А деньги на все это давал Брюс Кармайл… Непонятно отчего, Салли понимала: когда (на «если» у нее не хватало оптимизма) он их потеряет, она окажется некоторым образом в долгу перед ним, словно все произошло по ее вине. Ей совершенно не хотелось быть в долгу перед мистером Кармайлом.
Рыжик сказал, что заглянул на тот случай, если ей захочется опять все переставить, однако у Салли совсем не осталось замечаний. Теперь ее занимали дела, куда более обременительные. Усадив Рыжика в кресло, она принялась изливать ему свои беды. Беседа с ним ее успокаивала. В мире, где после краткого затишья вновь наступил хаос, он казался основательным, что утешало.
— Я бы не волновался, — заметил Рыжик, спокойный, как мисс Винч, после того, как Салли изобразила ему неистового Филлмора на фоне разорительных ревю.
— Легко вам так говорить, — воскликнула она. — Как же тут не волноваться? Филлмор — совершенный младенец. А теперь еще валяет дурака. Окончательно потерял голову. И остановить его я не могу! Вот что самое ужасное. Раньше стоило мне посмотреть ему в глаза, и он, поджав хвост, уползал к себе в корзинку, а теперь я как будто никакого влияния на него не имею. Только фыркает и опять бегает кругами, изры-
гая пламя.
Рыжик попытался обратить ее внимание на светлую сторону.
— Я думаю, вы преувеличиваете. Я хочу сказать, вполне вероятно, он нашел какого-то лопуха… То есть, может, ваш брат не все расходы взял на себя. Может, поблизости оказался какой-нибудь там Джонни с пухлым бумажником. Это часто бывает. В газете читаешь, что такой-то продюсер ставит спектакль, а на самом деле банкноты отсчитывает какой-нибудь тип, который остается в тени.
— В том-то и дело! Все хуже некуда. Филлмор сказал, что деньги дает ваш кузен мистер Кармайл.
Это крайне заинтересовало Рыжика. Он подпрыгнул на стуле.
— Вот это да! — воскликнул он.
— Именно. — Салли по-прежнему волновалась и все же была довольна, что ей наконец-то удалось поколебать его невыносимую бесстрастность.
Рыжик хмурился.
— Это уж слишком! — заметил он.
— Я тоже так думаю.
— Мне это не нравится.
— И мне.
— Знаете, что я думаю? — сказав он, со свойственной ему прямотой набрасываясь на эту деликатную тему. — Он в вас влюбился.
Салли вспыхнула. Она уже поразмыслила над имевшимися уликами и пришла к такому же заключению, однако смутилась, услышав это от кого-то еще.
— Я знаю Брюса, — продолжал Рыжик, — и поверьте, он не из тех, кто без причины пустится на риск. Денег, конечно, у него тонны. Его папаша был тот самый Кармайл из «Кармайл, Брент и K°» — угольные шахты в Уэльсе, и все прочее… Думаю, он оставил ему около тысяч пятьсот. Да мой кузен вообще может не работать, если не хочет. Конечно, ему по средствам субсидировать все спектакли, какие ему понравятся. Только это на него совсем не похоже, в том-то и штука. Он такого делать не станет, нет у него спортивного духа. Помню, всю Семью натравил на меня, когда узнал, что я проиграл кое-что на скачках. Если он и вправду раскошелился на такое рискованное предприятие, тут что-то есть, помяните мое слово. А я не вижу другого объяснения, кроме… Ну, то есть, стал бы он так делать просто, чтобы ваш брат считал его отличным парнем и другом?
— Да вряд ли, — согласилась Салли. — Ну, хватит об этом. Расскажите лучше, как вы съездили в Чикаго.
— Хорошо. Но позвольте еще пару слов про этого мота. Я не понимаю, каким образом это все касается вас. Вы же помолвлены с другим. Когда Брюс подкатит к вам и скажет: «Не желаете ли?» — вы просто ответите, что он промахнулся и может отчаливать. Вручаете ему шляпу, и он уходит.
Салли неловко рассмеялась.
— Думаете, все так просто? По-вашему, девушкам это нравится? Да что там обсуждать. Это ужасно, и разговорами тут ничего не решишь. Так что давайте сменим тему. Как вы съездили в Чикаго?
— О, хорошо. Довольно грязный город.
— Все так говорят. Но вам-то что, вы же из Лондона.
