За окном шумит море. Ветер усилился, волны уже не шуршат - они зло фыркают, наскакивая на берег. Откуда-то издалека доносится смех. Я не могу, не должна отвлекаться. Я почти вижу этих людей, в ракете. Я знаю их - и могу представить, как это было. Быть может, я ошибаюсь в деталях - какое это имеет значение? Впрочем, нет, даже в деталях я не ошибаюсь. Я уверена, что это было так.
В реторте - над горелкой - кипела, пенилась коричневая жидкость. Красные огоньки отблескивали на стекле. Инженер неслышно вошел в каюту...
В реторте кипела, пенилась коричневая жидкость. Бурые пары шли по змеевику в конденсатор. Капитан внимательно рассматривал пробирку с темно-красным порошком. Открылась дверь. Пламя горелки задрожало, запрыгало. Капитан обернулся. В дверях стоял инженер.
Инженер волновался. Он умел держать себя в руках, но голос выдавал волнение. Голос был чужим, громким, неестественно твердым. Инженер старался говорить спокойно - и не мог.
- Садись, Николай. - Капитан придвинул ему кресло. - Я проделал эти расчеты вчера и получил такой же результат... Так ты садись...
- Что же теперь?
- Теперь? - Капитан посмотрел на часы. - До ужина пятьдесят пять минут. Значит, мы успеем поговорить. Предупреди, пожалуйста, всех.
- Хорошо, - машинально ответил инженер. - Я скажу. Да, я скажу.
Он не понимал, почему капитан медлит. С каждым мгновением скорость "Полюса" увеличивалась, решение нужно было принимать безотлагательно.
- Посмотри, - сказал капитан, передавая ему пробирку. Тебя это, наверно, заинтересует. Там ртутная киноварь. Чертовски привлекательная краска. Но обычно она темнеет на свету. Я докопался - тут все дело в степени дисперсности...
Он долго объяснял инженеру, как ему удалось получить устойчивую на свету ртутную киноварь. Инженер нетерпеливо встряхивал пробирку. Над столом висели вделанные в стену часы, и инженер не мог не смотреть на них: полминуты - скорость увеличилась на два километра в секунду, еще минута еще четыре километра в секунду...
- Так я пойду, - сказал он наконец. - Надо предупредить остальных.
Капитан плотно прикрыл дверь каюты. Небрежно сунул пробирку в штатив. Прислушался. Тихо гудела охлаждающая система реактора. Работали двигатели, ускоряя полет "Полюса".
...Через десять минут капитан сошел вниз, в каюткомпанию. Пять человек встали, приветствуя его. Все они были в форме астронавтов, надеваемой лишь изредка, в торжественных случаях, и капитан понял: объяснять положение никому не надо.
- Так... - проговорил он. - Кажется, только я не догадался надеть мундир...
Никто не улыбнулся.
- Садитесь, - сказал капитан. - Военный совет... Так... Ну ладно. Пусть, как положено, первым начнет младший. Вы, Леночка. Что нам делать, как вы думаете? - Он обернулся к девушке.
Та ответила очень серьезно:
- Я врач, Алексей Павлович. А вопрос прежде всего технический. Разрешите, я выскажу свое мнение позже.
Капитан кивнул:
- Пожалуйста. Вы самая умная из нас, Леночка. И, как всякая женщина, самая хитрая. Готов держать пари, что мнение у вас есть. Уже есть.
Девушка не ответила.
- Итак, - продолжал капитан, - Леночка будет говорить потом. Тогда ты, Сергей.
Астрофизик развел руками.
- К моей специальности это тоже не относится. Твердого мнения у меня нет. Но я знаю, что горючего хватит на полет к Звезде Барнарда. Почему же возвращаться с полдороги?
- Почему? - переспросил капитан. - Да потому, что вернуться оттуда мы уже не сможем. С полпути можем. Оттуда нет.
- Согласен, - задумчиво сказал астрофизик. - А впрочем, разве мы не сможем вернуться оттуда? Сами мы, конечно, не вернемся. Но ведь за нами прилетят. Увидят, что мы не возвращаемся, и прилетят. Астронавтика развивается.
- Развивается, - усмехнулся капитан. - С течением времени... Итак, лететь вперед? Я правильно понял? Хорошо. Теперь ты, Георгий. К твоей специальности это относится?
Штурман вскочил, оттолкнул кресло.
- Сядь, - сказал капитан. - Сядь и говори спокойно. Не прыгай.
