Рэй Брэдбери
Я почти летел по небу, когда серебристый корабль начал спускаться на нас. Меня несло сквозь большие деревья на огромной утренней паутине, а рядом со мной были друзья. Наши дни протекали всегда одинаково и приятно, и мы были счастливы. Но не менее счастливы мы были, увидев, как из космоса на нас падает серебристая ракета. Ибо это означало новый, хотя и вполне обдуманный поворот нити в нашем тканом узоре, и мы чувствовали, что сумеем приспособиться к этому рисунку, как миллионы лет приспосабливались к любым виткам и завиткам.
Мы – старая и мудрая раса. Одно время мы рассматривали возможность космических путешествий, но отказались от этой идеи, поскольку тогда совершенство, к которому каждый из нас стремится, оказалось бы разорванным в клочья, словно паутина в жестокую бурю, и стотысячелетняя философия прервалась бы как раз в тот момент, когда она принесла самый спелый и прекраснейший из своих плодов. Мы решили остаться здесь, в нашем мире дождей и джунглей, и жить себе мирно и свободно.
Но теперь… этот серебристый корабль, спустившийся с небес, заставлял нас волноваться в предчувствии тихого приключения. Ибо сюда прибыли путешественники с какой-то другой планеты, которые избрали путь диаметрально противоположный нашему. Ночь, говорят, может многому научить день, а солнце, продолжают, может зажечь луну. И вот я и мои друзья счастливо и плавно, как в сказочном сне, стали спускаться на поляну среди джунглей, где лежала серебристая капсула.
Не могу не описать этот день: огромные паутинные города сверкали от прохладных дождевых капель, деревья стояли, омытые свежими струями падающей воды, и ярко светило солнце. Я только что разделил с другими сочную трапезу, отведал прекрасного вина жужжащей лесной пчелы, и теплая истома умеряла мое волнение, делая его еще более сладостным.
Однако… странное дело: в то время как все мы, числом около тысячи, собрались вокруг корабля, всячески выказывая свое дружеское и доброжелательное отношение, корабль оставался неподвижным и наглухо запечатанным. Двери его не открылись. В какой-то момент мне показалось, будто в небольшом отверстии наверху мелькнуло какое-то существо, но, возможно, я ошибся.
– По какой-то причине, – сказал я своим друзьям, – обитатели прекрасного корабля не осмеливаются выйти наружу.
Мы стали это обсуждать. И решили, что, возможно – а природа суждений существ из других миров вполне может отличаться от нашей, – что, возможно, они почувствовали себя в подавляющем меньшинстве по сравнению с нашей гостеприимной делегацией. Это казалось маловероятным, но тем не менее я передал всем остальным это чувство пришельцев, и менее чем через секунду джунгли всколыхнулись, гигантские золотые сети паутины задрожали, и я остался возле корабля один.
После этого я одним махом приблизился к отверстию и громко вслух произнес:
– Мы приветствуем вас в наших городах и на наших землях!
Вскоре я с радостью заметил, что внутри корабля заработали какие-то механизмы. Минуту спустя вход открылся.
Но оттуда никто не вышел.
Я дружелюбно позвал.
Не обращая на меня внимания, существа внутри корабля вели какой-то оживленный разговор. Разумеется, я ничего не понял из сказанного, поскольку он велся на незнакомом языке. Но сутью его были замешательство, некоторое раздражение и огромный, непонятный для меня страх.
У меня прекрасная память. Я помню этот разговор, который ничего не значил и до сих пор ничего не значит для меня. В моем мозгу хранятся слова. Мне стоит лишь вытащить их оттуда и передать вам:
– Ты пойдешь наружу, Фриман!
– Нет, ты!
Потом последовало нерешительное бормотание вперемешку с опасениями. Я уже готов был повторить свое дружеское приглашение, но тут одно из существ осторожно высунулось из корабля и замерло, глядя на меня снизу вверх.
Чудно. Это существо тряслось от смертельного страха!
Это мгновенно обеспокоило и заинтриговало меня. Я не мог понять этой бессмысленной паники. Я, без сомнения, спокойный и благородный индивид. Этому гостю я не причинил никакого вреда; если на то пошло, последнее вредоносное орудие прогремело над нашим миром давным-давно. И вот теперь это существо наставило на меня какое-то, насколько я понял, металлическое оружие и при этом дрожало!
