— Матушка глубоко ошибается, — проговорила Флоренс.
— Матушка?
— Ваша тетя Агата. Я удивился.
— Вы что, зовете ее матушкой? Ну, да ладно, дело ваше. Насчет чего же она ошибается?
— Насчет вас. По ее мнению, вы — унылое и безмозглое ничтожество, и вас давно уже надо было поместить в надежное заведение для умственно отсталых.
Я гордо вскинул голову, довольно чувствительно задетый за живое. Значит, вот как отзывается обо мне у меня за спиной эта ужасная женщина! Красиво, ничего не скажешь. И это женщина, напомню вам, чьего отвратительного сынка Тоса я многие годы практически нянчил на своей груди. То есть, когда он проезжал через Лондон в свою закрытую школу, я неизменно принимал его у себя с ночевкой и не только кормил по-королевски, но, жертвуя собой, водил в театр «Олд Вик» и в Музей мадам Тюссо. Неужели больше не осталось благодарности в мире?
— Вот, значит, что она говорит?
— Она очень забавно вас описывает.
— Ах, забавно?
— Например, что у вас мозги как у индюшки. Ее слова. Тут, конечно, открывалась возможность, при желании, легко это опровергнуть, углубившись в вопрос о том, на каком месте по смышлености стоят в ряду наших пернатых друзей индюшки, но я воздержался.
Флоренс поправила на голове чепец, немного съехавший на сторону при поцелуе. Она продолжала ко мне присматриваться.
— Еще ваша тетя называет вас — «охламон».
— Как вы сказали?
— «Охламон».
— Не понял.
— Это такое старинное слово. Означает, если не ошибаюсь, что вы растяпа и беспросветный болван. Но я ее уверила, что она заблуждается, у вас есть много достоинств, о которых люди даже не подозревают. Я это поняла еще тогда, когда встретила вас однажды в книжном магазине, где вы купили «Спинолу».
Тот случай я не забыл. Тогда все было одно сплошное недоразумение. Я посулился Дживсу, что куплю ему в подарок книгу одного типа по фамилии Спиноза — философ, что ли, такой, или что-то в этом духе, — а парень за прилавком заверил меня, что нет такого писателя, и предложил взамен «Спинолу», мол, я просто перепутал названия, я схватил эту книжку, а тут в магазин возьми да войди Флоренс Крэй. Вообразить, будто я специально купил ее книгу, и начертать в ней дарственную надпись вечным пером с зелеными чернилами было для нее делом одной минуты.
— Я тогда поняла, что вы вслепую ищете дорогу к свету и тянетесь к знаниям через чтение серьезной литературы, что в глубине вашей души заложена духовность, ее надо только вывести на поверхность. Какая благородная задача, сказала я себе, помочь проявиться способностям, таящимся в вашем пробуждающемся сознании. Все равно что наблюдать, как распускается робкий, поздний цветок.
Я прямо взвился. Нашла тоже робкий поздний цветок. Я уже готов был съязвить, сказав ей: «Ах, вот как?» — но она еще не выговорилась.
— Я могу помочь вашему формированию, Берти, я знаю. Вы стремитесь к самоусовершенствованию, это уже половина победы. Что вы сейчас читаете?
— Н-ну, последнее время было столько всяких дел, то да се, особенно много читать не удавалось, но все-таки я уже дошел до середины книги «Загадка красного рака».
Ее стройный стан был более или менее задрапирован одеялом, но мне показалось, что по нему пробежала судорога.
— О, Берти! — произнесла она, на этот раз с более привычной интонацией.
— Шикарная книга, — заспорил я. — Там одного баронета, сэра Юстаса Уиллоуби, нашли в библиотеке на полу с проломленным черепом, и…
Лицо Флоренс исказила гримаса боли.
— Бога ради! — вздохнула она. — Кажется, помочь выявлению скрытых талантов, таящихся в глубинах вашего пробуждающегося сознания, будет ох как непросто.
— Я бы на вашем месте и не пытался, — сказал я. — Не беритесь, вот вам мой совет.
— Но как же я оставлю вас прозябать во тьме, чтобы вы продолжали жить в праздности, только курили бы и пили в клубе «Трутни»?
Тут она ошибалась. И я ее поправил:
— Я еще играю в «летучие дротики».