— Да нет, мне ничего. Вообще-то я неплохо провел время. Посмотрел пару спектаклей. Ходил на них как представитель вашего брата. Ничего, хорошие. Кстати, удивительно, с кем только не столкнешься, когда вот так мотаешься.
— Вы говорите так, словно прогуливались по улицам с закрытыми глазами. Встретили кого-нибудь знакомого?
— Одного типа, которого не видел много лет. Вообще-то мы вместе учились в школе. Такой Фостер. Хотя вы его, наверное, знаете. По крайней мере, имя должны были слышать. Он написал пьесу, на которую ваш брат дал деньги.
У Салли подпрыгнуло сердце.
— Так вы видели Джеральда… Фостера?
— Столкнулся с ним как-то вечером в театре.
— И вы правда учились вместе.
— Да. Он даже был со мной в одной команде в последнем классе, тоже играл в регби.
— Тоже полузащитник схватки? — спросила Салли, улыбаясь.
Рыжик остолбенел.
— Двух полузащитников схватки в команде не бывает— сказал он, потрясенный ее неосведомленностью. Полузащитник схватки — это такой полузащитник, который участвует в схватке и…
— Да, вы мне уже объясняли в Ровиле. Так кем же тогда был Джеральд… мистер Фостер? Шесть и семь восьмых, или что-то вроде?
— Он был крайний трехчетвертной, — ответил Рыжик с подобающей серьезностью. — Довольно быстрый и верткий, однако делать обратный пас в центр так и не научился.
— Какая неприятность! — посочувствовала Салли.
— Если на крайнего трехчетвертного бежит крайний из другой команды, а сбоку его прижимает пятнадцатый номер, — горячился Рыжик, — единственное, что ему остается, если он не хочет вылететь в аут, дать обратный пас.
— Понимаю, — сказала Салли. — Как же я сама не подумала. Наверное, вы ужасно обрадовались встрече. Столько всего надо было обговорить.
Рыжик тряхнул головой.
— Да не так уж и много. Мы никогда особо не дружили. Видите ли, этот Фостер был просто гнида.
— Что!
— Гад, — пояснил Рыжик. — Дрянь. С ним у нас мало кто общался в школе. Лично я его всегда не выносил.
Салли окаменела. Вплоть до этого момента Рыжик ей нравился и когда-нибудь потом, несомненно, понравится снова, однако, услышав эти слова, она обнаружила, что смотрит на него с нескрываемой враждебностью. Да как он смеет сидеть тут и говорить так о Джеральде?
Ничего не подозревавший Рыжик, между тем, раскуривал сигарету и развивал свою тему:
— Странно все-таки в школе. Обычно если человек отличился в спорте — играет в крикет, или регби, или еще что, — популярности ему просто не избежать. А вот эта гнида Фостер как-то Умудрился, никто его особенно не любил. Конечно, были у него какие-то приятели, но вообще ребята его избегали. Возможно, потому что он немного важничал… задирал нос, знаете… Лично я с ним не общался, потому что он был нечестным. Конечно, это не сразу замечаешь, надо пожить с человеком какое-то время, но мы-то с ним прожили под одной крышей…
Салли удалось сдержаться, хотя голос у нее немного дрожал.
— Должна заметить, — сказала она, и тон ее насторожил бы Рыжика, не будь он так занят, — что мистер Фостер — большой мой друг.
Однако Рыжик по-прежнему пытался прикурить; занятие не из легких, когда от окна тянет сквозняком. Голову он наклонил, а руки сложил коробочкой, которая наполовину скрывала его лицо.
— Послушайтесь моего совета, — бормотал он. — Не связывайтесь с ним. Гнусный тип.
Говорил он с рассеянной медлительностью человека, погруженного в дело, и Салли больше не могла сдерживать пылавший внутри огонь.
— Может быть, вам интересно узнать, — сказала она, выстреливая слова сквозь сжатые зубы, — что за Джеральда Фостера я выхожу замуж.
Голова Рыжика медленно появилась из сложенных чашей рук. В его глазах застыло удивление и какой-то ужас. Сигарета безвольно свисала изо рта. Ничего не говоря, он сидел, ошеломленно уставившись на Салли. Спичка обожгла ему пальцы, он вздрогнул и выронил ее. Резкая боль словно разбудила его. Он заморгал.
— Вы шутите, — тихо проговорил он, и в голосе его была какая-то тоска. — Этого не может быть.
Салли раздраженно пнула ногой стул, на котором сидела. В этих словах ей послышалось осуждение. Он осмеливался критиковать…
— Очень даже может!
