Сергей Чекмаев
Старая рация зашипела, поперхнулась и разразилась отборной двуязычной матерщиной.
— …ш-ш-ш…твою мать!..через десять…хррр…крытие! Быстро!
Моран сплюнул. На губе повисла маленькая соленая капля — во рту пересохло так, что даже плевать стало нечем. С трудом сохраненный на дне фляги запас пока подождет: до ближайшего колодца еще топать и топать.
Он утерся рукавом и снова поднес к глазам бинокль. Мутные линзы приблизили жаркое песчаное марево — с северо-запада падал хамсин. Простой, не черный, но все равно опасный. По-хорошему надо идти не к оазисам, а добраться до узкоколейки и нанять дрезину на Вади-Хальфу. По крайней мере, в старой и ржавой коробке есть фильтры и рахитичный кондиционер. Он, конечно, стоит дополнительно, да и билет недешевый, зато моментально высыхающий соленый пот не ест кожу, а мозги не превращаются в запеканку.
Но вокруг железной ветки уже вторые сутки рыщут банды миротворцев. Хрен его знает, что они там забыли — вряд ли охотятся конкретно на него, но встрече будут рады, это точно. Даже, наверное, пристрелят не сразу. А когда падет хамсин, магрибский патруль, что с ночи идет по пятам, прижмет Морана к отрогам и… Проводников тут мало кто терпит — они ведь предлагают выбор. Причем не задешево, и потому переселенцы их не любят тоже.
В последний раз он провел через блокпосты целую группу беженцев, аж с двух списанных десантных самоходов. Только с двух — больше не нашлось желающих рискнуть, когда изъеденный черной сернистой пылью контейнеровоз начал тонуть в маслянистой помойке нильского устья. В этот раз не было даже жиденькой толпы зевак. Ни интереса, ни сострадания. Привыкли. Все равно никто из спасенных не выживет: на юге страшный голод, а на севере… на севере они никому не нужны.
Хотя именно эти, возможно, и пригодились бы. Беженцы почти не общались с Мораном, но по разговорам внутри группы он понял, что их вывезли централизованно, какой-то евросоюзный аграрный институт. Для щебнистых подзолистых почв Магриба — бесценная находка. Для черных снегов Европы — уже несбыточная мечта. Сеять там давно нечего, весь фонд разграблен и съеден подчистую, а если что и найдется, то все равно не взойдет за короткое шестинедельное лето со скупым солнцем и жадными сернистыми дождями.
Вряд ли хоть кто-нибудь на агонизирующем континенте представляет, что происходит тут, в арабской Африке. Возможно, там просто надеялись сохранить полезных спецов, возможно, откупились ими от равнодушного Магриба, получив взамен обещание принять еще сотню-другую тысяч беженцев. Может, даже хотели основать у границы колонию на самообеспечении — еще одну тусклую жемчужину в дешевом ожерелье нильских оазисов, очередную доходную точку для рэкета писмейкерс и неоколонистов. На год, на два, пока чахлый пятачок возделанной земли не захлебнется под напором голодных толп.
На западе опять мелькнули черные пятна, несколько маленьких и одно большое, неуклюжее, но целеустремленное. Моран прикрыл рукой окуляры, чтобы не выдать себя отраженной вспышкой. Да, упущенный караван изрядно разозлил магрибов, раз уж они не пожалели горючки и выкатили на поиски целый краулер. А то и не один.
Он хотел выругаться, но пересохшее горло как будто натерли изнутри наждаком, и вместо звуков получился один хрип. Оставалось лишь материться про себя, а какой в этом смысл? Моран скатился с дюны и, пригибаясь, экономным шагом побежал на юг, к плоскогорью.
Хамсин нагнал его через полчаса.
Кое-как замотав рот платком, он натянул очки из натовского пустынного комплекта — купил по случаю на базаре. Растянутый, сто раз чиненный ремешок снова разболтался, и раскаленные песчинки проникали внутрь, обжигали глаза и резали веки. Слезы высыхали прямо на щеках, а потом и вовсе кончились. Обезвоженная роговица горела страшной болью, и он перестал открывать глаза. Все равно ничего не видно в бесконечной рыжей печи, прогретой до температуры плавления горизонта. Приклад «скаута» бил по спине в такт шагам, а в ответ так же размеренно и сильно колотило в боку.
