— Сегодня я выйду к ужину, — негромко, но твердо ответила миссис Деймер.
Она встала и скинула с себя тяжелую меховую пелерину, в которой была в дороге, и стало видно, что у нее грациозная фигура, тонкая и гибкая, но казавшаяся почти прозрачной — настолько она была худа. Голубые глаза на осунувшемся лице, исполненные страдания и страха, излучали какую-то неясную тревогу. Красивые, но худые руки ее поднялись, поправляя волосы, некогда бывшие пышными и блестящими, так что муж не смог удержаться от восклицания, увидев происшедшую с ними перемену:
— Я и не замечал раньше, что ты потеряла так много волос, дорогая, — сказал он, гладя ее волосы и вспоминая, какими длинными и густыми они были до его отъезда. — Отчего это случилось?
— О, я не знаю, — печально отвечала она. — Наверное, исчезли вместе с моей юностью, Генри.
— Бедная моя девочка! — нежно проговорил он, — Ты, верно, ужасно страдала от одиночества. Не имел я права оставлять тебя на столько лет одну. Но теперь все позади, дорогая, и я буду о тебе так заботиться, что ты будешь просто обязана поправиться.
Она вдруг отвернулась от зеркала и поцеловала руку, которой он гладил ей волосы, и прошептала:
— Не надо, прошу тебя, не говори так со мною, Генри! Я не вынесу этого, не вынесу!
Он решил, что она говорит ему это в избытке чувств; в какой-то мере так оно и было, но истинной причины он не ведал. Генри мягко перевел разговор на другую тему, а потом попросил Бланш не лениться и переодеться, раз уж она действительно решила выйти к ужину.
Миссис Деймер, не мешкая, расчесала поредевшие волосы, сделав прическу, которую носила все последнее время, надела черное вечернее платье, приятно контрастировавшее с ее светлыми волосами, но вместе с тем и невыгодно подчеркивавшее ее худобу. Через несколько минут Бланш была готова сопровождать мужа.
На пороге столовой их встретил сам хозяин. Он всячески старался быть сердечным и радушным с гостями, столь чтимыми его супругой. С миссис Деймер они были знакомы еще с тех пор, как она вернулась в Англию. Клейтон провел их к дивану, где сидела Белла. Почти тут же объявили ужин, и хозяйка принялась рассаживать гостей.
— Мистер Лоренс! — позвала она, оглядывая комнату. — Где же он? Мистер Лоренс!
Поэту пришлось выйти из-за оконной шторы, за которой он пытался укрыться, и стать посередине комнаты.
— А, вот вы наконец. Прошу вас, сядьте рядом с миссис Деймер, — сказала хозяйка.
Последовало обычное в таких случаях представление:
— Мистер Лоренс — миссис Деймер.
Они поклонились друг другу, но в лице женщины промелькнуло нечто настолько явное и недвусмысленное, что миссис Клейтон, хотя и не сразу, заметив это, невольно спросила кузину:
— Ты уже знакома с мистером Лоренсом, Бланш?
— Кажется, я имела удовольствие… в Лондоне… много лет назад.
Последние слова она произнесла так тихо, что их едва было слышно.
— Почему же вы мне сразу об этом не сказали? — обратилась Белла с упреком к своему гостю.
Лоренс уже пытался выдавить из себя что-то насчет того, как быстро летит время и как давно это было, но тут миссис Деймер пришла ему на выручку, произнеся холодно и четко:
— Да, это действительно было очень давно: мы оба успели почти позабыть об этом, так что винить здесь некого.
— Ну что ж, тогда вам придется восстановить свое знакомство за ужином, — весело бросила миссис Клейтон, отходя от них, чтобы рассадить остальных гостей. Так и не произнеся ни слова, Лоренс остался стоять подле дивана. Лишь когда комната почти опустела, он наконец решился предложить Бланш руку, и та встала ему навстречу, но в следующую же секунду без сил упала назад на диван. Миссис Клейтон поспешила к кузине.
— Бедняжка! — воскликнул полковник Деймер, также бросаясь к ней. — Боюсь, ей не следовало спускаться к ужину. Но она превозмогла себя, невзирая на мои уговоры. У нее сильная воля. Прошу вас, миссис Клейтон, не задерживайте ужина. Я останусь с ней, если вы, конечно, простите мне эту явную бестактность, пока Бланш не станет лучше и она сможет вернуться в постель.