- Ни в коем случае не возвращаться! - Штурман почти кричал. - Только вперед! Через невозможноевперед! Нет, ну в самом деле, подумайте, как можно вернуться? Знали мы, что экспедиция будет трудной? Знали! И вот первая трудность - и мы готовы отступить... Нет, нет, только вперед!
- Та-ак, - протянул капитан. - Через невозможное - вперед. Красиво... Ну, а что думают инженеры? Вы, Нина Владимировна? Ты, Николай?
Инженер посмотрел на жену. Та кивнула, и он начал говорить. Он говорил спокойно, словно размышляя вслух:
- Наш полет к Звезде Барнарда - исследовательская экспедиция. Если мы, шесть человек, узнаем нечто новое, сделаем какие-то открытия, это еще не будет иметь никакой цены. Открытое нами только тогда приобретет цену, когда станет известно людям, человечеству. Если мы долетим до Звезды Барнарда и не будем иметь возможности вернуться назад, что толку в наших открытиях? Сергей говорил, что за нами в конце концов прилетят. Верю. Но те, кто прилетят, и без нас сделают эти открытия. В чем же будет наша заслуга? Что сделает для людей наша экспедиция?.. По существу, мы принесем только вред. Да, вред. На Земле будут ждать возвращения нашей экспедиции. Ждать совершенно напрасно. Вернемся сейчас - потери времени удастся свести к минимуму. Вылетит новая экспедиция. Собственно, мы же и вылетим. Пусть мы потеряем, несколько лет, зато собранный нами материал будете доставлен на Землю. А сейчас мы лишены этой возможности... Лететь? Для чего? Нет, мы - Нина и я - против. Надо возвращаться. Немедленно.
Наступило продолжительное молчание. Потом Лена спросила:
- А как думаете вы, капитан?
Капитан грустно улыбнулся:
- Я думаю, наши инженеры правы. Красивые слова - только слова. А здравый смысл, логика, расчетна стороне инженеров. Мы летим, чтобы сделать открытия. И, если эти открытия не будут переданы на Землю, грош им цена. Николай прав, тысячу раз прав...
Зарубин встал, тяжело прошелся по каюте. Ходить было трудно: тройная перегрузка, вызванная ускорением ракеты, сковывала движения.
- Вариант с ожиданием помощи отпадает, - продолжал капитан. - Остаются две возможности. Первая - повернуть к Земле. Вторая - лететь к Звезде Барнарда... и все-таки вернуться оттуда на Землю. Вернуться, несмотря на потерю горючего.
- Как? - спросил инженер.
Зарубин подошел к креслу, сел, ответил не сразу.
- Я не знаю, как. Но у нас есть время. До Звезды Барнарда еще одиннадцать месяцев полета. Если вы решите возвращаться сейчас, мы вернемся. Но, если вы верите, что за одиннадцать месяцев удастся что-то придумать, изобрести, тогда... тогда через невозможное - вперед!.. Вот так, друзья. Что же вы скажете? Вот вы, Ле" ночка.
Девушка лукаво прищурилась.
- Как всякий мужчина, вы очень хитрый. Готова держать пари, что вы уже кое-что придумали.
Капитан расхохотался:
- Проиграете! Ничего не придумал. Но еще есть одиннадцать месяцев. За это время можно что-то придумать.
- Мы верим, - сказал инженер. - Твердо верим. - Он помолчал. - Хотя, по правде сказать, я не представляю, как удастся выкрутиться. На "Полюсе" останется восемнадцать процентов горючего. Восемнадцать вместо пятидесяти... Но раз вы сказали - все. Идем к Звезде Барнарда. Как говорит Георгий, через невозможное - вперед.
Тихо поскрипывает дверь. Ветер перелистывает страницы, рыщет по комнате, наполняя ее влажным запахом моря. Удивительная вещь - запах. В ракетах его нет. Кондиционеры очищают воздух, поддерживают нужную влажность, температуру. Но кондиционированный воздух безвкусен, как дистиллированная вода. Не раз испытывались генераторы искусственных запахов; пока из этого ничего не получилось. Аромат обычного - земного - воздуха слишком сложен, воссоздать его нелегко. Вот сейчас... Я чувствую и запах моря, и запах сырых, осенних листьев, и едва уловимый запах духов, и временами, когда ветер усиливается, запах земли. И еще - слабый запах краски.
Ветер перелистывает страницы... На что рассчитывал капитан? Ведь именно ему придется "что-то придумать".
В сущности, он единственный на корабле опытный астронавт.
Зарубин может, конечно, рассчитывать на помощь экипажа штурмана, инженеров, астрофизика, врача. Но это потом. Сначала надо "что-то придумать". Такова специальность командира корабля.