Потом он упал. Сначала на одно колено, сухо закашлялся, смочив горячей и соленой кровью губы и платок. Вдохнул несколько раз, переждал, пока перестанут гореть легкие. Поднялся, но не прошел и сотни шагов — снова упал. Через полчаса он потерял счет этим падениям, хриплым вздохам и мучительному кашлю, который выворачивал его наизнанку.
В какой-то момент ему почудились голоса, но Моран не обратил внимания. Когда мириад песчинок хамсина шуршит друг об друга — еще и не такое услышишь. На всякий случай он включил рацию. Тангета приема хрустнула, словно раздавленный скорпион, когда он нажал ее. Динамик разразился шуршанием и свистом — монотонными и безнадежными.
До плоскогорья Моран не дошел. Просто не смог подняться в сотый, тысячный раз. С трудом нашарил на поясе флягу, свинтил крышку и, плотно обхватив горлышко сухими, коростными губами, жадно глотнул. Теплая и вязкая, как кровь, вода вперемешку с вездесущими песчинками обожгла ссохшееся горло и не принесла облегчения. Конечно, он знал, что пить нельзя, но ничего уже не мог с собой поделать. Похоже, в этот раз пустыня возьмет-таки свое — и его прозвище наконец превратится из мрачной шутки в самую что ни на есть правду.
— Сюда! Он здесь!
Моран не слышал. Он не очнулся, даже когда его грубо перекатили на самодельные носилки и куда-то потащили. Полыхнуло жаром раскаленного металла, а потом, почти сразу — кондиционированной прохладой. На долю секунды Моран пришел в себя — носилки как раз втолкнули в заднюю дверь джипа. Но тут она с грохотом опустилась, и звук набатом раскатился в проваренной голове. Как будто закрылась крышка гроба, милосердно отрезав остатки сознания вместе с душным пеклом хамсина.
— Фамилия? — холодно спросил офицер. Знаки различия у магрибских военных менялись в зависимости от подразделения, и Моран так и не научился в них разбираться. Наверное, этот был полковником. Слишком чистая форма для майора, а генеральское пузо отрастить еще не успел. Впрочем, тут любой офицер — величина. Восток — дело тонкое.
— Моран.
— Имя?
— Морт.
«Полковник» поиграл желваками, ткнул в разложенные на столе листы.
— Мертвец? У меня написано Антуан.
— Тогда зачем спрашивать? Имя я сменил, когда перебрался сюда. Наверное, это тоже записано.
— Слишком много доброжелателей, так?
— Угу. И каждый второй обещает, что я стану трупом. «Ты труп, Моран! Мертвец, понял?» Я решил их не разочаровывать.
— Гражданство?
— Было французское. Сейчас нет.
— Профессия?
— Беженец.
Офицер покопался в папке. Осторожно вынул из сшивателя пару распечаток, развернул. Бумага была плохая, техническая, легко мялась и рвалась.
— Вы не беженец, Моран, вы проводник. Верховный Суд Магриба трижды присуждал вам смертный приговор, заочно. Вы три раза мертвец — я просто обязан поставить вас к стенке прямо сейчас.
Морт улыбнулся, поерзал на стуле, устраиваясь поудобнее:
— Осторожнее с бумагами. Порвется — и на мне будет одним расстрелом меньше.
— Хватит и одного. В расстрельном взводе шестеро бойцов, кто-нибудь точно попадет.
— В каком вы звании? — вдруг спросил Моран.
Пленник держался слишком свободно. Даже нагло, с вызовом. В этом кабинете обычно потеют, дрожат от страха и молят о пощаде. А тут… Развалился, скалится во все тридцать два зуба. Сейчас еще сигарету попросит. Может, он просто не понимает, с кем имеет дело?
— Майор общественной защиты Великого Магриба. Меня зовут…
— Мне все равно, как вас зовут, майор. Давайте перейдем от допроса к предложениям. И перестаньте меня пугать — вряд ли ваши парни таскались за мной по всей Нубийской пустыне и даже вытащили практически с того света, чтобы тут же расстрелять.
— Он прав, Гамаль, — голос прозвучал откуда-то из-за спины. — Мы в равных условиях.
