– Назовите мне следующего защитника чести Англии, Джон? – спросил Принц, и голос его дрогнул от волнения.
– Сэр Найджел из Хампшира, сир.
– Ха! Он человек большой храбрости и искусно владеет любым оружием.
– Это верно, сир. Но зрение у него, как и у меня, для войны не годится. И все-таки он может разить копьем или наносить удары так же весело, как и всегда. Ведь это именно он, государь, выиграл золотую корону, когда ее величество королева Филиппа, ваша матушка, после разгрома Кале устроила состязание всех рыцарей Англии. Я слышал, что в замке Туинхэм есть шкаф, который ломится от призов.
– Надеюсь, что к ним прибавится и мой кубок, – сказал Принц. – Но вот едет германский рыцарь, и, клянусь душой, он кажется человеком очень достойным и смелым. Пусть они бьются трижды, ибо победа слишком важна, одна схватка не может решить всего.
В это время, под звуки труб и приветственные клики гасконской партии, последний из нападающих смело выехал на арену. Это был очень крупный человек, весь в черных доспехах, без всяких украшений и геральдических знаков, ибо все светское и показное запрещалось правилами того военного братства, к которому он принадлежал. Ни перо, ни герб не украшали его простой шлем, а на копье не было даже обычного вымпела. За плечами развевался белый плащ, на левой стороне которого резко выделялся широкий черный крест, прошитый серебром, – хорошо известная эмблема рыцарей тевтонского ордена. Под ним был конь, такой же массивный и черный и такой же строгий, как он сам. Всадник не поднимал его на дыбы, не заставлял скакать галопом, как делают обычно рыцари, желая показать свою власть над лошадью. Торжественно и сурово склонил рыцарь голову перед Принцем и занял свое место на дальнем конце арены.
Почти одновременно из загородки выехал сэр Найджел, пронесся галопом по арене и перед помостом Принца остановил своего большого коня так внезапно, что тот сел на задние ноги. Весь в белых доспехах, с гербом на щите и страусовым пером на шлеме, с развевающимся знаменем и играющим под ним конем, он казался таким непринужденным и радостным, что вся толпа вокруг арены разразилась аплодисментами. С видом человека, который спешит на веселый праздник, он приветственно помахал копьем, натянул поводья и направил бившую копытами лошадь, не давая ей коснуться передними ногами земли, на предназначенное ему место.
Внезапная тишина воцарилась в этой огромной толпе людей, когда два последних противника оказались друг против друга. Исход их состязания как бы обретал двойной смысл: на карту была поставлена не только их личная слава, но и честь их партий. Оба считались знаменитыми воинами, но так как они пожинали успех в очень отдаленных друг от друга странах, им еще ни разу не довелось скрестить копья. Схватка между этими двумя людьми сама по себе уже должна была вызвать живейший интерес, от нее к тому же зависело, на чьей стороне будет сегодня победа. Одно мгновение они медлили: германец – хмурый и сдержанный, и сэр Найджел, в ком каждая жилка трепетала от нетерпения и пламенной решимости. Затем толпа зрителей как бы сразу глубоко вздохнула, с руки гофмаршала слетела перчатка, и оба закованных в латы всадника сшиблись. Казалось, перед помостом Принца ударил гром. Хотя германец и пошатнулся от удара англичанина, но он так метко, в свою очередь, нанес удар по забралу противника, что застежки лопнули, пернатый шлем разлетелся на куски, и сэр Найджел помчался галопом по арене, поблескивая на солнце обнаженной лысиной. В воздухе замелькали тысячи развевающихся шарфов и подброшенных шапок. Это показывало, что первая схватка кончилась в пользу представителя популярной партии.
Рыцарь из Хампшира не принадлежал к числу тех, кого неудача может лишить уверенности. Он пришпорил коня, помчался к палатке и через несколько мгновений вернулся в новом шлеме. Во второй схватке противники показали настолько равные силы, что самый строгий судья не мог бы определить, на чьей стороне перевес. Каждый высек искру из щита другого и каждый выдержал свирепый удар, точно слившись со своей лошадью. Во время последней схватки сэр Найджел всадил копье в германца с такой меткостью, что конец копья вошел в забрало и снес переднюю часть шлема, а немец, нацелившись слишком низко и несколько оглушенный противником, имел неосторожность ударить его по бедру, что являлось нарушением турнирных правил, и вследствие этого он не только вынужден был пожертвовать шансами на успех, но вынужден был бы также отдать оружие и коня, если бы английский рыцарь решил их потребовать. Английские солдаты заревели от восторга, но большая толпа, теснившаяся у ограды, зловеще молчала, тем самым как бы подтверждая, что чаша весов перетянула в пользу англичан и призы будут получены ими. Уже десять победителей выстроились перед Принцем в ожидании его решения, когда вдруг резкий рев рога, зазвучавший с дальнего конца арены, заставил все взоры обратиться к неожиданно появившемуся новому лицу.