— Ах, эти «дротики!»
— Если хотите знать, я скоро буду клубным чемпионом текушего года. Для меня это верняк, спросите кого угодно.
— Как вы можете растрачивать себя впустую на такие пустяки, когда могли бы читать Т.С. Элиота! Я бы хотела видеть вас за…
За каким занятием Флоренс хотела бы меня видеть, я так и не услышал, хотя не сомневаюсь, что она имела в виду что-то ученое и отвратительное. Однако в это мгновение раздался стук в дверь.
Такого развития событий я уж никак не ожидал. Сердце у меня в груди подскочило, как лосось в сезон нереста, и забилось где-то у верхних резцов. Я покосился на дверь с безумной догадкой во взоре,[38] как выражается Дживс. На лбу у меня выступили капли пота.
Флоренс, я заметил, тоже немного испугалась. Навряд ли, отправляясь гостить в Бринкли-Корт, она ожидала, что ее спальня станет сборным пунктом для общественности. Когда-то я любил распевать одну песенку, где был такой припев: «Пойдем, пойдем все вместе к Мод». Похоже было, что сейчас сходное намерение обуревало гостей в доме тети Далии, и бедной барышне это не могло нравиться. Они вообще любят, чтобы в час пополуночи никто не нарушал их одиночества, а тут у нее одиночества — как у киоскерши на ипподроме.
— Кто там? — спросила Флоренс.
— Я, — ответил зычный низкий голос, и она прижала ладонь к горлу. Я думал, что такой жест можно наблюдать только на сцене.
Дело в том, что зычный низкий голос, вне всякого сомнения, принадлежал д'Арси Чеддеру. Короче говоря, Сыр снова вышел на сцену.
Флоренс заметно дрожащей рукой потянулась за халатом и спрыгнула с кровати, совершенно как горошина с раскаленной лопаты. Казалось бы, современная, выдержанная девица, всегда такая самоуверенная и спокойная, не выказывающая никаких эмоций, разве что вздернет бровь в самом крайнем случае, но тут, похоже, дружественный визит Сыра в тот момент, когда в ее комнате полным-полно Бустеров, привел ее в смятение.
— Что вам надо?
— Я привез ваши письма.
— Оставьте их на коврике за дверью.
— Я не оставлю их за дверью. Я хочу встретиться с вами лицом к лицу.
— Среди ночи? Вы сюда не войдете!
— А вот тут вы заблуждаетесь, — твердо возразил Сыр. — Именно что войду.
Помню, Дживс как-то упоминал, что «поэта взор в возвышенном безумстве блуждает между небом и землей».[39] Вот и взор Флоренс тоже стал блуждать. Я, конечно, сразу понял, что ее так взволновало. Перед ней встала та же проблема, что нередко встает перед действующими лицами детективных романов, а именно: как избавиться от тела, в данном случае — от тела Бертрама Вустера. Если Сыр сюда проникнет, значит, надо на время куда-то, упрятать Бертрама, но вопрос в том, куда?
В спальне у дальней стены стоял гардероб. Флоренс подскочила к нему, распахнула дверцу.
— Туда! — прошипела она, и не правы те, кто утверждает, будто невозможно прошипеть слово, в котором нет шипящих. Флоренс прошипела без труда.
— Полезайте!
Я нашел, что идея недурна. Нырнул в гардероб, и Флоренс закрыла дверцы.
Правда, вероятно, от волнения, закрыла не плотно, а лишь прикрыла отчасти, и мне был слышен весь их последовавший разговор, словно его транслировали по радио.
Начал Сыр.
— Вот ваши письма, — чопорно произнес он.
— Благодарю, — чопорно же ответила Флоренс.
— Не стоит благодарности, — не менее чопорно отозвался он.
— Положите на туалетный стол, — по-прежнему чопорно распорядилась она.
— Извольте! — чопорно согласился он.
В жизни не слышал такого чопорного обмена репликами.
После недолгой паузы, во время которой Сыр, надо полагать, вываливал корреспонденцию в указанное место, он возобновил разговор:
— Вы получили мою телеграмму?
— Разумеется, получила.
— Обратите внимание, я сбрил усы.
— Я обратила.
— Это — первое, что я сделал, узнав о ваших секретных махинациях.
