Ле Гуин Урсула
Урсула К.Ле Гуин
Межпланетная история
Обитатели Гая выглядят очень похожими на людей нашей планеты, только у них перья, а не волосы. Тонкие и пушистые на головах младенцев, перья у птенцов превращаются в серовато-коричневую мягкую, короткую шапочку в крапинку, а в юности вся голова зарастает перьями. У большинства мужчин жесткие перья на загривке, перья покороче по всей голове и длинные прямые гребешки. Головное оперение мужчин коричневое или черное, иногда рыжее и разнообразно расцвечено бронзовым, красным, зеленым и синим цветом. Плюмажи у женщин обычно вырастают длинными, иногда они спускаются по спине почти до пола, с мягкими, вьющимися, слегка свисающими краями, словно у хвостовых перьев страуса, и цвет перьев у женщин живее -- пурпурный, ярко-алый, коралловый, бирюзовый, золотой. Мужчины и женщины Гая опушены в лобке и подмышками и часто у них тонкое, короткое оперение по всему телу. Люди с яркими перьями очень приятно выглядят обнаженными, но их чаще раздражают вши и гниды.
Линька -- процесс не сезонный, а постоянный. Когда люди стареют, не все вылинявшие перья отрастают заново, и пятна залысин обычны, как среди мужчин, так и женщин, которым за сорок. Поэтому большинство гайрян при линьке сохраняют свои лучшие головные перья, чтобы при необходимости сделать из них парики или фальшивые гребни. Те, чье оперение скудно или тускло, могут купить перьевые парики в специальных магазинах. Некоторые модники обесцвечивают перья, орошают их золотой краской или завивают, и магазины париков в городах обесцветят, выкрасят, покроют лаком или завьют любое оперение и сделают любые модные прически. Обедневшие женщины с особо длинными, роскошными плюмажами часто продают их в магазины париков за весьма приличную цену.
Гайряне пишут перьевыми ручками. Традиционно отец дарит набор собственных жестких перьев ребенку, начавшему в школе изучать письмо. Влюбленные обмениваются перьями, которыми пишут друг другу любовные письма, милый обычай, отраженный в знаменитой сцене пьесы Инуинуи "Недоразумение":
"...Моим пером-изменником писалась
Его любовь -- моим пером и кровью!"
Гайряне -- степенные, уравновешенные, приверженные традиции люди, они не интересуются инновациями и стесняются незнакомцев. Они сопротивляются технологическим изобретениям и новинкам; попытки продавать им шариковые ручки или самолеты, побудить их войти в чудесный мир электроники, оказались неудачными. Они продолжают писать письма друг другу перьевыми ручками, вычисляют с помощью собственных голов, ходят пешком или ездят в повозках, запряженных громадными собакоподобными животными по имени угнуну, учат несколько слов на иностранных языках только в случаях абсолютной необходимости и смотрят классические пьесы, написанные ямбическим пентаметром. Никакое знакомство с полезными технологиями, удивительными безделушками, передовым научным знанием других планет, ибо Гай -- весьма популярный туристский оазис -- похоже, не возбуждают в груди гайрян ни зависти, ни жадности, ни чувства неполноценности. Они продолжают делать то, что и как делали всегда, не скажешь, что тяжеловесно, но с некой дозой упрямства, с вежливым безразличием и непроницаемостью, за которыми скрывается либо высшее самодовольство, либо нечто совершенно иное.
Самые недалекие туристы с малоразвитых планет, конечно, называют гайрян птичками, куриными мозгами, ветреными головушками, и так далее. Но и многие визитеры с других, более оживленных мест, посещают маленькие, безмятежные городки, устраивают поездки на природу на повозках, запряженных угнуну, присутствуют на сдержанных, но очаровательных балах (ибо гайряне любят танцевать), и наслаждаются старомодными вечерами в театрах, не теряя ни одного градуса презрения к туземцам. "Перья, но не крылья", таково обычное суждение, подводящее итог всему.