Я немедленно успокоил его.
– Я твой друг, – сказал я и повторил это, передав в качестве мысли эмоции.
Я вложил в свой мысленный посыл теплоту, любовь, обещание долгой и счастливой жизни и послал все это гостю.
Что ж, пусть он не откликнулся на произнесенное мной слово, зато явно отозвался на мой телепатический посыл. Он… расслабился.
– Хорошо, – услышал я его ответ.
Именно это слово он произнес. Я точно помню. Ничего не значащее слово, но стоявшие за этим символом мысли существа потеплели.
Прошу прощения, но здесь я хочу описать моего гостя.
Он был довольно мал ростом – на мой взгляд, не более шести футов. Его голова держалась на коротком стебельке, у него было всего четыре конечности, две из которых он, похоже, использовал исключительно для ходьбы, остальные же две не использовались для передвижения вовсе, а всего лишь для того, чтобы держать предметы и жестикулировать! С невероятным изумлением я заметил отсутствие еще одной пары конечностей, столь необходимых для нас и столь полезных. Однако это существо, похоже, совершенно комфортно чувствовало себя в своем теле, так что я принял его как есть, в том виде, в каком оно принимало самого себя.
Это бледное, почти безволосое создание было наделено необычнейшими по своей эстетике чертами, в особенности рот, а глаза были впалыми и на удивление выразительными, как полуденное море. В общем, это было странное существо, столь же занятное, как новое, захватывающее приключение. Оно бросало вызов моему пониманию вкуса и моей философии.
Я мгновенно внес поправки.
Вот какие мысли я передал своему новому другу:
– Мы все твои отцы и твои дети. Мы с радостью приглашаем тебя в наши великие древесные города, посвящаем в нашу соборную жизнь, в наши тихие обычаи и в наши мысли. Ты будешь спокойно ходить среди нас. Не надо бояться.
Я услышал, как он воскликнул вслух:
– Господи! Это чудовищно! Семифутовый паук!
После этого с ним случился какой-то приступ, припадок. Изо рта хлынула жидкость, ужасная дрожь сотрясла его тело.
Я почувствовал сострадание, жалость и грусть. Это бедное существо отчего-то почувствовало себя плохо. Оно упало, его лицо, и без того бледное, сделалось теперь совсем белым. Существо задыхалось и дрожало.
Я двинулся к нему, чтобы помочь. Но скорость, с какой я совершил это движение, почему-то встревожила тех, кто был внутри корабля, ибо как только я поднял упавшее существо, чтобы оказать ему помощь, внутренняя дверь корабля распахнулась. Оттуда выскочили другие существа, подобные моему другу, они кричали, в смятении и страхе размахивая серебристыми орудиями.
– Он напал на Фримана!
– Не стреляй! Идиот, ты попадешь в Фримана!
– Осторожней!
– Боже!
Таковы были их слова. Для меня они бессмысленны даже теперь, но я их помню. Однако в них я чувствовал страх. От него накалялся воздух. Он обжигал мой разум.
Мой мозг очень быстро соображает. В мгновение ока я бросился вперед, положил существо туда, где оно лежало, поближе к остальным, и беззвучно удалился из их жизненного пространства, совершая мысленный посыл: «Он ваш. Он мой друг. Вы все мои друзья. Все хорошо. Я помогу ему и вам, если смогу. Он болен. Позаботьтесь о нем как следует».
Они стояли, пораженные. В их мыслях царило изумление, смешанное с чем-то вроде шока. Они спрятали своего друга внутрь корабля и выглядывали наружу, таращась на меня снизу вверх. Я послал им свою дружбу, словно теплый морской ветерок. И улыбнулся.
Затем я вернулся в город алмазных паутин, в наш прекрасный город, раскинувшийся меж высоких деревьев, под солнцем, в прохладных небесах. Начинал накрапывать новый дождь. Когда я добрался до дома, где жили мои дети и дети моих детей, откуда-то снизу, издалека, до меня донеслись слова, и я увидел, что существа стоят в дверях своего корабля и смотрят на меня. Слова были такие:
– Надо же, они дружелюбные. Дружелюбные пауки.