Глава XXIV Как с востока прибыл странствующий рыцарь
Мы уже говорили, что арена для турниров в Бордо находилась на луговине возле берега реки и ею пользовались в тех случаях, когда другая, против аббатства св. Андрея, оказывалась недостаточно просторной. Восточным своим краем луговина упиралась в пологий склон; летом он был покрыт густой зеленью виноградников, но сейчас на нем лишь уныло темнели коричневые ограды. Поверху вилась белая дорога, уводившая в глубь страны и обычно пестревшая путниками, однако сейчас почти безлюдная, ибо турнир привлек все население округа. И странно было видеть такое огромное скопление людей, а вдали над ним эту пустынную проезжую дорогу, суровую и безлюдную, уходившую вдаль белой узкой черточкой, терявшейся среди холмов.
Если бы кто-нибудь вскоре после начала турнира взглянул на эту дорогу, он заметил бы на очень большом расстоянии две светлых точки, вспыхивавших и мерцавших в лучах тусклого зимнего солнца. Через час они приблизились, стали яснее, наконец оказалось, что это отблески света на шлемах двух всадников, скакавших во весь опор в сторону Бордо. Еще через полчаса уже можно было различить все детали их снаряжения и доспехов. Первый, вооруженный рыцарь сидел на каурой лошади с белым пятном на груди и на лбу. Он был мал ростом, но очень широк в плечах, забрало было опущено, на простом белом плаще и скромном черном щите отсутствовали какие-либо геральдические знаки. Второй всадник, как видно, его оруженосец и адъютант, был не вооружен, лишь голову его прикрывал шлем, да в правой руке он держал очень длинное и тяжелое дубовое копье, принадлежавшее хозяину. В левой были зажаты поводья не только его собственной лошади, но и рослого вороного боевого коня, в полном снаряжении скакавшего рядом с ним. Эти три коня и двое всадников, как видно, торопились на турнир, и труба оруженосца, зазвучавшая, когда его рыцарь выехал на арену, прервала раздачу призов и отвлекла внимание и интерес зрителей.
– Ха, Джон, – крикнул Принц, вытягивая шею, – кто этот рыцарь и что ему нужно?
– Честное слово, сир, – ответил Чандос, на лице которого было написано бесконечное удивление, – по-моему, это француз.
– Француз! – повторил дон Педро. – А откуда вы это знаете, лорд Чандос, если на нем нет геральдических знаков – ни на платье, ни на шлеме?
– По его латам, сир, они круглее на локтях и на плечах, чем у рыцарей Бордо или у англичан. Я мог бы счесть его итальянцем, если бы его шлем был более покат, но я готов поклясться, что эти пластины были сварены между Бордо и Рейном. Вон его оруженосец, и сейчас мы узнаем, что заставило его перейти границу.
Тем временем оруженосец въехал рысью на траву за оградой, остановил коня прямо перед помостом принца и вторично протрубил в свой рог. Это был человек широкий в кости, с черной густой бородой и развязными манерами. Протрубив в рог, он сунул его за пояс, проехал среди гасконских и английских рыцарей и приблизился к Принцу и его свите на длину копья.
– Я явился, – возгласил он хриплым низким голосом и с резким бретонским акцентом, – как оруженосец и герольд моего хозяина, весьма отважного воителя и вассала великого и могущественного монарха Карла, короля Франции. Мой хозяин услышал, что здесь состоится турнир и есть возможность добиться почетного успеха, поэтому он приехал и просит, чтобы какой-либо английский рыцарь удостоил его, ради любви своей дамы, сразиться с ним на острых копьях, палицах, боевых топорах или кинжалах. Однако он приказал мне передать, что будет биться только с истинным англичанином, а не с каким-нибудь ублюдком, который и не англичанин и не француз, говорит на языке одного из них, а сражается под знаменем другого.