Такие патронизирующие визитеры могут провести на Гае неделю, даже не увидев крылатого и не узнав, что то, что они принимали за птицу или самолет, была женщина, пересекающая небо.
Гайряне помалкивают о своих крылатых, пока их не спросят. Они их не скрывают и не лгут о них, но сами информацию предоставлять не вызываются. Мне пришлось весьма настойчиво задавать вопросы, чтобы иметь возможность написать данный очерк.
Крылья развиваются только в поздней юности. Нет ни следа какой-либо предрасположенности к ним пока внезапно молодые люди -- девушки в восемнадцать лет, юноши в девятнадцать -- не просыпаются с легкой лихорадкой и ужасной болью в лопатках.
Далее следует год или более исключительно тяжелого физического стресса и страданий, в течении которого субъекта следует держать в покое, в теплоте и хорошенько кормить. Утешения не приносит ничего, кроме еды -нарождающиеся летатели почти все время ужасно голодны -- и их держат завернутыми или запеленатыми в одеяла, пока тело реструктурирует, переделывает, перестраивает самое себя. Кости облегчаются и становятся пористыми, мускулатура верхней части тела изменяется, из костей лопаток быстро вырастают костные выступы, развиваясь в необъятные alar processes -крыльевые выступы. Финальной стадией является рост перьев на крыльях, который уже не так болезнен. Маховые перья массивны и могут достигать метровой длины. Размах крыльев взрослого мужчины-гайрянина около четырех метров, у женщин обычно на полметра меньше. На икрах и лодыжках у них тоже вырастают жесткие перья, которые широко распахиваются в полете.
Любые попытки вмешаться, предотвратить или остановить рост крыльев бесполезны, вредоносны, либо даже фатальны. Если крыльям не позволено развиваться, кости и мускулы начинают перекручиваться и съеживаться, причиняя невыносимую и неослабную боль. Ампутация крыльев или летательных перьев на любой стадии вызывает медленную, мучительную смерть.
Среди некоторых наиболее консервативных, архаических народов Гая, племенных сообществ, живущих по обледенелым берегам северных полярных регионов, и пастушеских племен холодных бесплодных степей дальнего юга, эта уязвимость крылатых инкорпорирована в религию и ритуал. На севере, как только у юноши или девушки показываются фатальные признаки, его или ее хватают и передают старейшинам племени. С ритуалами, похожими на похоронные обряды, к ногам и рукам жертвы привязывают тяжелые камни, потом процессией идут на скалу высоко над морем и бросают жертву вниз с криками: "Летай! Летай для нас!"
У степных племен крыльям позволено развиться полностью и за молодым человеком заботливо и уважительно ухаживают весь этот год. Давайте, для определенности, скажем, что фатальные симптомы развились у девушки. В своем лихорадочном трансе она выступает как шаман и предсказательница. Священники слушают и толкуют все ее речения народу. Когда крылья вырастут полностью, их подвязывают к спине. Потом все племя идет с ней к ближайшему высокому месту -- скале или обрыву -- часто в этой плоской, пустынной местности такое путешествие длится целые недели.
На высотах, после многих дней танцев и вдыхания галлюциногенного дыма коптящих костров из дерева байубайу, священники, все под наркотиками, танцующие и поющие, идут с девушкой на край утеса. Там ее крылья освобождают. Она поднимает их в первый раз в жизни, а потом, словно сокол, покидающий гнездо, спотыкаясь, прыгает с утеса в воздух и дико бьет этими громадными, ни разу не пробованными крыльями. Летит ли она или падает, но только все мужчины племени, вопя от возбуждения, стреляют в нее из луков или бросают остро заточенные охотничьи копья. Девушка падает, пронзенная десятками стрел и копий. Тогда женщины спускаются вниз с утеса и, если в ней еще осталась хоть какая-то капля жизни, забивают ее камнями. Потом они заваливают труп, пока тело не будет полностью погребено под курганом.
У подножья любого крутого холма или обрыва в этой степной стране стоит много курганов, древние курганы поставляют камни для новых.
