Черная Птица спустил курок, и только стебельки травы разлетелись в стороны. Так как охотники прилегли все трое наземь один за другим, то они не представляли обширной цели, и пуля безопасно просвистела мимо них.
Подождав несколько минут, индеец громко произнес:
— Черная Птица обманулся; он видит свою ошибку и станет искать белых воинов в другом месте.
— Поди-ка поверь ему, — проворчал Хозе, — собака убеждена в противном более, чем когда-либо. Искуситель оставит нас теперь на несколько минут в покое, пока не справится вон с тем бедняком, что не заставит себя долго ждать, потому что казнь белого — это такое зрелище для индейца, которому он никогда не в состоянии противиться.
— Нельзя ли, однако же, оказать какую-нибудь помощь несчастному, коему предстоят страшные истязания?! — воскликнул Фабиан.
Розбуа взглядом спросил мнения своего спутника.
— Нельзя отвергать этого напрочь, — произнес он наконец, — впрочем, я все еще надеюсь, что какое-нибудь непредвиденное обстоятельство выручит нас. Что бы ни говорил Хозе, а индейцы, вероятно, еще питают сомнение насчет нашего присутствия. Но если мы покажемся, всякая надежда будет напрасна.
Старик погрузился в задумчивость.
— Соединиться с этими чертями даже против дона Эстевана было бы делом самой гнусной подлости, но что будешь делать?.. Что делать, Боже мой!.. — прибавил канадец тоскливо.
Опасения иного рода вдобавок мучили его. Он видел Фабиана в опасности, когда кровь его была разгорячена дикими страстями. Но обладал ли Фабиан хладнокровием, обладал ли он спокойным мужеством, чтобы идти навстречу смерти, не подчиняясь страсти?
Наконец Розбуа решился.
— Слушай, Фабиан! — начал он. — Могу ли я с тобой говорить, как с мужчиной? Не поразит ли тебя то, что я намерен тебе сообщить? Не покажется ли ужасным?
— Вы сомневаетесь в твердости моего характера? — спросил Фабиан старика спокойным тоном, но с явным упреком. — Говорите, что вы задумали, я не побледнею от страха, я готов следовать за вами всюду, куда укажете!
— Еще никогда мы не находились в большей опасности, чем теперь, — продолжал Розбуа с торжественностью, — наши враги превосходят нас числом в семь раз. Если даже мы положим по шесть человек, то и тогда их останется почти столько же, сколько нас.
— Ведь однажды нам удалось кое-что в этом роде! — прервал его Хозе.
— Ну так может удасться и во второй раз! — воскликнул с энтузиазмом Фабиан.
— Хорошо, хорошо, — умерил его пыл Розбуа, — но, что бы ни случилось, эти черти не должны нас захватить живыми в свои руки. С Божьей помощью попытаемся спасти этого несчастного!
— Итак, за работу! — воскликнул Фабиан.
— Еще не время, — остановил его старик, — прежде посмотрим, что эти красные черти затевают со своим пленником.
Что касаемо последнего, то во время совещания между Розбуа и его спутниками индейцы отвели бедолагу на некоторое расстояние от берега и вытянулись в цепочку параллельно берегу. Пленника они поставили перед собою, дозволив свободно передвигаться без коня и оружия.
— Я понял, что они затевают, — произнес Розбуа, — я это точно так же угадываю, как если бы я присутствовал при их совещании. Они намереваются испытать, не будут ли коленные суставы этого несчастного крепче его рук. Эти черти хотят потешить себя человеческой травлей.
— Как так? — спросил с удивлением Фабиан.
— Они дадут своему пленнику возможность бежать и пустят его вперед; потом они бросятся за ним в погоню с копьями и палицами. Если у несчастного прыткие ноги, то он добежит до берега прежде них, и тогда мы крикнем ему, чтобы он плыл к нам. Несколько метких выстрелов из наших карабинов могут оказать ему помощь. В таком случае он проберется к нам на остров невредимым. Остальное уже будет наше дело. Если же страх парализует его ноги, подобно тому, как он обессилил его руки, тогда первый из краснокожих, который его догонит, раздробит ему череп своей палицей или пронзит копьем. Во всяком случае нам надо постараться сделать то, что по силам.