— Каких таких секретных махинациях?
— Если, по-вашему, это не секретные махинации — тайно отправиться по ночным клубам в обществе этой мокрицы Вустера, то крайне интересно было бы узнать, что это, на ваш взгляд, такое?
— Вам отлично известно, что мне для моей книги нужна была атмосфера.
— Хо!
— И не говорите «Хо!»
— Буду говорить «Хо!» — с сердцем сказал Сыр. — Для вашей книги, вы сказали? А по-моему, нет у вас никакой книги. Нет и не было.
— Ах, вот что? А как же «Спинола», которая вышла уже пятым изданием и переводится на скандинавский?
— Должно быть, работа мокрицы Горринджа. Представляю себе, как от такого оскорбления полыхнули огнем глаза Флоренс. По крайней мере, можно было так понять по тону, которым она проговорила:
— Мистер Чеддер, вы пьяны.
— Ничего подобного.
— Тогда, значит, вы сумасшедший. И будьте любезны, уберите с моих глаз вашу тыквообразную голову!
Мне кажется, хотя утверждать не берусь, что при этих ее словах Сыр заскрежетал зубами. Во всяком случае, раздался какой-то странный звук, словно заработала кофейная мельница. И голос, донесшийся до меня в моем укрытии, был хриплым и дрожащим:
— Моя голова не тыквообразная!
— Полное подобие тыквы!
— Никакого подобия. Могу сослаться на авторитет Берти Вустера, он утверждает, что она, скорее, напоминает купол собора Святого Павла. — Тут он вдруг смолк, и раздался шлепок. По-видимому, Сыр хлопнул себя по лбу. — Вустер! — рявкнул он, как дикий зверь. — Я пришел сюда говорить не о моей голове, а о Вустере, склизком черве, который пробирается у человека за спиной и крадет невест. Вустер, разоритель домашних очагов! Вустер, змей подколодный, погибель всех женщин! Вустер, современный Дон-Как-там-его! Вы все это время исподтишка крутили с ним роман. Думали, я не вижу, да? А я вижу насквозь ваши жалкие… жалкие… черт, забыл слово. Вертелось на языке, и — нету.
— Хорошо бы вас тоже тут больше не было.
— Увертки, вот что! Я знал, что вспомню. Думали, я не вижу насквозь ваши жалкие увертки? Эти ваши выдумки, чтобы я отрастил усы? Думаете, я не понял, что вся эта затея с усами — просто хитрость, предлог, чтобы порвать со мной и переметнуться к подколодному змею Вустеру? «Как бы мне отделаться от этого Чеддера, — спрашивали вы себя. — Ага, придумала! — сказали вы себе. — Велю ему отпустить усы! Он скажет: черта с два! А тогда я скажу: Ах, так? Ну, ладно! Тогда между нами все кончено! И дело сделано». То-то вас наверное, неприятно поразило, когда я возьми да исполни ваше требование. Нарушило все ваши планы, точно? На это вы ведь никак не рассчитывали.
Голосом, который заморозил бы эскимоса, Флоренс проговорила:
— Дверь у вас за спиной, мистер Чеддер. Чтобы она открылась, достаточно повернуть ручку.
Но Сыр не сдавался:
— Дверь тут ни при чем. Я говорю о вас и о гнусном Вустере. Как я понимаю, вы теперь обручитесь с ним, вернее, с тем, что от него останется, после того как я растопчу его физиономию. Я прав?
— Да.
— Вы намерены выйти за этого прыща в человеческом образе?
— Да.
— Хо!
Не знаю, как бы вы поступили на моем месте, услышав такой разговор и впервые осознав, как близка опасность. Наверное, вы бы так же, как и я, сильно вздрогнули. Мне бы, конечно, следовало раньше разглядеть надвигающуюся угрозу, но я почему-то — возможно, я был слишком испуган появлением Сыра, — ее проглядел. И теперь неожиданное объявление о моей помолвке с девицей, к которой я относился крайне отрицательно, потрясло меня до глубины души, и я, как я уже сказал, сильно вздрогнул.