Моран обернулся. В полутемном проеме двери маячила странно несоразмерная тень. Он не сразу сообразил почему — видны были только ноги и туловище в промасленном хаки, голова же оставалась вне света. Как будто заглянул на огонек настоящий Человек-невидимка.
Странно, но Морт не слышал шагов. И не почувствовал, как открылась дверь по колебанию воздуха, по запаху. Хотя запахи в любом бункере одинаковые — сырой цемент, сдобренный вонью перегретой изоляции и человеческим потом.
— А вы кто, невидимка? Тоже майор? Техническая служба Магри…
Он не договорил. Неизвестный сделал шаг вперед, и Моран увидел его лицо. Глубокие бордовые борозды на щеках, изъеденный нос, тщательно зачесанные на каждую залысину остатки волос. На все ожоги их не хватило, и красная, зияющая лоскутами кожи, как старое одеяло, лысина блеснула в свете допросной лампы.
Черный дождь. Дьявольский вулкан бросил в небо слишком много пепла и сероводорода — пять лет, прошедших со дня катастрофы, так и не смогли вычистить атмосферу северного полушария. Как и прежде, сверху валятся пемза и пепел, а едкий сернистый дождь грызет все, что попадется ему на пути. Иногда кому-то не везет. Домам, кварталам, кораблям. Людям тоже.
— Доктор Клеменс, профессор экономики и права, Брюссельский университет. У Магриба есть к вам предложение, Моран. Говорят, вы водили людей по пустыне еще до вулкана, нелегальных эмигрантов, исламистов, любителей сафари…
— Я их не спрашивал, кто они. Главное, чтоб платили.
— Разумно. Сейчас вы ведь тоже не спрашиваете? Ведете, куда скажут, «главное, чтоб платили». Мы готовы предложить вам сделку. Хорошая цена, высокая.
Моран ухмыльнулся:
— Полное прощение? Амнистия Великого Магриба?
— Не только. Деньги. Уважение и защиту. Неоколонисты, джаны и писмейкерс тоже ведь давно приговорили вас, Моран. В конце концов, вы бы попались, не нам, так Люшеру, бандам, работорговцам. Мы предлагаем шанс все изменить. Не просто сохранить жизнь, а сделать шаг назад от скитаний вечного изгоя. Вернуть репутацию, заслужить уважение.
Минуту Моран молчал. Потер горло, в котором сухим колом еще стоял недавний жар.
— Первый вопрос — сколько.
— А второй?
— Кого и куда проводить?
Три дня пути через пески — это не сахар. Сначала рыжая щебнистая нубийка, потом — уныло-серые пустоши Насера: бывшая египетская граница осталась за спиной, с последней дневки отряд шел по самому краю земель Магриба.
Несмотря на настойчивые приказы Клеменса, назначенного главой экспедиции, Моран с самого начала выбрал обходной путь. Безлюдный, подальше от патрулей миротворцев, лагерей неоколонистов и прочей швали. Конечно, два взвода с заводским, не самопальным оружием отстреляются от любой банды… если умеют нажимать на спусковой крючок. Но эти вчерашние молокососы — поровну арабов и белых — на серьезных бойцов не тянули никак. Да, они годились гонять по пескам мародеров, отстреливать голодных одичавших собак и шерстить мирных нубийцев. Ну, еще охранять торговые караваны, особенно если поставить над ними опытного сержанта. А воевать им пока рано. Великий Магриб спешно формирует армию — объявил призыв среди местных, ассимилирует беженцев помоложе и покрепче, но настоящей боевой силой перепуганные мальчишки станут не скоро.
Большая загадка, почему ему дали именно новобранцев. Клеменс два часа заливался соловьем о целях похода, уверял в его особой важности чуть ли не для всего человечества. От прямых вопросов, правда, умело уклонился, ограничился малопонятными намеками.
«Скаут» Морану не вернули, так что он пока до конца не понял, ведет ли он группу, или она его конвоирует. Тыкать стволами в безоружных салаги вполне настропалились и — в случае чего — пристрелят, не задумываясь. Неизвестно, каких страшилок про него они успели наслушаться, одно только имя чего стоит: «Мертвец» Моран! Гордый британец Дик, что всю вторую половину дня шел впереди колонны, всегда опускал глаза, стоило проводнику обернуться. Чтобы, не дай бог, не встретиться с ним взглядом.