Но жена его уже пыталась встать на ноги, освободившись от поддерживавших ее рук.
— Белла, дорогая! Все уже прошло. Будь добра, не беспокойся обо мне — это всего лишь минутная слабость. Со мной теперь иногда случаются обмороки. Позволь, я пойду к себе, а завтра утром, думаю, все будет хорошо. Мне просто нужно отдохнуть с дороги.
Она не согласилась принять ничьей помощи — отказала даже мужу, чем сильно его обидела, — самостоятельно вышла из комнаты и с трудом начала подниматься по лестнице. Настроение и аппетит почти у всех были испорчены.
— Вы не находите, что Бланш выглядит весьма неважно? — спросила Белла за столом у полковника Деймера.
Ее поразило, как изменилась кузина, и, по ее мнению, муж не столь был обеспокоен этим обстоятельством, как следовало бы.
— Да, вы правы, — согласился он, — но Бланш не желает этого признавать. У нее очень плохое настроение и скверный аппетит. Она постоянно встревожена и так волнуется, что пугается любой мелочи. Для меня это самая ужасная и непостижимая перемена: ведь она всегда отличалась смелостью.
— Да, именно такой я ее и знаю, — отвечала миссис Клейтон, — и с трудом могу себе представить, чтобы Бланш волновалась по пустякам. Должно быть, это началось у нее после отъезда на континент, потому что прежде она была совершенно другой.
— Когда же это произошло'? — с тревогой спросил полковник.
— Как раз три года назад, на Рождество, — ответила Белла. — Мне кажется, Бланш никогда не была так ослепительно хороша, как в те дни. Она казалась душой всего дома, Но вскоре она уехала в Париж, а потом мы узнали о ее болезни, и я с той поры ее не видела. Когда сегодня она сошла с экипажа, я была потрясена: узнать ее мне стоило немалого труда.
Миссис Клейтон умолкла, заметив, что слова ее привлекли внимание мистера Лоренса, сидевшего напротив, а полковник Деймер погрузился в свои невеселые раздумья и больше за весь вечер не проронил ни слова.
Тем временем миссис Деймер вернулась в опочивальню. Служанки, посланные хозяйкой, наперебой предлагали ей свою помощь, но Бланш хотелось побыть одной, и она отослала их. Она была невероятно слаба, силы, казалось, совсем оставили ее, и, сев у огня, она в изнеможении зарыдала, и рыдала долго и безутешно. Наконец, она решила, что лучше всего лечь в постель, но, начав раздеваться, вдруг почувствовала, что последние силы оставляют ее: в темени возникла странная пустота, все завертелось к поплыло перед глазами… Судорожным движением руки она безуспешно попыталась ухватиться за столик, стоявший подле кровати. В конце концов она сползла на пол и осталась лежать там подле черного сундука, о котором так пеклась пару часов назад. Миссис Деймер подумала, что умирает и что лучшего места и более приятного соседства ей для этого не найти.
— На самом деле у меня нет никого, кроме тебя, — прорыдала она. — Я ненавидела и любила тебя и оплакивала одновременно…
Сказав это, миссис Деймер повела себя по меньшей мере странно: она встала перед этим окованным по углам железом и запертым на висячий замок сундуком на колени, а затем поцеловала его твердую и грубую крышку, словно он был живым существом и мог ответить на ее ласку. Потом изможденная женщина невероятным усилием воли все-таки поднялась на ноги, еле-еле добралась до постели и рухнула на нее.
На утро она почувствовала себя значительно лучше. Полковник Деймер и Белла Клейтон решили, что до вечера ей не следует вставать с постели, и тем самым ее знакомство с остальными гостями Мольтон-Чейса оказалось отложено до ужина. Однако после ленча, который большинство мужчин игнорировало, миссис Клейтон предложила Бланш прокатиться в небольшой карете.
— Тебе не будет холодно, дорогая, а домой мы можем вернуться по аллее и встретим там мужчин, когда они будут возвращаться с охоты.
В числе охотников был и полковник Деймер. Но миссис Деймер от прогулки отказалась, весьма ясно дав кузине понять, что предпочитает побыть одна, и та, ввиду такой категоричности, без сожаления выполнила ее желание — ей надо было еще позаботиться о других женщинах, не уехавших в эти часы из дому.