Я врач, но я летала и знаю, что чудес не бывает. Когда "Полюс" долетит до Звезды Барнарда, на ракете останется только восемнадцать процентов горючего. Восемнадцать вместо пятидесяти...
Чудес не бывает. Но, если бы капитан спросил меня, верю ли я, что он найдет выход, я бы ответила: "Да". Ответила бы сразу, не задумываясь: "Да, да, да!" В чудеса я не верю, но твердо верю в людей.
Утром я попросила заведующего показать мне картины Зарубина.
- Надо подняться наверх, - сказал он. - Только... Скажите, вы прочитали все?
Он выслушал мой ответ, кивнул:
- Понимаю. Я так и думал. Да, капитан взял на себя большую ответственность... Вы бы ему поверили?
- Да.
- Я тоже.
Он долго молчал, покусывая губы. Затем встал, поправил очки.
- Что ж, пойдемте.
Заведующий прихрамывал. Мы медленно шли по коридорам архива.
- Вы еще прочтете об этом, - говорил заведующий. - Если не ошибаюсь, второй том, страница сотая и дальше. Зарубин хотел разгадать тайны итальянских мастеров эпохи Возрождения. С восемнадцатого века начинается упадок в живописи масляными красками - я имею в виду технику. Многое считалось безвозвратно утерянным. Художники не умели получать краски одновременно яркие и долговечные. Чем ярче тона, тем быстрее темнели картины. Особенно это относится к синим и голубым краскам. Ну, а Зарубин... Да вы увидите.
Картины Зарубина висели в узкой, залитой солнцем галерее. Первое, что мне бросилось в глаза, - каждая картина была написана только одним цветом - красным, синим, зеленым...
- Это этюды, - сказал заведующий. - Проба техники, не более. Вот "Этюд в синих тонах".
В голубом небе бок о бок летели две хрупкие человеческие фигурки с пристегнутыми крыльями - мужчина и женщина. Все было написано синим, но мне никогда не приходилось видеть такого бесконечного многообразия оттенков. Небо казалось ночным, иссиня-черным у левого нижнего края картины и прозрачным, наполненным жарким полуденным воздухом - в противоположном углу. Люди, крылья переливались оттенками голубого, синего, фиолетового. Местами краски были упругие, яркие, сверкающие, местами - мягкие, приглушенные, прозрачные. Рядом с этим этюдом "Голубые танцовщицы" Дега производили бы впечатление картины тусклой, бедной красками.
Тут же висели другие картины. "Этюд в красных тонах": два алых солнца над неведомой планетой, хаос теней и полутеней от кроваво-красных до светло-розовых. "Этюд в коричневых тонах": феерический, выдуманный лес...
- Зарубин фантазировал, - сказал заведующий. - Он просто испытывал свои краски. Но потом...
Заведующий умолк. Я ждала, глядя в голубые, непроницаемые стекла очков.
- Прочитайте дальше, - тихо произнес он. - Потом я покажу вам другие картины. Тогда вы поймете.
...Я читаю так быстро, как только могу, - стараюсь схватить главное...
"Полюс" летел к Звезде Барнарда. Скорость ракеты достигла предела, двигатели начали работать на тормозном режиме. Судя по коротким записям в бортовом журнале, все шло нормально. Не было аварий, не было болезней. И сам капитан был, как всегда, спокоен, уверен, весел. Он по-прежнему много занимался технологией красок, писал этюды...
О чем он думал, оставаясь в своей каюте? Бортовой журнал, личный дневник штурмана не отвечают на этот вопрос. Но вот интересный документ. Это - рапорт инженеров. Речь идет о неполадках в системе охлаждения. Суховатый, точный язык, технические термины. А между строк я читаю: "Друг, если ты передумал, это позволит повернуть. Отступить с честью..." И тут же надпись, сделанная рукой капитана: "Систему охлаждения будем ремонтировать после достижения Звезды Барнарда". Это звучит так: "Нет, друзья, я не передумал".
Зарубин не передумал. Он вел "Полюс" через невозможное вперед.
Спустя девятнадцать месяцев после вылета ракета достигла Звезды Барнарда. У тусклой красной звезды оказалась одна планета, по размерам почти такая же, как и Земля, но покрытая льдами. "Полюс" пошел на посадку. Ионный поток, выбрасываемый из дюз ракеты, расплавил лед, и первая попытка оказалась неудачной. Капитан выбрал другое место - и снова лед начал плавиться... Шесть раз заходил "Полюс" на посадку, пока не удалось нащупать подо льдом гранитную скалу.