В эту минуту возвратились пятеро индейских всадников, отделившихся было от прочих подобно пяти первым, вооруженным с ног до головы.
Наступила минута испытания. Фабиан, сильно прижимая дуло карабина к груди, глядел с глубоким состраданием на несчастного пленника, который, с неподвижным взором, с лицом, обезображенным ужасом, в мучительном страхе ожидал минуты, когда индейский военачальник подаст сигнал.
Все на острове и на равнине находились в трепетном ожидании той минуты, когда начнется ужасная комедия, как вдруг Черная Птица сделал движение рукой, отсрочив на минуту начало этой отвратительной травли. Индеец указал пальцем на голые ноги своих воинов и потом на сафьяновые полусапожки, защищавшие ноги пленника.
Пленник понял смысл этого жеста и, опустившись на песок, принялся безропотно, но мешковато разуваться, желая, по-видимому, выиграть несколько минут времени.
— О дьяволы, о дьяволы! — воскликнул Фабиан.
Но Розбуа тотчас же зажал ему рот.
— Молчи! — сказал повелительным тоном старик. — Не лишай криком несчастного последней возможности к спасению! Не отнимай у него помощи, которую Господь еще в состоянии ему оказать, если он приблизится к нам на расстояние выстрела!
Убедившись, что старик прав, Фабиан зажмурил глаза, чтобы не видеть зрелища, которое должно было представиться его взору.
Наконец, пленник поднялся, и индейцы, выставив одну ногу вперед, уже пожирали его глазами. Вдруг Черная Птица ударил в ладоши.
Вой апахов, раздавшийся вслед за этим сигналом, ни с чем другим не может сравниться, как только с ревом стаи ягуаров, преследующих стадо оленей. Несчастный пленник бежал со скоростью оленя, но гнавшиеся за ним индейцы не отставали от него и преследовали его подобно разъяренным тиграм.
Благодаря тому, что пленника спервоначалу отделял от преследователей ярд-друтой, ему удалось пробежать благополучно часть пространства, отделявшего его от берега реки. Но вскоре силы несчастного стали заметно слабеть, ноги раздирали острые камни и колючки нопаловых растений. Тем не менее он все еще держался впереди своих преследователей, пока одному из апахов не удалось сильным скачком почти отрезать, его; индеец метнул копье, но, к счастью, промахнулся, древко прошло в дюйме от головы несчастного, а индеец, потеряв равновесие, упал на песок.
Гайферос, — а несчастный пленник был именно он, тот самый авантюрист, которого дон Эстеван послал разведать о пропавшем Кучильо, — казалось, умерил на минуту свой бег, не зная, поднять ли ему копье, выпавшее из рук апаха, или нет, но инстинкт самосохранения побудил его бежать дальше, и все же минута промедления оказалась для него гибельной.
Трое охотников на острове с тревогой следили за развитием этой неравной борьбы, где один сражался против двадцати. Вдруг в облаке пыли, поднявшейся от этой отчаянной гонки, промелькнул топор над головой Гайфероса; несчастный рухнул наземь, но вследствие сильного разбега прокатился по песку почти до самого берега.
Розбуа хотел было выстрелить, но страх попасть в того, кого он хотел спасти, удержал его руку. Только на мгновение, на одно мгновение ветер разогнал столб пыли, окружавшей этих людей… Розбуа выстрелил, но было поздно — индеец, которого сразила пуля канадца, уже держал в своих руках окровавленный скальп несчастного Гайфероса, который валялся обезображенный на берегу.
На этот неожиданный выстрел, вслед за которым старый охотник и испанец огласили воздух воинственными криками, индейцы ответили гневным ревом. Апахи удалились прочь, полагая, что их пленник испустил дух. Однако несчастный вскоре встал на колени, обливаясь кровью. Его голова были лишена естественного покрова. Он поднялся было на ноги, ступил несколько шагов вперед, но, ослабленный потерей крови, в изнеможении упал опять в прибрежную грязь.
Старик пришел в неописуемое негодование.
— Га! — вскричал он. — Если в нем еще сохранилась искра жизни, если он только лишился черепного покрова — от этого ведь не всегда непременно умирают, — мы спасем его! Я призываю Господа в свидетели.