— Гримаса отчаяния исказила лицо Рыжика. Он не мог решиться. Наконец, с видом человека, который подготовился к ужасному, но неизбежному испытанию, он заговорил хрипло, больше не глядя на Салли, опустив глаза к спичке на ковре. Она все еще дымилась, и он машинально придавил ее каблуком.
— Фостер женат, — сказал он коротко. — Он женился за день до того, как я уехал из Чикаго.
4
Рыжику показалось, что в наступившей тишине, которая наполнила комнату живым присутствием, оборвались даже звуки, доносившиеся с улицы, как будто слова его были заклинанием, отрезавшим его и Салли от остального мира. Только маленькие часы на каминной полке тикали, тикали, тикали, колотились, как испуганное сердце.
Он уставился прямо перед собой. Все мышцы одеревенели. Он не мог шевельнуться, как иногда случалось с ним в кошмарах, и ни за какие сокровища Америки не согласился бы поднять глаза, посмотреть Салли в лицо. Он видел ее руки; пальцы впились в ручки кресла, суставы побелели.
Горько упрекая себя за неловкость и бестактность — нельзя было обрушивать на нее эту новость так внезапно, — он, как ни странно, испытывал что-то вроде радости. Никогда прежде он не был так близок с ней. Словно барьер, стоявший между ними, рухнул.
Что-то зашевелилось… Это была ее рука. Пальцы медленно разжались, вновь стиснули ручки кресла, потом как бы с сожалением отпустили. По жилам опять текла кровь.
— У вас сигарета потухла.
При звуке ее голоса, внезапно нарушившего тишину, Рыжик вздрогнул, как от удара.
— О, спасибо!
С усилием он чиркнул спичкой. Она шумно вспыхнула. Рыжик поспешно задул ее, и жуткая тишина вновь повисла над ними.
Он машинально затянулся. На мгновение он увидел лицо Салли — бледные щеки, горящие глаза, гордо вздернутый подбородок, как знамя над полем битвы. Настроение его изменилось. Теперь он испытывал лишь тупое бешенство, беспомощную ярость против человека, который был в тысяче миль от них.
Салли вновь заговорила. Голос звучал глухо, словно она была где-то далеко. В нем ощущалась какая-то странная скука.
— Женился?
Рыжик швырнул сигарету в окно. Заметив, что курит в такую минуту, он пришел в ужас. Ему совсем не хотелось курить. Он кивнул.
— И на ком же он женился?
Рыжик покашлял. Что-то стояло у него в горле, и говорить было трудно.
— На такой Доланд.
— На Эльзе Доланд?
— Да.
— Эльза Доланд. — Пальцы Салли выбивали дробь на ручке кресла. — Эльза Доланд?
Вновь наступила тишина. Маленькие часы суетливо тикали на каминной полке. За окном гудели автомобили. Откуда-то издали донесся слабый перестук набирающего скорость поезда. Эти привычные звуки теперь показались Салли странно новыми и нереальными. Ей чудилось, что ее перенесли в какой-то другой мир, где все по-иному, незнакомо и ужасно, — все, кроме Рыжика. В его облике ей виделось что-то привычное и ободряющее.
Словно покинув собственное тело, она спокойным критическим взглядом со стороны наблюдала за происходящим. И вдруг она поняла: то, как держится Рыжик, заслуживает восхищения. В этом перевернутом мире он вел себя безупречно. Он не пытался утешить ее банальностями. Он ничего не говорил и даже не смотрел на нее. Салли сознавала, что сочувствие стало бы для нее сейчас пыткой и выносить чужие взгляды ей просто не под силу.
Замечательный Рыжик. Все в том же отстраненном состоянии она беспристрастно рассматривала его, и благодарность поднималась из глубин ее души. Он сидел перед ней, ничего не говоря и не делая, словно знал: среди этого кошмара ей помогает сохранить рассудок эта полыхающая шевелюра, глядя на которую, она чувствовала, что есть в мире вещи незыблемые.
Рыжик не двигался. В комнате стало почти темно. Сквозь окно светил фонарь.
Она резко встала. Мало-помалу, очень медленно удушливое облако, окутавшее Салли, рассеивалось. Она приходила в себя. Черная минута была позади, она возвращалась в мир живых. Жестокая, почти нестерпимая боль жгла ее изнутри, однако смутно она осознала: ей грозило что-то страшнее боли, и только с помощью невозмутимого Рыжика она вышла победительницей.
