Я улыбаюсь. Согретый моим вниманием «профессор» продолжает:
- Гоголь позавидовал бы такому количеству запятых и причастных оборотов в одном предложении! Все мои попытки внести какие-то исправления встретили полный отказ. Даже чудовищное словосочетание «внявший призыву» было признано критически необходимым! И вот я, доктор филологических наук, заметьте: ФИ-ЛО-ЛО-ГИ-ЧЕС-КИХ! – произносит он с таким нажимом, что писать надо, наверное, восемнадцатым шрифтом, – профессор, автор шести монографий, ведущий специалист России по влиянию униатства на этические номинации в западнославянских языках, основной претендент на место заместителя декана филологического факультета МГУ, - в запале речи он размахивает руками, – под этим БРЕДОМ собственноручно вывожу: «С МОИХ СЛОВ записано ВЕРНО. Мною прочитано». И ставлю подпись. Вы можете себе представить, чтоб я в такой последовательности произнес слова?!
Я хохочу очень искренне и звонко. Профессор еще раз предлагает мне сигарету и я, увлеченная его замечательным рассказом, на этот раз ее принимаю. Он щелкает зажигалкой. Я с наслаждением вдыхаю аромат, приправленный тонкой вишневой горчинкой.
Веселье мое не остается незамеченным за бильярдным столом. К нам подходит Паша:
- Что, правда, так смешно? – спрашивает он меня. – Добрый вечер! – кивает моему собеседнику.
- Здравствуйте! – отвечает профессор.
- «Старо прамен», - говорит Паша бармену.
- Паш! – восклицаю я.
- Одно, Мань. Всё под контролем!
Я осторожно выдыхаю дым в сторону от собеседников.
- Правда смешно, Паш. Я потом расскажу!
Тут за моей спиной возникает Ленька. Решительным движением вынимает сигарету из моих пальцев и заминает ее в пепельнице.
- Нельзя тебе! Что, как пятиклассница!?
Олег Ильич присвистывает:
- Значит, Машенька, вы меня не обманывали?
- Не обманывала, - соглашаюсь я. - А вы - меня?
- Самую малость,… - улыбается он.
- Здавствуйте, - поворачивается к нему Ленька. – Маш, это твой знакомый?
- Это – Олег Ильич, замдекана филфака МГУ, - говорю я.
- Всего лишь претендент! – поправляет меня Олег Ильич.
- Слушайте, вы, претендент! Вы не могли бы пойти попретендовать в каком-то другом месте? У нас вакансий не предвидится!
- Повторить! – под шумок Пашка приканчивает пиво и придвигает к бармену пустую кружку.
И тут происходит такое, отчего краснеем я, Леня, Паша, профессор и даже, кажется, бармен. Леня кладет свою руку поверх Пашкиного запястья и с силой сдавливает его.
- Не надо повторять! – говорит он бармену, не ослабляя «захвата».
На Пашином лице застывает злое и дерзкое выражение. Он сжимает прижатую к столу руку в кулак. Пару секунд все зрители каменно неподвижны. Потом Пашкин протест уступает место покорности: Паша расслабляет руку, прикрывает глаза и отворачивается. Бармен забирает пустую кружку. Ленька расплачивается и, положив руку Паше на плечо, идет с ним к выходу. Олег Ильич показывает мне два больших пальца и одобрительно кивает им вслед.
* * *
Я провожаю своих «мальчишек» долгим взглядом. По-хорошему сказать, они меня сейчас просто-напросто забыли. Они поглощены своим противостоянием и идут выяснять отношения. Шутка ли: один прогнул другого при посторонних!? Ленька даже за мой кофе не расплатился: только за бильярд и пиво! Среднестатистическая женщина в аналогичной ситуации тупо бы устроила скандал: визжала, плакала и некрасиво плевалась от злости. Разрушила бы к дьяволу все тщательно выстроенные отношения, развелась с мужем, бросила любовника и уехала к маме. А потом до скончания века спала в одинокой холодной постели, а по вечерам на женских форумах смаковала с такими же страдалицами тему «все мужики – сво…!» Но, как вы можете догадаться, это – не мой выбор. Я оглядываю загипнотизировано уставившихся на дверь зрителей недавней сцены. Прикидываю, что клево было бы закапризничать, остаться в баре, назаказывать коктейлей…. И к концу вечера уложить в койку парой бармена и профессора – благо, им обоим теперь ясно, что я такие фокусы выделывать умею! Потом вздыхаю с легким сожалением, вытаскиваю из сумки кошелек и расплачиваюсь за кофе. Улыбаюсь профессору:
- «…Так неловко! Больше мы не ужинаем в этом ресторане!**...» - чуть наклонившись через стойку, доверительно говорю бармену: - Сейчас подерутся! – и ускользаю к дверям, провожаемая двумя вполне уважительными и чуточку мечтательными мужскими полуулыбками.
