления списка тех, кого мог попросту казнить за служебные преступления. Черный герцог ограничился предупреждением: поосторожнее, господа. Стук в дверь — а вот и следующий гость. Этот не смотрит, куда идет — что ему за дело до хитро сложенной бумажки под ногами? С господином Кромером лучше всего разговаривать, как сам господин Кромер — с подчиненными. Тогда больше поводов ожидать, что он поведет себя так, как нужно.
— Что вы себе позволяете?! — начальник канцелярии великий талант: он умеет орать со змеиным шепчущим присвистом. — Я терпел вашу дерзость, ваше неподчинение, ваше вольнодумство и рассуждения, достойные плахи… но вы же и вовсе решили сесть мне на шею?! Уже убийц ко мне подсылаете! Господин Кромер искренне недоумевает, господин Кромер ничего не знает о фокусах секретаря, который мирно корпит над докладом в приемной — вот чем полезен крик-шипение: возомнивший о себе подчиненный уже втоптан в ковер, а за дверью ничего не слыхать.
— О чем вы говорите? — начальник канцелярии оглядывается, сидящие по бокам господа Эстьен и Толди напоминают ему конвой, он переминается с ноги на ногу, но выбежать из кабинета не решается. Ход начальника внутренней охраны. Дамиан Толди кратко, но исчерпывающе излагает суть дела. Ход старшего цензора. Рауль Эстьен недвусмысленно дает понять, что пытался заступиться за начальника канцелярии, снижая обвинение с организации заговора до невольного попустительства таковому, но… легкий кивок в сторону двери.
— Это не смешно! Вы с ума сошли!.. — на старших по должности Кромер не шипит, он просто задыхается от негодования. — Я… я никогда!.. Как вы смеете?
— Вы не в своем уме? — выливает на него ушат презрения Эйк. — Пойдите приведите себя в порядок! Господин Кромер, конечно же, выполнит приказ. А по дороге будет делиться с каждым встречным новостью: его собираются безвинно лишить жизни! Представляете ли, еще и совершенно нелепое обвинение — в покушении на этого… спятившего еретика, разрази его молнией! Так что через четверть часа по особняку тайной службы пойдет волна пламени.