– Как это может быть?
В отличном расположении духа я принялся ткать этот ковер и этот рассказ, вплетая в него плоды диких лимонных слив, персиков и апельсинов, развешанных на золотых нитях паутины. Получился неплохой узор.
Прошла ночь. Прохладные капли дождя падали, омывая наши города и повисая на их нитях светлыми бриллиантами. Я сказал своим друзьям: пусть корабль лежит там сам по себе, пусть существа в нем привыкнут к нашему миру, в конце концов они осмелятся выйти наружу, и мы подружимся, их страх рассеется без следа, как рассеиваются любые страхи, когда вокруг любовь и дружеское тепло. Нашим двум культурам будет чему поучиться друг у друга. Им, молодым, бесстрашно отправляющимся в глубь космоса в металлических зернышках, и нам, старым, спокойным, висящим в ночи на нитях своих городов, благодушно позволяя дождю капать на нас. Мы научим их философии ветра и звезд, поведаем, как растет трава и каково бывает полуденное небо – синее и теплое. Они, без сомнения, захотят об этом узнать. А они, в свою очередь, освежат наши представления рассказами о своей далекой планете и, быть может, о своих войнах и конфликтах, чтобы напомнить нам о нашем собственном прошлом, которое мы по общему согласию выкинули в море, как злую игрушку. Оставьте их в покое, друзья, терпение. Через несколько дней все будет в порядке.
Это, несомненно, любопытно. Я говорю о той атмосфере смятения и ужаса, которая неделю не рассеивалась над кораблем. Глядя из наших уютных древесных жилищ в небесах, мы снова и снова наблюдали, как эти существа таращатся на нас. Я перенесся разумом внутрь их корабля и услышал их разговоры, и хотя я не мог угадать их смысл, тем не менее смог уловить эмоциональное содержание:
– Пауки! Боже мой!
– Здоровенные! Твоя очередь идти наружу, Негли!
– Нет, только не я!
Это случилось после полудня на седьмой день: одно из существ отважилось выйти наружу в одиночку, без оружия, и позвало, чтобы я спустился. Я откликнулся, с теплым чувством и с добрым намерением послав ему дружеское приветствие. Спустя мгновение огромный усыпанный жемчужинами город уже подрагивал, переливаясь на солнце, у меня за спиной. Я стоял перед гостем.
Я должен был это предвидеть. Он бросился бежать.
Я резко остановился, не переставая посылать ему свои самые лучшие и добрые мысли. Он успокоился и вернулся. Я почувствовал, что между ними был какой-то спор, кому идти. И выбрали его.
– Не пугайся, – подумал я.
– Я не пугаюсь, – подумал он на моем языке.
Тут пришла моя очередь удивляться, хотя удивление было приятным.
– Я выучил твой язык, – сказал он вслух, медленно, а глаза его безумно вращались, и губы дрожали. – С помощью машин. За неделю. Ты мне друг, правда?
– Конечно.
Я немного присел, так что мы оказались на одном уровне, глаза в глаза. Нас разделяло около шести футов. Он продолжал осторожно отступать назад. Я улыбнулся.
– Чего ты боишься? Надеюсь, не меня?
– О нет, нет, – поспешно ответил он.
Я слышал, как воздух пульсирует от биения его сердца, словно стук барабана, словно горячий шепот – торопливый и глубокий.
В своем мозгу, не зная, что я могу читать его мысли, он думал на нашем языке: «Что ж, если меня убьют, команда не досчитается всего лишь одного человека. Лучше потерять одного, чем всех».
– Убьют! – вскричал я в недоумении и изумлении, пораженный этой мыслью. – Зачем? В нашем мире уже сто тысяч лет никто не умирал от насилия! Прошу тебя, выкинь эту мысль из головы. Мы будем друзьями.
Существо мне поверило.
– Мы изучали тебя с помощью инструментов. Телепатических машин. Различных измерительных приборов, – сказало оно. – У вас здесь существует цивилизация?
– Как видишь, – ответил я.
– Твой коэффициент интеллекта, – продолжало оно, – нас поразил. Насколько мы можем видеть и слышать, он превышает двести баллов.