Глава XIII
В то время, когда старик произнес эти слова, вызванные справедливым гневом, ему показалось, что он слышит чей-то умоляющий голос.
— Кажется, несчастный умоляет нас о помощи? — тихо сказал он и в первый раз приподнял голову над окраиной, образуемой камышом. При виде надвинутой на голову лисьей меховой шапки и длинной, тяжелой винтовки, которую он держал в руках точно легонький прутик, апахи узнали одного из самых страшных своих врагов, и все с удивлением отступили назад, так как, за исключением Черной Птицы, никто из его подчиненных не встречался до того времени с Розбуа. Последний между тем устремил внимательный взор на противоположный берег, где лежал изуродованный Гайферос, слабым голосом моливший о помощи и простиравший к канадцу руки.
Индеец, изуродовавший несчастного белого, валялся тоже подле него на земле, еще сжимая в своих судорожно стиснутых пальцах покрытую волосами кожу с черепа.
При этом потрясающем зрелище старый охотник поднялся во весь свой гигантский рост.
— Старайтесь поддерживать против этих собак беглый огонь, — крикнул он своим спутникам. — И не забудьте, что они не должны захватить нас живыми!
С этими словами Розбуа решительно вступил в воду, глубина которой была такова, что всякого другого покрыла бы до головы, но канадцу она не доходила даже до плеч. Ружье, которое он нес перед собой с взведенным курком, держало апахов на почтительном расстоянии.
— Стреляйте после меня, — обратился Хозе к Фабиану, — у меня более верный глаз, чем у вас, и моя кентуккийская винтовка разит вдвое далее вашего люттихского ружья. Но во всяком случае старайтесь делать так, как я, и держитесь наготове! Если кто-то из этих гиен пошевелится, предоставьте мне расправу.
Устремив выжидающий взор на своих врагов, которые поспешили отойти прочь, испанец приподнялся из-за окружающей островок земляной ограды, держа перед собою ружье, готовый выстрелить при малейшем знаке неприязненности.
Между тем канадец продолжал двигаться вперед. Вода вокруг него стала уже спадать, как вдруг один индеец начал в него целить. Но в ту же минуту раздался выстрел, и ружье выпало из рук индейца, а сам он грохнулся ничком на песок.
— Теперь ваш черед, дон Фабиан! — воскликнул Хозе, бросаясь наземь, чтобы, по обычаю американских стрелков, зарядить ружье, лежа на спине.
Фабиан тоже спустил курок, но его выстрел был менее удачен, да и ружье его не брало так далеко, как кентуккийская винтовка; поэтому индеец, в которого он метил, испустил только крик ярости и боли, но не упал с коня. Несколько стрел просвистело мимо Розбуа. Старик только чуть нагнул голову, стараясь в то же время защититься от возможного попадания рукой, и пока он с несравнимым хладнокровием поднимался на берег, Хозе успел уже зарядить ружье и приготовился к вторичному выстрелу. Индейцы в первую минуту не знали, как им быть, и Розбуа воспользовался этим замешательством, чтобы поднять Гайфероса.
Несчастный, ухватившись за шею канадца, сохранял, однако же, еще настолько присутствие духа, чтобы оставить свободным движение его рук. Канадец с ношей на спине сошел опять в воду, но на этот раз пятился лицом к врагам; только один раз послышался звук ружья старого охотника, и ответом на этот звук служил предсмертный вопль индейца. Через несколько минут Розбуа благополучно донес до островка почти бездыханного Гайфероса.
— Число этих чертей уменьшилось на три, — заметил великан, — теперь нам отпущен Богом отдых на несколько минут. Вот видишь, Фабиан, сколько преимуществ представляет беглый огонь. Этим собакам пока вполне достаточно для первого урока. Твой дебют вышел не совсем плохим, и могу тебя уверить: из тебя выйдет весьма сносный стрелок, если ты будешь иметь такую же кентуккийскую винтовку, как у нас.