Миссис Деймер действительно желала остаться одна. Она хотела обдумать все, что случилось с ней прошлой ночью, и решить, как уговорить мужа скорее покинуть этот дом. Притом надо было избежать расспросов с его стороны, потому что дать ему объяснение казалось ей делом нелегким. Когда вдали затих скрип колес отъезжавшей кареты, в которой Белла отправилась на променад, и в Мольтон-Чейсе воцарилась полная тишина, свидетельствовавшая, что Бланш осталась одна, она надела теплую накидку, опустила на голову капюшон и решила пройтись по окрестностям замка, так как полагала, что небольшая прогулка ей не повредит. С этим намерением она и вышла из дома.
Парк вокруг замка был обширный и разбитый по весьма сложному плану, аллеи, обсаженные кустарником, замысловато петляли, и стороннему путнику, ступившему в его пределы, было куда легче войти в парк, нежели из него выйти.
В поисках уединения и отдохновения миссис Деймер углубилась в одну из таких аллей; но не прошла она и десяти шагов, как, свернув за угол, натолкнулась на мужчину, представленного ей накануне хозяйкою, — мистера Лоренса, хотя ему в это время надлежало охотиться вместе со всеми. Он полулежал на скамейке, которая полукругом охватывала громадный ствол старого дерева, и курил, вперив взор в землю. Герберт Лоренс не отличался красотой, но человек он был бесспорно привлекательный, образованный и обладал двумя качествами, более ценимыми в мужчине, нежели сама красота, — большим умом и искусством очаровывать людей. Миссис Деймер натолкнулась на него слишком неожиданно, чтобы остановиться или отступить. Мужчина быстро поднялся и, уверившись, что их никто не потревожит, загородил ей дорогу. Она, поклонившись, попыталась, было, пройти мимо, но он протянул руку и остановил ее.
— Бланш, не уходи, прошу тебя! Ты должна объясниться со мною. Я настаиваю!
Она безуспешно пыталась высвободить руку:
— Мистер Лоренс, какое вы имеете право так говорить со мною?
— Какое право, Бланш? Право всякого мужчины на женщину, которая его любит!
— У вас больше нет этого права. Я пыталась избежать встречи с вами. Вы это прекрасно знаете. Джентльмен не должен привлекать внимание дамы подобным образом.
— Твои колкости меня не остановят. Я долго искал объяснения твоим непонятным поступкам, но так и не нашел его. Мои письма оставались без ответа, просьбы о последней встрече были напрасны. И сейчас, когда случай вновь свел нас, я должен спросить тебя и услышать ответ… Не я подстроил эту встречу. До вчерашнего вечера я вообще не знал, что ты вернулась в Англию, а едва услышав, что ты приезжаешь сюда, я постарался выдумать предлог, чтобы уехать самому. Но судьбе было угодно, чтобы мы встретились, и ей же угодно, чтобы ты объяснилась со мною.
— Что же ты хочешь узнать? — еле слышно вымолвила она.
— Во-первых, скажи: ты больше не любишь меня?
Выражение оскорбленного достоинства, появившееся, было, на лице ее, когда он пытался ее удержать, исчезло без следа; мертвенно-бледные губы задрожали, а в запавших глазах показались две большие слезинки и повисли на длинных ресницах.
— Не надо, Бланш, — заговорил Лоренс уже более мягко. — Твое сердце ответило мне. Не причиняй себе ненужную боль, не отвечай, не надо. Но скажи, почему тогда ты покинула меня? Почему уехала из Англии, не написав ни строчки, не простившись? Почему никак не хотела связаться со мной с той поры?
— Я не могла, — прошептала она. — О, ты ничего не знаешь. Тебе этого не понять… Ты никогда не поймешь, что я испытала тогда.
— Это не ответ, Бланш, — твердо произнес Лоренс, — а я должен получить ответ. Что за внезапная причина заставила тебя порвать наши отношения? Я любил тебя, и ты знаешь, как сильна была моя любовь. Что же разлучило нас? Страх, безразличие или внезапное раскаяние?
— Причиной была… — медленно произнесла она и замолкла, но потом, словно вдруг решившись, воскликнула:
— Так ты в самом деле хочешь знать, что случилось?