Высказывание было не совсем ясным, однако в нем я снова уловил тонкий юмор и в ответ мысленно послал ему радость и удовольствие.
– Да, – сказал я.
– Я помощник капитана, – сказало существо, по-своему изображая, как я понял, улыбку. Разница была только в том, что оно улыбалось горизонтально, вместо того чтобы растягивать рот вертикально, как делаем мы, жители древесного города.
– А где капитан? – спросил я.
– Он болен, – ответил помощник капитана. – Болен со дня нашего прибытия.
– Мне бы хотелось повидаться с ним, – сказал я.
– Боюсь, это невозможно.
– Мне жаль это слышать, – сказал я.
Я мысленно перенесся внутрь корабля и увидел капитана: он лежал на чем-то вроде кровати и бормотал. Он и впрямь был очень болен. Время от времени он вскрикивал. Закрывал глаза и отмахивался от каких-то бредовых видений. «Боже, боже», – повторял он на своем языке.
– Ваш капитан чем-то напуган? – вежливо осведомился я.
– Нет, нет, нет, – нервно произнес помощник. – Просто неважно себя чувствует. Нам пришлось выбрать нового капитана, он потом выйдет. – Он боязливо попятился. – Что ж, до встречи.
– Позволь мне показать тебе завтра наш город, – предложил я. – Я приглашаю всех.
Но пока он стоял передо мной, все то время, пока он стоял и разговаривал со мной, внутри его била ужасная дрожь. Дрожь, дрожь, дрожь, дрожь.
– Ты тоже болен? – спросил я.
– Нет-нет, – ответил он, повернулся и побежал внутрь корабля.
Внутри корабля, я почувствовал, ему стало очень плохо.
В горьком недоумении я вернулся в наш небесный город, повисший средь деревьев.
– Какие странные, – думал я, – какие нервные эти пришельцы.
В сумерки, когда я продолжил работу над своим сливово-апельсиновым ковром, снизу до меня долетело одно слово:
– Паук!
Но я сразу забыл о нем, потому что настала пора подняться на вершину города и ждать первого дуновения нового ветра с моря, сидеть там ночь напролет, среди моих друзей, в тишине и покое, наслаждаясь ароматом и прелестью этого ветерка.
Среди ночи я спросил у родительницы моих прекрасных детей:
– В чем же дело? Почему они боятся? Чего им бояться? Разве я не являюсь существом, наделенным добротой, тонким умом и дружелюбным характером?
Ответ был утвердительный.
– Тогда откуда эта дрожь, это болезненное отвращение, эти жестокие приступы?
– Быть может, это как-то связано с их наружностью, – сказала жена. – Я нахожу их необычными.
– Согласен.
– И странными.
– Да, конечно.
– И немного пугающими с виду. Глядя на них, я чувствую себя как-то неловко. Они так отличаются от нас.
– Подумай об этом хорошенько, рассмотри с точки зрения разума, и тогда подобные мысли исчезнут, – сказал я. – Это вопрос эстетики. Просто мы привыкли к себе. У нас восемь ног, у них всего четыре, две из которых вовсе не используются как ноги. Необычные, странные, порой неприятные – да, но с помощью разума я сразу же внес поправки. Мы можем изменить наши эстетические представления.
– А они, возможно, нет. Может быть, им не нравится, как мы выглядим.
Я рассмеялся, услышав такое предположение.
– Что, пугаться всего лишь внешней видимости? Ерунда!
– Конечно, ты прав. Наверное, тут что-то другое.
– Хотелось бы мне знать, – сказал я. – Хотелось бы мне знать. Мне хотелось бы как-то их успокоить.
– Не думай об этом, – сказала жена. – Поднимается новый ветер. Слушай. Слушай.
На следующий день я взял нового капитана на прогулку по нашему городу. Мы разговаривали часами. Наши умы соприкоснулись. Он был врачевателем душ. Разумным существом. Менее разумным, чем мы, правда. Но не стоит судить об этом предвзято. Я и в самом деле нашел, что это существо обладает острым умом, хорошим чувством юмора, немалыми познаниями и почти лишено предрассудков. Однако на протяжении всего дня, пока мы гуляли по нашему качающемуся у небесной пристани городу, я чувствовал его внутреннюю дрожь, дрожь.