– Сэр! – воскликнул Де Клиссон громовым голосом, а его соотечественники схватились за свои мечи. Однако оруженосец не обратил никакого внимания на их разгневанные лица и продолжал излагать поручение своего хозяина.
– Он готов сразиться, сир, – заявил оруженосец, – хотя его конь и прошел сегодня немало миль, и притом галопом, так как мы опасались опоздать на турнир.
– И вы действительно опоздали, – сказал Принц, – приз сейчас будет вручен; однако я не сомневаюсь, что кто-нибудь из этих джентльменов не откажется ради чести сразиться с французским рыцарем.
– Относительно приза, государь, – заметил сэр Найджел, – полагаю, что выражу общее мнение: пусть французский рыцарь увезет его, если честно его выиграет.
– Передайте эти слова вашему хозяину и спросите, с кем из этих вот пяти англичан он пожелал бы сразиться, – сказал Принц. – Подождите, на вашем рыцаре нет герба, и мы до сих пор не слышали его имени.
– Мой хозяин, сир, дал обет пресвятой Деве не называть своего имени и не поднимать забрала до тех пор, пока он снова не окажется на французской земле.
– Но как же мы можем быть уверены, что это не простой слуга, надевший платье и доспехи своего господина, или какой-нибудь рыцарь-негодяй? Ведь одно прикосновение его копья может принести бесчестие достойному джентльмену!
– Это не так, сир, – сурово ответил оруженосец. – Нет на земле человека, который мог бы себя унизить, сразившись с моим хозяином.
– Вы очень смелы, оруженосец, – ответил Принц, – но пока у меня не будет уверенности в том, что ваш хозяин благородного происхождения и носит уважаемое имя, я не могу разрешить лучшим моим рыцарям состязаться с ним.
– Значит, вы отказываете ему, сир?
– Я вынужден отказать.
– В таком случае, сир, мой хозяин повелел мне спросить вас, согласитесь ли вы, чтобы сэр Джон Чандос услышал имя моего хозяина и заверил вас в том, что это действительно человек, с которым и вы сами без унижения для себя могли бы скрестить мечи?
– Я не желаю лучшего.
– Тогда я вынужден попросить вас, лорд Чандос, выйти вперед. Я также передаю вам просьбу, чтобы это имя навсегда осталось тайной, и обещайте, что вы никогда не скажете и не напишете ни одного слова, которое могло бы выдать это имя…
Он сошел с коня и что-то прошептал на ухо Чандосу, отчего тот вздрогнул, пораженный, и с острым любопытством посмотрел на чужого рыцаря, который ехал к дальнему концу арены.
– Неужели это действительно правда? – невольно вырвалось у него.
– Правда, милорд, клянусь в этом святым Ивом Бретонским.
– Я должен был догадаться, – сказал Чандос, задумчиво покручивая ус и все еще глядя на незнакомца.
– Ну как, сэр Джон? – спросил Принц.
– Сир, сражаться с этим рыцарем действительно великая честь, и я прошу у вас разрешения отлучиться, чтобы послать моего оруженосца за моими доспехами; мне бы очень хотелось принять его вызов.
– Нет, нет, сэр Джон, вы уже заслужили столько славы, сколько может достаться на долю одному человеку, и было бы слишком жестоко лишить вас отдыха. Прошу вас, оруженосец, скажите своему хозяину, что мы очень рады видеть его при нашем дворе и что если он хочет освежиться перед схваткой, ему сейчас же подадут вино с пряностями.
– Мой хозяин пить не станет, – сказал оруженосец.
– Тогда пусть назовет джентльмена, с которым он хотел бы сразиться.
– Он удовольствуется этими пятью джентльменами, и пусть каждый выберет оружие по своему желанию.
– Я полагаю, – сказал Принц, – что ваш хозяин – человек благородной души и высокой отваги. Однако солнце уже садится и нам едва хватит света для этого поединка. Прошу вас, джентльмены, занять свои места, ибо мы желали бы посмотреть, будут ли действия незнакомца столь же смелы, как и его слова.