— Да. я хочу знать, что разлучило нас, — отвечал он, вновь ощущая свою власть над нею. — Так или иначе, Бланш, оно принесло тебе несчастье — весь облик твой говорит об этом. Ты ужасно изменилась! Я все-таки думаю, что смог бы сделать тебя счастливее.
— Я была слишком счастлива, отсюда и происшедшая со мной перемена, — отвечала она. — Если хочешь знать, то пойдем, я покажу тебе.
— Когда? Сегодня?
— Прямо сейчас. Завтра может оказаться поздно.
С этими словами, она направилась к дому, ступая порывисто и быстро. Сердце ее учащенно билось, но в теле от былой слабости не осталось и следа.
И Герберт Лоренс направился за нею вослед, сам не ведая зачем, лишь повинуясь ее желанию.
Так они вошли в дом, поднялись по широкой лестнице к дверям опочивальни Бланш. На пороге она остановилась и оглянулась, как бы желая удостовериться, идет ли он следом. Лоренс стоял в нескольких шагах, подле лестницы.
— Можешь войти, — прошептала Бланш, распахивая настежь двери, — не бойся, здесь ничего нет, ничего, кроме причины нашей разлуки.
Едва затворив двери, миссис Деймер в сильном волнении упала на колени перед небольшим, окованным железом черным сундуком. Он был заперт на висячий замок. Вынув из-за корсажа ключ, она вставила его в замок и секунду спустя откинула тяжелую крышку. Сверху в сундуке оказалось белье, которое она принялась вытаскивать, а затем позвала стоящего за спиной мужчину, предложив ему заглянуть внутрь.
Мистер Лоренс приблизился, совершенно не понимая, в чем дело; но едва взгляд его упал на содержимое сундука, как он отшатнулся и, вскрикнув, закрыл лиф руками. Когда же он медленно убрал руки, то увидел грустные и искренние глаза женщины, стоявшей перед сундуком на коленях.
Несколько минут они смотрели друг на друга, не проронив ни слова. Затем миссис Деймер отвернулась от Лоренса и принялась снова укладывать белье в чемодан. С лязгом захлопнулась тяжелая крышка, вновь был повешен замок, ключ от него вернулся за корсаж, а Бланш поднялась на ноги и в том же молчании собралась выйти из комнаты.
Но Лоренс вновь остановил ее, только теперь голос его изменился, и с дрожью он хрипло произнес:
— Бланш! Скажи, это правда?
— Богом клянусь, да! — отвечала она.
— И это единственная причина, по которой мы расстались, единственная причина нашего разрыва?
— Неужели этого мало? Я согрешила, но все то время я жила, словно во сне. Когда же проснулась, то не смогла грешить более и потеряла покой. Да какой там покой! Я знать не знала его с той поры, как встретила тебя. Не расстанься мы тогда, я бы просто умерла и очутилась в аду. Вот, собственно, и вся правда. Хочешь верь, хочешь нет. Между нами, однако, все кончено. Прошу тебя, дай мне пройти.
— Но этот… этот… чемодан, Бланш! — вскричал Герберт Лоренс, на лбу которого, несмотря на холод, выступили капли пота. — Ведь правда же случилось несчастье? Ведь не ты же совершила такое?
Она устремила на него взгляд, в котором смешались ужас и презрение.
— Совершила? Я? О чем ты? — молвила она. — Да, я была безумна. Но не настолько! Как мог ты подумать?..
И вновь на глазах у нее навернулись слезы, но не потому, что он подумал о ней дурное, а просто оттого, что она представила себе нечто действительно страшное.
— Но зачем ты возишь его с собою, Бланш? Это же чистое безумие. Сколько ты путешествуешь со своим ужасным чемоданом?
— Уже более двух лет, — со страхом прошептала она. — Я пыталась избавиться от него, но тщетно: каждый раз что-нибудь мешало мне и он снова оставался со мной. А теперь — какая разница? Мука и тяжесть первых дней позади.
— И все же позволь мне избавить тебя от него, — сказал Лоренс. — Как бы ни сложились теперь наши отношения, я не могу допустить, чтобы ты, по моей вине, подвергалась столь чудовищному риску. Ты и без того настрадалась. О, если б я мог тогда нести это бремя вместо тебя! Но ты даже не сказала мне о своих мучениях. Не в моей власти стереть в твоей душе память о происшедшем, но теперь я хотя бы освобожу тебя от присутствия этого кошмара.