— Ступайте ужинать, Рыжик, — сказала она. — Вы, наверное, умираете с голода.
Он ожил, как придворный в замке Спящей красавицы, встряхнулся и неуклюже поднялся с кресла.
— О, нет! — сказал он. — Совсем нет, правда.
Салли зажгла свет, и он сощурился. Теперь она уже могла выдерживать чужие взгляды.
— Сходите, поешьте, — сказала она, — Закажите себе что-нибудь вкусное и побольше. Вы заслужили… — Ее голос на мгновение дрогнул. Она протянула ему руку. — Рыжик, — сказала она нетвердо. — Я… Рыжик, вы истинный друг.
Когда он ушел, Салли села и заплакала, затем деловито вытерла глаза.
— Ну вот, мисс Николас! — сказала она. — Час назад вы бы так не смогли… А сейчас мы сварим на ужин яйцо и посмотрим, как вам понравится.
Глава XI САЛЛИ СБЕГАЕТ
Если бы Рыжика Кемпа попросили перечислить собственные достоинства, вряд ли список получился бы длинным. Возможно, для начала он заявил бы, что всегда хочет как лучше, а потом долго грыз в раздумье карандаш. Однако даже если бы ему удалось в конце концов дополнить этот перечень пунктом-другим, про такт и деликатность он и не вспомнил бы.
Между тем, оставив Салли на несколько дней одну, он продемонстрировал именно эти качества. Нелегко было держаться вдали от нее, однако он крепился. Исходя из личного опыта, он твердо верил: когда человеку плохо, он желает уединения. В свое время Рыжику тоже случалось, как он сам бы сказал, «попадать в переделки», и в такие моменты он просил только, чтобы ему позволили спокойно обдумать и пережить все в одиночестве.
Однако с наступлением субботы он решил, что уже можно переходить к действиям. Суббота в общем-то неплохой день, чтобы возобновлять старые знакомства. На работу идти ему было не надо, а самое главное — накануне он получил недельное жалованье. Некоторую сумму у него ловко изъяла миссис Мичер, однако оставалось вполне достаточно, чтобы попытаться утешить Салли с поистине княжеским размахом. Ему показалось, что было бы неплохо взять напрокат автомобиль и свозить ее в один из загородных ресторанчиков, которых, как он слышал, много по дороге в Бостон. Он обдумал план. И чем больше Рыжик над ним размышлял, тем лучше он ему казался.
Подтолкнула его к этому решению и необычайно хорошая погода. В последнее время погода вообще стала откровением для Рыжика. В Америке он впервые узнал, что такое бабье лето, и чувства переполняли его. И вот, этим субботним утром он стоял на крыше пансиона, радуясь как чуду бархатным лучам солнца, и ему казалось, что в такой денек нет ничего лучше, как повезти Салли в открытом автомобиле за город.
Дом миссис Мичер возвышался на одной из боковых улочек в нижней части авеню. С его крыши, если вам удалось пробраться сквозь заросли болтающегося на веревках выстиранного белья, было видно много интересного. Налево — площадь Вашингтон-сквер, полная дремлющих итальянцев и детишек на роликовых коньках, а справа — вид, который никогда не надоедал Рыжику: высокие трубы пароходов компании «Кунард», медленно плывущие вниз по реке. Из-за домов виднелись только они, так что казалось, что корабль плывет по Девятой авеню.
Сегодня труб было четыре, из чего Рыжик заключил, что это — «Мавритания». Поскольку из Англии он прибыл именно на этом корабле, на него нахлынули воспоминания. Он наблюдал за величавым продвижением труб, пока они не скрылись за высокими домами. Тогда Рыжик повернулся, полез сквозь лес простынь и спустился в свою комнату за шляпой. Через четверть часа он уже стоял в подъезде ее дома, с плохо скрываемым отвращением разглядывая саржевую спину своего кузена, который беседовал с джентльменом в форме.
Когда беспечный золотоискатель, с песней шагая по пустыне, вдруг нос к носу столкнется с гремучей змеей, вряд ли его настроение сменится так же резко, как у Рыжика при этом возмутительном зрелище. Встретить мистера Кармайла было неприятно даже на родной Пиккадилли. Обнаружить его здесь сейчас было просто отвратительно. Только одно могло привести его в этот дом — очевидно, он пришел к Салли. У Рыжика внезапно сжалось сердце: он вспомнил роскошный сверкающий автомобиль, который видел у дверей. Было ясно, в этот золотой осенний денек не ему одному захотелось прокатить Салли.