Но самое неподходящее место для того, чтобы сильно вздрагивать, если хочешь остаться незамеченным и безымянным, это, конечно, гардероб в дамской спальне. Что именно на меня посыпалось вследствие моего резкого движения, сказать не могу, но вероятнее всего — шляпные картонки. Так ли, нет ли, но шум в ночной тишине был такой, как будто в подвал засыпают уголь. Раздалось восклицание, затем могучая рука, рванув, открыла дверцу гардероба, и багровая физиономия воззрилась на меня, в то время как я вытряхивал из своей шевелюры шляпные картонки, — если это действительно были шляпные картонки.
— Хо! — еле выговорил, наконец. Сыр, точно кот, подавившийся рыбной костью. — А ну, вылезай оттуда, гад, — добавил он, цапнув меня за левой ухо и дернув, что было силы.
Я вылетел, как пробка из бутылки.
14
В таких случаях не знаешь толком, что сказать. Я просто сказал: «А, это ты, Сыр. Прекрасная погода, не правда ли?» Но, видимо, это было ошибкой, потому что его всего перекорежило, словно таракан за шиворот попал, и взгляд сделался еще свирепее. Мне стало ясно, что от меня потребуется уйма такта и учтивости, чтобы мы все трое чувствовали себя непринужденно.
— Ты, несомненно, удивлен, — начал было я, но он поднял руку, словно вернулся на полицейскую службу и опять регулирует уличное движение. И произнес тихим, разве что чуточку хрипловатым голосом:
— Ты найдешь меня в коридоре, Вустер. И решительным шагом вышел вон.
Я понял, что побудило его сделать такое заявление: это идеал рыцаря, залегающий у него в глубине души, вышел на поверхность. Сыра Чеддера можно довести до бешенства, но и с пеной у рта он никогда не забудет, что он — Старый Итонец и Пукка Сагиб.[40] Старые итонцы не дерутся в присутствии женского пола. И пукка сагибы — тоже. Они откладывают схватку до той минуты, пока не окажутся наедине со второй стороной где-нибудь в стороне.
Я вполне одобрял его деликатность, так как она давала мне несомненные преимущества. У меня появилась возможность избежать крупных неприятностей, для этого всего лишь потребуется проделать осторожный маневр отступления, который всегда держат в запасе генералы на тот случай, когда их дела примут совсем уж неблагоприятный оборот. Вы думаете, что загнали генерала в угол, и уже готовы наброситься на него, но, к великому вашему прискорбию и недоумению, как раз когда вы уже подтянули носки и навели последний блеск на доспехи, оказывается, что его уже след простыл. Он удалился по стратегической железной дороге и захватил с собой свои войска.
Вот и я, имея в наличии приставленную за окном лестницу, очутился в таком же выгодном положении. Что мне за дело до коридоров? Они мне совершенно не понадобятся. Мне нужно только вылезти на подоконник, поставить ногу на верхнюю перекладину и с легким сердцем спуститься на твердую землю.
Но бывают такие обстоятельства, которые поставят в тупик даже величайшего из генералов, — это когда он является на вокзал купить билет, но оказывается, что за время его отсутствия стратегическая железная дорога была взорвана. Вот когда он начинает скрести в затылке и кусать губы. Именно это несчастье сейчас приключилось со мной. Подойдя к окну и выглянув наружу, я увидел, что лестницы там нет. В какой-то момент в разгар наших переговоров она исчезла, не оставив по себе и следа.
Что с ней приключилось — загадка, которую я был не в силах разгадать, но этим можно будет заняться позднее. Сейчас же, очевидно, требовалось весь ум Вустеров употребить на более неотложную задачу, а именно: как выбраться из этой комнаты, но чтобы не через дверь и чтобы не оказаться в закрытом помещении один на один с Сыром, настроенным сейчас так, что с ним ни один человек некрупного телосложения не пожелал бы остаться один на один в закрытом помещении. Все это я изложил Флоренс, и она согласилась, как Шерлок Холмс, что проблема действительно представляет определенный интерес.
— Нельзя же, чтобы вы оставались здесь всю ночь, — сказала она.
Это было справедливо замечено, что я и признал, однако. прибавил, что иного решения я сейчас не вижу.
— Вы ведь не возьметесь связать простыни и спустить меня на них из окна?
— Нет, не возьмусь. Почему бы вам не выпрыгнуть?
— И разбиться в лепешку?
— Может, не разобьетесь.
— Но, с другой стороны, может, разобьюсь.