На улице перед баром, нахохлившись и подняв плечи, два моих охламона стоят друг напротив друга в позах бойцовых петухов.
- Ребят, я телефон дома забыла. Родители уже узвонились наверняка! – бросаю я, проходя мимо них.
Оба поворачивают на меня головы, и оба – мне даже проверять не надо, я это точно знаю, - идут за мной следом. Ну правда, не отпускать же меня одну по ночному поселку!?
В гробовом молчании мы доходим до коттеджа. Едва войдя в калитку, Ленька принимает искусственно-озабоченный вид и начинает хлопотать по хозяйству: выкатывать из сараюшки пластиковые бочки для воды, поливать год назад устроенную «альпийскую горку», собирать ветки, нанесенные на участок весенними ветрами. Пашка с обиженным и злым лицом… тенью ходит вслед за ним. Паша у нас – официально «безрукий». Не знаю, может, у жены на даче он что-то и делает, но у нас в хозяйственных вопросах он участвует в основном финансово. А уж на Ленькиной даче вообще палец о палец не ударит. Ну, если только посуду помоет по моей просьбе…. Но сейчас им нужно мириться. Поэтому Пашка ходит за Ленчиком и молчит. Я пробовала в такие минуты выступать в роли миротворца, но каждый раз из этого получалась феерическая ссора. Поэтому я знаю: мое дело сейчас – сторона. Я достаю ноутбук, зажигаю на веранде лампу с красным абажуром и, завернувшись в плед, открываю недописанную главу.
«Рома:
У дверей Андрей бросает сумку на пол, оборачивается ко мне и хмуро и властно говорит:
- Раздевайся!
- Что? – офигеваю я.
- Ебать тебя буду!
Я отвечаю длинной фразой матом. Он делает шаг ко мне и чеканит:
- Сказал: БУДУ!
- Значит, без полиции не уйдешь? – я не отступаю и не отвожу взгляда.
- Я прожил здесь девять лет. И сейчас ухожу навсегда. В последние полчаса здесь всё будет по-моему!
Его красивые карие глаза сейчас совсем близко от моего лица. И физическое страдание, которое причиняет мне его рука, с удесятеренной силой отражается душевной болью и отчаянием на дне его зрачков».
…Ступеньки крыльца вздрагивают под тяжелыми мужскими шагами. Я успеваю прикрыть крышку ноутбука и сделать невинное лицо. Но мои старания оказываются напрасными: никто меня «палить» не собирался. Ленька быстро и уверенно проходит к лестнице второго этажа. За ним также целеустремленно идет Паша. Вот что у них получилось, скажите, пожалуйста? Опять я пропустила самую клубничку. Все-таки страшно интересно: как два самца, пару минут назад выражавшие лицами и позами предостережение и угрозу, перевели теперь свое противостояние «в партер»?
- Машк, тебе не холодно? – проходя мимо, одаривает меня своей заботой Ленчик.
- Нет, я же оделась, - ответ мой достается уже Пашке.
Ну и катитесь себе! Я возвращаюсь к своим героям и зависаю над вопросом: «хмуро и властно» - оставить оба слова или что-то одно выкинуть? Вместе звучит неуклюже. Но каждое слово вносит в текст свою нотку, терять которую – жалко. …Через четверть часа реал прерывает мои творческие муки звонком телефона.
- Мам, привет. Как дела? – раздается в трубке голос сына.