Молодые люди пытаются уйти от свой судьбы, сбегая из племени, однако слабость и лихорадка, которыми сопровождается развитие крыльев, превращает их в калек, и они никогда не уходят далеко.
В Южных болотах Мерма существует предание о крылатом человеке, который прыгнул в воздух с жертвенного утеса и полетел так быстро, что, избежав стрел и копий, исчез в небе. Оригинальная история здесь и заканчивается. Драматург Норвер воспользовался ею в качестве основы романтической трагедии. В его пьесе "Преступление" молодой человек назначает свидание возлюбленной и летит туда, чтобы встретиться с ней, но она неумышленно выдает его другому воздыхателю, который лежит в засаде. Когда любовники обнимаются, воздыхатель бросает копье и убивает крылатого. Девушка достает свой кинжал и убивает убийцу, а потом -- после душераздирающего прощания с умирающим крылатым -закалывает себя. Пьеса, конечно, мелодраматична, но, если она хорошо поставлена, то так трогательна, что у всех слезы стоят в глазах, и тогда, когда герой вначале взмывает в воздух, как орел, и тогда, когда умирая, он окутывает возлюбленную громадными бронзовыми крыльями.
Несколько лет назад "Преступление" поставили на моей планете, в Чикаго, в театре Актуальной Реальности. К несчастью, но, наверное, неизбежным образом, пьесу поставили под названием "Жертвоприношение ангелов". Среди гайрян совершенно не существует мифологии или фольклора, относящегося к чему-то напоминающему наших ангелов. Сентиментальные картинки милых маленьких херувимчиков с детскими крылышками, порхающих в виде духов-хранителей, или величественные образы крылатых божественных посланцев поразили бы их как чудовищная насмешка над тем, чего страшится каждый родитель и каждый подросток: над редким, но страшным уродством, проклятием, смертным приговором.
Среди урбанизированных гайрян этот страх до некоторой степени ослаблен, ибо к крылатому теперь относятся не как к жертвенному козлу отпущения, но с терпимостью и даже с сочувствием, как к человеку со злосчастной судьбой.
Это может показаться странным. Парить над головами прикованных к земле, соревноваться с орлами и летать с кондорами, танцевать в воздухе, оседлать ветер, а не шумный металлический ящик или хитроумное изобретение из пластика, материи и ремней, плыть на собственных широких, сильных, роскошных, распростертых крыльях -- как может это быть чем-то иным, кроме радости и свободы? Какими скучными, с угрюмым сердцем и свинцовой душой должны быть гайряне, чтобы считать умеющих летать калеками!
Однако, у них есть на это свои причины. Дело в том, что крылатые гайряне не могут доверять своим крыльям.
Никаких погрешностей в конструкции крыльев нет. При самой малой практике они восхитительно служат для небольших полетов, для скольжения по воздуху без всяких усилий и для парения на восходящих потоках, а при большей практике -- для трюков, фокусов и кувырканий, для воздушной акробатики. Когда крылатые полностью возмужают, то могут достичь большой выносливости, если летают регулярно. Они могут оставаться на крыле почти до бесконечности. Многие научаются даже спать в воздухе. Были отмечены полеты на две тысячи миль с короткими порхающими остановками на еду. Большинство таких очень далеких полетов совершаются женщинами, чьи более легкие тела и костная структура дают им преимущество на дальних дистанциях. Мужчины с их более мощной мускулатурой брали бы призы в полетах на скорость, если бы такие соревнования проводились. Ибо гайряне, по крайней мере бескрылое большинство, не интересуются рекордами и призами, и уж конечно не в соревнованиях, где весьма велик риск смерти.
