– Да ведь теперь не о том речь! – Голечек стукнул кулаком по столу.
– О чем же? – спросил Боура и поднял взгляд на собеседника.
– Взять да исчезнуть ни с того ни с сего не может никто. Вы понимаете, есть же…
– …пределы физически возможного, знаю; вы уже говорили об этом, рассматривая отпечаток американского сапога. Физические пределы! Как будто это так уж важно! Знаете, на своем веку я успел кое-что повидать, а прочитал и того больше; и все же никогда ничто не казалось мне более естественным, чем воскрешение дочери Иаира. Я видел умершую девушку… Ах, в чудовищном механизме нашего мира единственно подлинным и естественным остается чудо. Только оно соответствовало бы человеку по самой своей сути…
– Чудо, конечно! – проговорил Голечек. – Кого-то спасти, излечить немощных и прежде всего – воскресить тех, кто умер молодым. Но для чего все то, что я сейчас видел? Кому это на пользу? Если уж это чудеса – то почему они столь бесцельны? Из этого ничего, – увы! – ничего не следует.
– Даже если из этого ничего не следует, даже если это ни на что не годится! Чудо остается чудом… И внутри нас свершается такое, что, вероятно, не имеет иной цели… кроме собственного совершенства. Нежданные проблески свободы… Пусть всего лишь проблески! Вот если бы
– Но если он не возвращался, – упрямо твердил свое пан Рыбка, – то куда же он пропал?
– Это уж его забота, – ворчал пан комиссар. – Послушайте, коли он ничего не натворил, мы не имеем права вмешиваться! Для этого надо, чтоб на него донесли; только тогда мы можем начать предварительное расследование…
– Но разве бывает, чтоб человек взял да провалился посреди улицы? – не переставал удивляться пан Рыбка.
– Давайте подождем, сударь, – посоветовал невозмутимый комиссар. – Ежели кто исчез, то через несколько дней об этом заявит его семья либо кто другой; вот тогда мы и начнем розыски. А покуда ничего не обнаружено, нам делать нечего. Не положено.
В душе пана Рыбки поднималось мрачное чувство гнева.
– Простите, – язвительно проговорил он, – но по-моему, полиция