- Все в порядке. Мы на даче.
- Мам, я в понедельник на собеседование еду? Ничего не отменили? ЭТОТ ничего не говорил?
- Миш, не «этот», а «дядя Паша».
- Какой он мне дядя! – возмущается сын. – Ты за него замуж выйди, я тогда его буду «папой» называть!
- Значит так, - добавляю я строгости в голос: - «этот» тебя трудоустраивать не будет.
Если ты собираешься прибегать к его помощи, тебе придется называть его нормально.
- Хорошо, «дядя Паша» не говорил? Ничего не отменяется? – подчиняется ребенок.
- Говорил. Не отменяется. Тебя ждут к десяти часам.
- И эти люди запрещают мне ковырять в носу! – бурчит Мишка, впрочем, уже довольный исходом разговора.
Дело в том, что наш сын ищет подработку на летние каникулы. И Пашка порекомендовал его на вакансию курьера в свой банк. Это едва ли не первый случай их хоть какого-то взаимодействия. И я очень хочу, чтобы всё срослось как надо. За размышлениями о будущем ребенка Ленька застал меня врасплох: я не услышала его шагов, и руки его неожиданно легли мне на плечи:
- Маш, поздно уже, первый час. …Пойдем?!
- Не придумали чем заняться без меня? – улыбаюсь я.
- Придумали. Просто спать уже пора!
- Значит, как «заниматься», так сами. А как «спать», то «иди к нам, Маша»? – наигранно ворчу я, выгадывая полминуты, чтобы сохранить нужные файлы, в последний раз снять почту и выключить ноутбук.
- …Ладно тебе! Никто без тебя не «отстрелялся»! – говорит он бархатистым тоном.
Блин! «Я люблю вас, мальчишки!» Улыбаюсь - про себя, чтоб не зазнавались.
В спальне тепло. Не зря мужики скидывались на дорогое финское отопление. Забирая меня из Ленькиных рук, Паша начинает неторопливо расстегивать мелкие пуговки моей блузки. Потом ласковым движением ладоней снизу вверх даже не прижимает, а просто придвигает меня к себе, и я чувствую его стояк. Интересно, Ленька в этом… процессе… поучаствовал? Руки любовника, совершая «кругосветку» по всем моим трепетным местечкам, обнаруживают, конечно же, мою… готовность.
- Мааааленькая. Соскуууучилась! – нежно тянет Паша, не размыкая объятий, делает вместе со мной три шага вперед и укладывает меня поперек кровати, головой - на колени сидящего Лёньки.
- Машка. Малыш, - тихо говорит мне муж. Закинув голову, я смотрю ему в лицо. – Моя хорошая.
Он чуть приподнимает мой затылок, высвобождает мои длинные волосы. Ерошит пряди, потом берет с тумбочки широкий деревянный гребень и, заставляя меня вздрагивать от удовольствия, начинает медленными движениями расчесывать мою шевелюру. Он это любит делать. Ему всегда это нравилось, с самого начала, с первых дней. Я полюбила эту ласку уже с его подачи. Под волнующими прикосновениями я на некоторое время даже забываю, что мы с ним не вдвоем. И только когда растущее возбуждение заставляет меня раскинуть колени и начать вожделенно ласкаться щекой о горячий Ленькин пах, Пашкины губы касаются внутренней стороны моего бедра.
- Мммм,… - стону я.
Ленька бросает гребень и пальцами рисует нежные круги вокруг моих сосков. Потом его ладонь крадется вниз, по моему животу, к кромке витиеватого листочка, выстриженного в салоне интимных причесок. Но дальше Ленькина рука натыкается на Пашкину голову. А я уже мечусь, распластанная ласками двух своих мужчин. Слаженно они это делают? Ритмично? А черт их знает. Анализаторы у меня в такие минуты не работают. Я изгибаюсь, пытаясь дотянуться губами до Ленькиного члена, потом встаю на мостик, уворачиваясь от настойчивого движения Пашкиного языка, стараясь отдалить свой «финал». Потом – кричу, не в силах удержаться от судорог, от мата, от ласковых признаний своим Обалденным и Любимым. Даже не знаю, в какой момент я поменяла позу, но через несколько секунд я осознаю себя, лежащей под Пашкой, под его решительным, жарким, напористым натиском. Я обнимаю его плечи, глажу, натыкаясь руками на Ленькины руки, встаю под ним на мостик и, кажется, еще кричу, кончая раз за разом несколько минут. В какой-то момент, сбив дыхание, я закашливаюсь и пытаюсь оттолкнуть, приподнять руками придавившее меня сильное тело. Но Пашка в эту минуту сам заходится в оргазме, впечатывая мои бедра в кровать неудержимыми, конвульсивно-частыми движениями. У меня, наконец, получается «раздышаться». Я тихо смеюсь, толкаясь в Пашкино плечо лбом:
- Ты раздавил меня, медведь!