Проблема заключается в том, что крылья летателей подвержены внезапным, тотальным, катастрофическим отказам. Специалисты по полетам и медики-исследователи на Гае и в других местах не смогли найти причины этого. Конструкция крыльев не имеет заметных недостатков, поэтому отказы, должно быть, вызываются еще не обнаруженными физическими или психологическими факторами, какой-то несовместимостью alar processes (крыльевых выступов) с остальным телом. К несчастью, слабость никак не фиксируется заблаговременно, то есть нет возможности заранее предсказать отказ крыльев. Он происходит без предупреждения. Летатель, который летал всю свою взрослую жизнь без малейшей тени трудностей, одним прекрасным утром взлетает, набирая высоту, и вдруг, к собственному ужасу обнаруживает, что крылья больше ему не подчиняются -- они содрогаются, закрываются, хлопают по бокам, полностью парализованные. И летатель падает с неба камнем.
В медицинской литературе утверждается, что один полет из двадцати заканчивается отказом. Летатели, с которыми я разговаривала, верят, что отказы крыльев даже и близко не так часты, приводя в пример людей, десятилетиями летавших ежедневно. Но это, пожалуй, не та тема, которую они желали бы обсуждать со мной, или даже друг с другом. Кажется, у них нет предварительных предосторожностей или ритуалов, они считают отказы истинно случайными. Отказ может произойти как в первом полете, так и в тысячном. Никаких причин для него не обнаружено -- наследственность, возраст, неопытность, утомление, диета, эмоция, физическое состояние. Всякий раз, когда летатель понимается ввысь, шанс отказа крыльев остается тем же самым.
Некоторые, конечно, выживают после падения. Но они никогда не падают снова, потому что никогда снова не летают. Раз уж крылья отказали, они бесполезны. Они навсегда остаются парализованными и тащатся рядом и позади своего владельца, словно громадная, тяжелая пелерина из перьев.
Иностранцы спрашивают, почему на случай отказа крыльев летатели не носят парашютов? Несомненно, они могли бы. Но это вопрос темперамента. Крылатый, который летает, это как раз тот, который идет на риск отказа крыльев. Тот же, кто не желает риска, попросту не летает. Или, может быть, тот, кто считает это риском -- не летает, а тот, кто летает, не относится к отказу, как к риску.
Ампутация крыльев неизменно фатальна, и хирургическое удаление любой их части влечет острую, неизлечимую, калечащую боль. Павшие летатели и те, кто предпочел не летать, должны всю жизнь волочить за собой свои крылья, волочить по улицам, волочить вверх и вниз по лестницам. Их измененная костная структура не слишком подходит для приземленной жизни; передвигаясь пешком, они легко устают, они страдают от множества переломов, растяжений сухожилий и мышц. Немногие из нелетающих летателей доживают до шестидесяти.
Те же, кто летает, при каждом старте глядят в лицо смерти. Тем не менее, некоторые продолжают летать и в восемьдесят лет.
Взлет -- чудесное зрелище. Человеческие существа оказались не столь неуклюжи, как я ожидала, помня совершенно лишенное грации трепыхание таких мастеров воздуха, как пеликаны и лебеди, ложащиеся на крыло. Конечно, гораздо легче взлетать с шеста или с высокого места, но если ничего подходящего нет поблизости, все, что нужно -- это пробежать двадцать-двадцать пять метров, достаточных, чтобы пару раз поднять и опустить большие распростертые крылья, потом еще шаг, который уже не касается земли, а потом они вверху, в воздухе, парят -- и, может быть, еще покружатся над головой, чтобы улыбнуться и помахать рукой вниз, в запрокинутые лица тех, что на земле, прежде чем стрелой промчаться над крышами или над холмами.
Они летают, плотно сжав ноги, немного выгнув тело назад и растопырив ножные перья наподобие ястребиного хвоста. Так как руки не имеют общей мускулатурной связи с крыльями (крылатые гайряне -- существа с шестью конечностями), руки могут быть прижаты к бокам, чтобы уменьшить сопротивление воздуха и увеличить скорость. В неспешном полете летатели могут что-нибудь делать руками -- почесать голову, почистить фрукт, рисовать вид местности с воздуха, держать ребенка. Хотя последнее я видела лишь однажды, и это меня обеспокоило.
Несколько раз я разговаривала к крылатым гайрянином по имени Ардиадиа; ниже следуют его собственные слова, записанные с его разрешения во время наших разговоров.