И все же непонятно. Боевая пятерка, летучий отряд грозного магрибского спецназа справился бы с любой проблемой. Да и отследить полдюжины профессионалов куда сложнее, чем четыре десятка новичков. Клеменс намекал, что целью экспедиции интересуется не только Магриб, и хорошо бы опередить конкурентов. Ну-ну. Скверно, когда военной операцией руководит гражданский. Разные задачи — проф уверен: он делает все, чтобы как можно быстрее и проще добраться до цели. А получается, что старательно привлекает внимание к группе.
Мысли тяжело перекатывались в гудящей голове. Ситуация Морану не слишком нравилась. Точнее — не нравилась вообще. Он бы давно сбежал, и никто из косоруких, неуклюжих мальчишек не смог бы его выследить и уж тем более — догнать. Да и побоялись бы. Только далеко ли уйдешь без ствола?
Клеменс выставлял на ночь часовых, и при должной удаче можно было вырубить заспанного новобранца, подхватить — что у него там? «Галиль» или «М16» — и вперед! В первый привал Моран не стал рисковать, во второй не представилось случая: лагерь будоражили постоянные тревоги, а вот сегодня вечером… Можно попробовать.
Он специально выбрал для ночевки именно это место. Нагромождение выветренных камней, под ногами — щебень и песок вперемешку: опытный пустынник пройдет без шума, а непрофессионал выдаст себя шуршанием шагов за сто, сколько бы ни старался двигаться скрытно.
Перед тем как отдать команду на отбой, Клеменс поинтересовался:
— Сколько еще идти?
Проф сидел, привалившись спиной к шершавому боку песчаника. Развернутая карта на коленях слегка подпрыгивала от ветра.
— Завтра дойдем. К вечеру, — сухо ответил Моран. Вечером он будет уже очень далеко.
Клеменс как будто успокоился, разгладились морщины на скверно зажившем лице. Морт только сейчас понял, в каком напряжении все это время пребывал начальник экспедиции. В нечеловеческом.
Что же там, в конце пути? Забытый оружейный схрон суданских повстанцев? Медикаметы? Продовольствие? Да нет, вряд ли. Слишком ценные призы, чтобы отправлять за ними всего лишь четыре десятка маменькиных сынков.
Через три часа, когда лагерь затих, Моран затянул загодя собранный мешок, бесшумно поднялся. Укрылся за камнем, осторожно размял руки и плечи, разгоняя кровь. После вулкана африканские ночи стали еще холоднее, особенно перед рассветом, и во время переходов стылый воздух пробирал до костей. Только движением и можно согреться.
Он еще чуть подождал, пока глаза окончательно привыкнут к звездной полутьме. От нагретого за день песка поднимался теплый воздух, и где-то на уровне пояса слегка подрагивало суетное прозрачное марево. На фоне тускло поблескивающей полоски горизонта угловатую фигуру часового не увидел бы разве что слепой. Он стоял на небольшом каменном уступе — прекрасная цель для снайпера с ночной оптикой. Бедняга ежился, прятал руки под мышками, испуганно озирался. Время от времени вспоминал, что он все-таки дозорный, и тогда поднимался на цыпочки, пытаясь высмотреть опасность.
Прячась в нагромождении камней, Моран медленно пополз к нему. Когда часовой поворачивался в его сторону, он замирал, потом снова полз. С каждой секундой уступ становился все ближе. Десять метров, пять, четыре… Рука сама нащупала подходящий булыжник. Так даже лучше, чем дергать парня за ноги. Еще успеет заорать, чего доброго. Или оружие загремит на камнях.
Кусок щебня удобно лег в ладонь, и в этот момент часовой захрипел, выронил оружие и схватился за горло. Короткий метательный нож вошел точно в сонную артерию. Захлебываясь кровью, новобранец упал с камня лицом вперед.
Моран не терял ни секунды. Подхватил отлетевший в сторону «галиль», передернул затвор, ушел с линии огня. Пока раненый хрипел и копошился в песке, отвлекая внимание нападавших, Морт выбрал отличную позицию в небольшой расщелине. Теперь они были у него как на ладони — с десяток быстрых теней, скупых на движения, как это всегда бывает, когда мышцам мешает тяжесть бронежилета.