Минутная победа, одержанная канадцем над апахами, по-видимому, разогнала его печальные мысли, и он обратился к Гайферосу, глухо стонавшему на земле, с успокоительными словами:
— Мы немножко опоздали, почтеннейший, и не успели спасти волосы с вашего черепа; но успокойтесь — дело это не представляет особой важности для мужчины. У меня много знакомых, которые подверглись точно таким же случайностям, как и вы, но им теперь не так уж худо; вам нельзя будет всего лишь завивать волосы, вот и все. Вы живы, а это — главное; теперь надо позаботиться, чтобы ваше временное спасение было продолжительным.
К обезображенному черепу Гайфероса был немедленно приложен грубый компресс из перемятых и сильно смоченных водой листьев магнолии, а голова хорошо обвязана несколькими лоскутьями, оторванными от одежды. Когда перевязка была закончена, а с лица обмыта запекшаяся на нем кровь, ужасная рана уже не угрожала подвергнуться заражению.
— Видишь ли, — обратился Розбуа к Фабиану, все еще воображая, что последний будет жить при нем в лесах неразлучно, — тебе теперь надо знакомиться с привычками и обычаями краснокожих. Разбойники, лишившись трех своих товарищей, теперь знают, что с нами не так-то легко справиться, и вот они теперь удалились, чтобы решить — не удастся ли достигнуть хитростью того, чего нельзя добиться силой. Видишь, как после недавнего шума теперь все стихло.
— Теперь их всего семнадцать человек! — произнес старик торжествующим тоном, обращаясь к испанцу.
— Если их и впрямь только семнадцать человек, — хмыкнул Хозе, — мы, пожалуй, еще сможем с ними справиться. Но если придет на подмогу подкрепление?..
— Что делать! Воспрепятствовать этому мы не в силах, и всякая попытка в том будет очень опасна. Наша жизнь в руках провидения, — прибавил Розбуа. — Эй, дружище, — продолжал он, обращаясь к Гайферосу, — скажи, пожалуйста, не принадлежишь ли ты к лагерю дона Эстевана?
— Вы знаете этого человека? — спросил слабым голосом раненый.
— Без сомнения. А как случилось, что ты удалился так далеко от вашего лагеря?
Гайферос рассказал, как он послан был доном Эстеваном отыскать заблудившегося проводника и как, заблудившись сам, он вскоре был примечен апахами.
— Как звать проводника, которого вы отыскивали? — спросил Фабиан.
— Кучильо, — ответил бедняга.
Фабиан бросил на Розбуа многозначительный взгляд.
— Да, — объяснил старик, — подозрение, питаемое тобой к этому дьяволу в белой коже, по всей вероятности, не лишено основания, и, как кажется, он ведет экспедицию в Золотоносную долину.
— Еще один вопрос, — обратился он к раненому, — и мы оставим вас в покое: сколько народу у дона Эстевана?
— Около шестидесяти человек, — отвечал Гайферос.
Разведав таким образом все, что ему хотелось знать, старик вторично смочил свежей водой воспаленный череп раненого, который после такого облегчения, ослабел от сильных душевных потрясений и от большой потери крови, впал в бесчувственный сон.
— Теперь нам нужно подумать о себе, — произнес канадец, — и прежде всего нам надо устроить себе ограду, которая могла бы лучше противостоять пулям или стрелам, нежели эта хлипкая ограда из листьев и камыша. Вам не удалось сосчитать, сколько у индейцев карабинов?
— Семь, если я не ошибаюсь, — отозвался Хозе.
— Следовательно, десять человек из них менее опасны, — подытожил Розбуа. — Разбойники могут зайти к нам в тыл со стороны реки, слева. Посему нам следует быть готовыми встретить нападение с обоих берегов. Теперь они, вероятно, предприняли обходной маневр, чтобы перейти через реку и поставить нас между двух огней.
Сторона островка, обращенная к берегу, где индейские всадники показались первоначально, была достаточно защищена громадными корнями, торчавшими вверх, подобно рогатинам или кольям, употребляемым для окопов; но зато сторона, с которой можно было ожидать возобновления нападения, была защищена густым, но недостаточно надежным камышом и молодыми ивами.
Благодаря своей необыкновенной силе, канадцу удалось при помощи Хозе вырвать несколько заиленных больших сухих сучьев и стволов, которые незадолго перед тем были прибиты течением.