- А сладко было? – нежно спрашивает он.
- Да! – выдыхаю я.
- Пусти меня! – Ленькина рука пытается отодвинуть от меня любовника.
- Не трогай ее! Пусть уже отдыхает! Ей – хорошо! – в Пашкином голосе переливаются горделивые и собственнические нотки.
- Привет тебе! – с вызовом отвечает Леонид. - А - я? Я тоже – ХОЧУ!
Пашка поднимается надо мной на колени, загораживая меня от Лёнчика.
«Не трогай!» - его твердая позиция. И он сейчас будет отстаивать ее любой ценой. Ленька пристраивается за его спиной. Раздается треск распечатываемой упаковки презервативов. «Я хочу» - это Лёнино жесткое условие. Подчиняясь Ленькиному прикосновению, Паша опирается на ладони по бокам от моих плеч.
Минуту Пашино лицо напряженно сосредоточено. Я не знаю, опять-таки, как у всего человечества. Но мои мужики, видимо, оказались туповаты в этом плане. По моим наблюдениям, удовольствие у них испытывает только тот, кто «сверху». Леня делает несколько примеряющихся движений.
- Так?
- Ниже! – чуть сдавленно отвечает Паша.
-…А так?
- Нормально.
Кровать начинает поскрипывать. Я расслабленно лежу, близко вглядываясь в Пашкино лицо. Он мне улыбается. Потом легкая болезненная гримаса перечеркивает улыбку:
- Лёня, твою мать! Сказал же: ниже!
- Извини, Пашк! – в Ленькиных словах звучат теплота и раскаяние.
- Я люблю тебя! – шепчу я нашему «третьему».
- Ты – моя хорошая! – ласково отвечает он.
- Па-а-авлик! – любовно стонет Ленька.
Пашкин взгляд затягивается томной поволокой: кажется, сегодня Ленька подобрал, наконец, правильный угол. Я, приподнявшись, тянусь к Пашке за поцелуем. Его язык разжимает мои губы и энергичными толчками повторяет, видимо, то, другое движение….
А про двойное проникновение – это вы в кино смотрите! Мы этому трюку так и не научились. На мой вкус – нет ничего менее физиологичного! Гасить в себе два разных ритма, не зная, под какой из них подстроиться, заботиться о том, чтоб ненароком не получить травму. Нет уж, слуга покорная! Мы лучше уж – попарно, по старинке.
Лёнькины движения делаются резче. Пашка уже не целует меня. Я вижу, что ему – больно. И понимаю, что он не проронит ни звука, будет терпеть эту боль, чтобы отдать Лёньке его долю наслаждения.
- Я люблю вас, мальчишки! – сдаюсь я своей правде.
- Блиииин…. – выдыхает Лёнька и, поднявшись до своего пика, несколькими толчками заканчивает своё движение, сам того не зная, вызывая слезы боли из Пашкиных глаз.
Потом Ленька опускается на кровать справа от меня. Пашка падает слева. И мы несколько минут лежим, медленными, раз в несколько секунд, движениями, «расплетая» наши тела. Мальчишки знают, что у меня дольше, чем у них, длятся ЭТИ минуты. Они уже оба «остыли», они уже – обычные, деловые мужики. А я – всё еще не до конца пережила оглушившее меня на время потрясение. Наконец, Ленька вытаскивает из-под моих и Пашкиных плеч руку: