Ужас охватил матросов. В отчаянии греки молились Посейдону. Неоптолем спустился в каюту. Когда он поднялся наверх с каким-то свертком в руках, миопароны уже окружили триеру, как лаконские псы оленя. Неоптолем видел лица разбойников, сверкавшее в их руках оружие.
Сильным движением он поднял сверток, и ветер раздул алое полотнище с серебряным месяцем и звездой.
Прошло несколько мгновений, и на ближайшей миопароне выбросили что-то белое. Обычно так поступали те, кто отдавался врагу на милость. Но вряд ли можно было думать, что пиратов напугал флаг Митридата. Наверное, это знак их мирных намерений. Прошло еще несколько минут, и с миопароны был спущен челнок. Посланец пиратов ловко греб веслами и с такой же ловкостью поднялся на палубу триеры по сброшенному ему канату.
Лицо пирата показалось Неоптолему знакомым. Но где он мог видеть этого человека? Пират тоже удивленно смотрел на наварха и неожиданно бросился ему в ноги.
– Прости меня, доблестный наварх, что я напал на твое судно! Ведь я не мог знать, что оно принадлежит моему спасителю – царю царей Митридату Евпатору.
Он торопливо сунул правую руку под пурпурную тунику, и Неоптолем увидел на его крепкой ладони золотой статер.
– Евкрат, это ты! – вскрикнул Неоптолем. – Или меня обманывают глаза?
– Нет, они тебя не обманывают, – сказал вифинец, обнимая ноги Неоптолему. – Да, я Евкрат. Рыбак, воин, а ныне, как видишь, архипират.
– Завидная метаморфоза! – сказал херсонесит, поднимая Евкрата. – Но как это произошло?
– О, это очень длинная история! Скажу тебе только, что с тех пор, как мой благодетель Митридат вернул мне свободу, я служил трем полководцам. – Он растопырил ладонь левой руки, на которой было всего лишь три пальца. – Манию Аквилию. – Он загнул мизинец, черный от смолы. – Наместнику Киликии Октавию. – Он загнул безымянный палец. – Фимбрии. – Он загнул палец, называвшийся когда-то средним. – Каждый раз мне удавалось бежать, прихватывая кое-кого из воинов. Но потом Азию захватил Сулла. Он продал в рабство жителей моей деревни за неуплату долгов. Я рубил лес для римских трирем в горах Фракии. Пять лет не видел моря и уже начал забывать, как шумят волны. Я стал зверем, заросшим и косматым, как медведь. В дождливые дни мы играли в кости. Мне выпала собака. Я их проиграл. – Он поднял ладонь с обрубленными пальцами. – Потом мне удалось бежать. Началась вольная жизнь. – Его лицо расплылось в широкой улыбке. – Помню, как мы высадились в Италии. Претер Антоний послал против нас флот и потрепал наших лошадок. – Он показал на миопароны. – Решили мы ему отомстить. Забрали мы его сестру. После этого я вверх пошел. На другой год меня архипиратом выбрали. Вот и плаваю. За мою голову награда назначена: пять тысяч золотых! Сначала думал я сам ее за себя внести, откупиться, – он улыбнулся, показав кривые зубы, – а потом думаю: зачем? Пусть ищут! А ты как будто тоже свое ремесло переменил? – спросил он Неоптолема.
– В море спокойнее.
– Вот-вот! – подхватил пират. – Я тоже так считаю. В море ты сам себе хозяин. И не ты перед богами дрожишь, а они трепещут. И готовы тебе все свои сокровища выложить.
– Оставил бы ты богов в покое, – укоризненно сказал Неоптолем. – Нам надо с людьми разобраться. Ты слышал, что царь Никомед умер?
– Подох, собака. Вот кого бы я на рее вздернул! Из-за него все началось.
– Перед смертью, – продолжал Неоптолем, – Никомед завещал свое царство римлянам, и консул Аврелий Котта тотчас же передвинул флот к проливам. Теперь у римлян все Внутреннее море от Боспора до Геракловых Столбов.
– Нет, – возразил пират, – столбы у Сертория. Клянусь Посейдоном, ты ведь к нему плывешь!
– Не буду от тебя скрывать: меня посылает к Серторию Митридат. Царь надеется, что я сумею договориться с этим римлянином, и тогда мы ударим на Италию с двух сторон. Третья же остается тебе.
Он широким жестом показал на море.
– Не мои это воды, – отозвался пират. – Теперь они Седому достались. Вот если бы Спартак в Африке восстал…
– О чем ты говоришь? Седой, Спартак… Что это за люди?
– Седой – такой же, как я, царь морских людей. Только его владения к северу от Сицилии, а мои к югу. Мы друг к другу не заходим. Спартак же гладиатор! Он Риму войну объявил и рабам свободу дал.
Неоптолем взволнованно заходил по палубе.
– Знай об этом Митридат, он послал бы меня не к Серторию, а к Спартаку. А ты бы мне встречу с Седым устроил.
– С Седым! – воскликнул Трехпалый. – Да он тебя римлянам на второй день выдаст. Когда его еще Чернобородым звали, он им пятки лизал.
– Чернобородым! – вскрикнул Неоптолем. – И еще папой Хароном. Вот оно что! Мне повезло, что я в твои воды попал.
РУКА МИТРИДАТА
С нескрываемым любопытством Неоптолем смотрел на своего собеседника. Этот одноглазый римлянин был одним из тех людей, которые при жизни входят в легенды. Спасаясь из пламени гражданской войны, он бежал на острова Блаженных, а по пути всколыхнул всю Испанию.
Серторий с неменьшим интересом разглядывал царского посла. Он и раньше слышал об его удивительной победе на льду Боспора Киммерийского. Этот посол – признак серьезности намерений Митридата.
– Я не мог тебя встретить, – сказал Серторий. – Побережьем владеют враги. Они задерживают купцов, чтобы лишить меня оружия и припасов. Удивляюсь, как тебе удалось высадиться и сохранить корабль.
– О! Мои друзья знают это побережье не хуже, чем твои – тропы в горах. У них быстрые корабли и опытные кормчие. Тебе надо бы иметь свой флот.
Серторий улыбнулся.
– Могу ли я об этом мечтать!
– Митридат пришлет тебе сорок дикротов! – произнес Неоптолем. – Он протягивает дружескую руку через горы и моря в надежде, что ты ему ответишь тем же.
Серторий вспомнил, что незадолго до Марсийской войны в Риме только и говорили, что о «руке Митридата». Любое недовольство и возмущение приписывали этой мифической «руке». А теперь он уже видит ее пальцы.
– Чем я отвечу на этот щедрый дар? – Серторий перешел на патетический тон, чтобы скрыть свое беспокойство. Он не верил в бескорыстие царей.
– Провожая меня, Митридат сказал: «Хорошо бы соединить наших иберов!» Это была шутка. У моего повелителя нет недостатка в воинах. Он ищет друзей, ибо, как говорят кавказские иберы: «Есть у тебя рука – возьми кинжал, есть у тебя кинжал – добудь жену, есть у тебя жена – построй дом, есть у тебя дом – отдай другу».
Серторий улыбнулся:
– Мой дом в Сабинских горах. У меня нет жены. Я мог бы дать коня, но, кажется, легче было Гераклу пригнать в Микены быков Гериона, чем тебе доставить моего Кайкия в Синопу. Вот мой подарок!
Он вынул из ножен на поясе кинжал и, как бы взвешивая его на ладони, протянул Неоптолему. Серебряная рукоятка была украшена двумя лентами изображений: на верхней – фигурки грифонов тончайшей работы, на нижней – головки львов, разделенные какими-то знаками или буквами.
– Митридат собирает древнее оружие, – сказал Неоптолем, почтительно принимая подарок. – В его коллекции меч Кира с рукоятью, украшенной сапфирами, и золотое копье Александра. Я ему доставил булаву царицы саков Тамары. Теперь у него появится кинжал Сертория.
– Это оружие Аргантония. Так, во всяком случае, уверили меня иберы. Они раскопали могильный холм в устье Бетиса, где когда-то стоял крепкостенный Тартесс.
– Кинжал Аргантония! – воскликнул Неоптолем с восторгом. – К тому же древняя надпись! Помнится, мы проходили через землю галатов. Там, на скалах, высечены фигуры, стершиеся от времени. Под ними надписи, похожие на следы когтей каких-то чудовищных птиц. Надо было видеть, как Митридата они притянули. С трудом удалось увести мне его. А потом он меня долго корил, что я не дал ему изучить языка хеттеев. Ибо рисунки и надписи оставлены хеттеями.
В открытый полог шатра просунулась взлохмаченная голова.
– Она пришла! – раздался ликующий крик варвара.
Серторий растерянно взглянул на гостя.
– Мне надо идти! – сказал он, как бы извиняясь. – Но мы вскоре продолжим нашу беседу.
Уловив на лице Неоптолема тень неудовольствия, Серторий добавил:
– Ты можешь идти со мной, если хочешь.
– А я не помешаю твоему свиданию? – спросил Неоптолем нерешительно.
Серторий расхохотался:
– Пойдем!
Нет! Это не видение, не призрак. Со скалы, перебирая ногами, тонкими, как струны, спускалась белая лань. Ее не пугали вооруженные люди и кони. Воины, в которых Неоптолем узнал иберов, стояли как зачарованные, боясь пошевелиться. Один лишь Серторий вел себя так, как будто ничего не произошло. Его правая рука опустилась па шею животного. И если бы не подбежал Неоптолем, Серторий мог бы прижать к груди голову с кроткими изумленными глазами.
Римлянин, кажется, даже не понял, что Неоптолем спугнул животное. Он шепнул ему:
– Смотри!
Неоптолем оглянулся. Иберы стояли на коленях в молитвенных позах. Многие протягивали к Серторию руку, словно к богу.
– Мои друзья ненадежны, – сказал Серторий гостю, когда они остались одни. – Это храбрые и мужественные люди. Но для них я останусь римлянином. И если бы не лань, может быть, они давно бы покинули меня. Их удивляет любовь ко мне животного, которого они считают священным за его редкий белый цвет. Они не знают – надеюсь, ты не выдашь им этой тайны? – что три года назад, охотясь в горах, я подстрелил лань, а детеныша вскормил в пещере.
– Обещаю, что этот секрет буду хранить так же свято, как и другие твои тайны. Того же я жду от тебя. После долгих раздумий мой господин решил возвратить земли, незаконно у него отнятые римлянами.
Серторий насторожился. Теперь он понял замысел Митридата.
– О каких землях идет речь?
– О Вифинии и Азии.
– Это исключено! – сказал Серторий. – Азия никогда не принадлежала Митридату. Это владения аталлидов. Вифинию уже нам завещал Никомед.
– О боги! – воскликнул Неоптолем, отступая па шаг.
– Что тебя удивляет?
– Я представляю себе, как бы ты разговаривал со мной, находясь не в этой горной глуши, а в сенате. Пусть Вифинией владеет сын Никомеда. Что касается Азии, то царь добивается, чтобы из нее были изгнаны его враги. Тебе бы он оставил Азию, как наши иберы отдают друзьям дом.
– Вот и прекрасно! – сказал Серторий. – Я пошлю с тобою Легата, чтобы он принял Азию.
У Неоптолема перехватило дыхание. Он не рассчитывал на такой оборот!
– Легата?
– Марка Магия. Это лучший из моих воинов. Те, кто сталкивались с ним на деле, называют его магом. Поистине он творит чудеса.
Не дожидаясь ответа посла, Серторий крикнул что-то по-иберийски.
Прошло несколько мгновений, и в шатер вошел воин невысокого роста. Взглянув ему в лицо, Неоптолем оторопел: у римлянина не было левого глаза.
– Теперь ты понимаешь, на какую я иду жертву, – пошутил Серторий. – Иберы говорят, что у нас два глаза на двоих.
– Зато у тебя будет свой глаз в Азии, – ответил Неоптолем шуткой.
СМОТР
Ипподром, в котором когда-то юный царь усмирил дикого коня, стал местом другого зрелища. По всему зеленому полю от ворот до меты выстроились воины в одеждах и вооружении тех стран, откуда они явились. Каппадокийцы были в пестрых хитонах с рукавами и панцирях из железных пластинок наподобие рыбьей чешуи. Они держали большие луки и короткие копья. Армении имели на голове медные шлемы, сплетенные из проволоки, и были вооружены медными щитами и дротиками. Меоты Олфака имели на голове остроконечные шапки из плотного войлока. Иберы были в черных высоко подпоясанных хитонах и шапках из шкуры барса. Тавры, одетые в овчины, потрясали изогнутыми скифскими луками и каменными булавами наподобие человеческих голов, которые они когда-то приносили в жертву Деве. Сарматы, называвшие себя царскими, были в кожаных безрукавках, опушенных мехом, и длинных кожаных штанах. У одних из них были железные топорики – клефцы – с острием в виде клюва цапли, у других – длинные, слегка изогнутые мечи, которыми было удобно рубить с коня. Ахейцы, считавшие себя потомками воинов Агамемнона, выставили перед собой продолговатые деревянные щиты с грубо намалеванными кораблями. Будто бы на этих судах они покинули берега Троады и, заблудившись, вместо благословенных Микен попали в теснины Кавказа. Одежда светловолосых гигантов – бастарнов, занявших низовья Данавия во времена Лаодики, напоминала фракийскую, но на головах у воинов были шлемы с рогами, а в руках копья с плоскими листовидными наконечниками.
Коренастый римлянин, обходивший строй рядом с Митридатом, крутил головой. Кажется, он был недоволен устроенным для него парадом. Он обратил к Митридату свой единственный глаз и бросил несколько слов на своем языке.
Царь остановился.
– Приказывай! – ответил он по-гречески. – Я передаю войско под твое командование, Марк Магий.
Римлянин обернулся и сделал знак воинам, стоявшим у повозки. Они сбросили холст и стали снимать и раскладывать на земле пилум к пилуму, щит к щиту, гладиус к гладиусу. Это было оружие римского легионера, простое и прочное, проверенное временем. О его мощи знали народы от Тага до Евфрата. Перед ним склонялись цари.
Магий отбежал к телохранителю Митридата Битаиту и снял с его головы шлем.
– Что ты делаешь? – воскликнул галат, ощутив прикосновение враждебного железа.
– Магий хочет тебя одеть римским воином! – пояснил Митридат.
А тем временем одноглазый подавал пилум и поножи.
Раздался глухой ропот. Воины поняли план нового командира: дать войску римское обличив. Но ведь к оружию привыкаешь, как к другу. С каждым шлемом, щитом, булавой связано столько историй, правдивых и маловероятных, что не хватит жизни для того, чтобы их выслушать. Оружие переставало быть листом меди или пластиной из стали. Оно становилось частью человеческой судьбы. Недаром, по древним обычаям, оно должно было сопровождать воина в царство, откуда нет возврата. И эта святыня объявляется никому не нужным хламом. Взамен проверенных, испытанных, пригнанных к телу и как бы сросшихся с ним доспехов надо надеть чужие, холодные, сияющие враждебным блеском латы, взять в руки гладиус, холодный и нескладный, не то кинжал, не то меч, надеть тяжелые, обитые гвоздями калиги.
Ипподром встревоженно гудел. Каппадокийцы, армении, фракийцы, галаты – все племена и народы, не желавшие подчиниться римской власти, не хотели принять римское оружие.
Магий пожимал плечами. Ему было непонятно возмущение воинов Митридата. Римляне охотно заимствовали все достойное подражания у своих врагов, и он мог бы указать, что в вооружении легионера принадлежит этрускам, а что галлам.
Митридат выхватил меч из ножен.
– Эй, вы! – крикнул он громовым голосом. – Кто не желает снимать свои доспехи, я сниму у того голову.
По ипподрому прошло движение. Зная, что Митридат в таких случаях не шутит, воины стали бросать на землю свое оружие и доспехи.
– Вот так! – сказал Митридат. – Можешь приступать к делу, Магий.
Все чаще Магий вспоминал наставления Сертория: «Ты отправляешься в Азию, в мир, где все наоборот». Прежде он не придавал этим словам значения, считая их шуткой. Теперь он понял, что против него в этой войне будут не одни лишь сулланцы.