Во время этих переговоров неизвестный рыцарь сидел, словно стальная статуя, не глядя ни направо, ни налево. Он сменил коня, на котором приехал, и теперь сидел на том рослом вороном жеребце, которого вел в поводу оруженосец. Достаточно было взглянуть на его мощные широкие плечи, суровый и замкнутый облик и на то, как он обращается со щитом и копьем, чтобы тысячи критически настроенных зрителей убедились, насколько это опасный противник. Эйлвард, стоявший в первом ряду лучников вместе с Черным Саймоном, Большим Джоном и другими участниками Отряда, обсуждал весь ход турнира с той свободой и знанием дела, каким мог обладать воин, который всю свою жизнь имел дело с оружием и был способен с одного взгляда определить достоинства всадника и лошади. Сейчас он, насупившись, разглядывал незнакомца, и на лице его было выражение человека, силящегося что-то вспомнить.
– Клянусь эфесом! Я уже где-то видел это могучее тело. Но никак не припомню где! Может быть, в Ножане, или это было в Орее? Вот увидите, ребята, этот человек окажется одним из лучших воинов Франции, а искуснее их никто в мире не владеет копьем.
– Это тыканье друг в друга – детская игра, – сказал Джон. – Я бы готов попробовать, и, клянусь черным крестом, мне кажется, я бы справился.
– А что бы ты сделал, Джон?
– Да мало ли что можно было бы сделать, – задумчиво проговорил лесник. – Мне кажется, я начал бы с того, что сломал копье.
– Все стремятся сломать копье.
– Да нет, не об щит противника. Я бы переломил его об мое собственное колено.
– А что ты этим выиграешь, старая туша? – спросил Черный Саймон.
– Таким способом я превратил бы эту дамскую шпильку в весьма удобную дубинку.
– А тогда что, Джон?
– Я перехватил бы рукой или ногой его копье там, куда ему было бы угодно сунуть его, а потом ударом своей дубинки раскроил бы ему череп.
– Клянусь моими десятью пальцами, старина Джон, я бы отдал мою перину, чтобы поглядеть, как ты выступаешь на турнирах и сражаешься на копьях. Это самые галантные и изысканные состязания, и ты заслужил право в них участвовать.
– Мне тоже так кажется, – ответил Джон без улыбки. – Опять же, один может обхватить другого вокруг талии, стащить его с лошади, отнести в палатку и отпустить только за выкуп.
– Отлично! – воскликнул Саймон среди хохота стоявших рядом с ним лучников. – Клянусь Фомою Кентским, мы сделаем тебя распорядителем турниров, и ты будешь сочинять правила для наших состязаний. Но скажи, Джон, кто же та, в честь кого ты будешь так по-рыцарски и храбро сражаться?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, Джон, ведь такой сильный и необычный воин должен сражаться во имя блестящих глаз своей дамы или ее загнутых ресниц, вон даже сэр Найджел сражается в честь леди Лоринг.
– Насчет этого я ничего не знаю, – сказал лучник-великан, смущенно почесывая затылок. – С тех пор, как Мэри обманула меня, я не могу сражаться в честь ее.
– Да это может быть любая женщина.
– Ну тогда пусть будет моя мать, – сказал Джон. – Ей было очень трудно вырастить меня, и, клянусь спасением души, я буду сражаться ради ее загнутых ресниц, ведь у меня сердце болит, когда я думаю о ней. Но кто это?
– Сэр Уильям Бошан. Он очень храбрый человек, но, боюсь, едва ли сидит достаточно крепко в седле чтобы выдержать бой с таким противником, каким, видимо, окажется чужеземец.
Предсказание Эйлварда быстро оправдалось: он еще не успел договорить, как оба рыцаря встретились в середине арены. Бошан нанес своему противнику сильный удар по шлему, но получил встречный удар такой мощи, что вылетел из седла и покатился по земле. Сэр Томас Перси также потерпел неудачу: его щит раскололся, наручень был пробит, а сам он был слегка ранен в бок. Лорд Одлей и незнакомец благородно ударили друг друга по шлемам. Но в то время как неведомый рыцарь остался сидеть на своем коне так же прямо и уверенно, удар его оказался настолько сокрушительным, что заставил англичанина откинуться назад на круп лошади, и, лишь проскакав галопом половину арены, он пришел в себя. Сэр Томас Уэйк был сброшен наземь военным топором – он сам избрал это оружие, – и Уэика пришлось унести в палатку. Эти победы, одержанные столь быстро над четырьмя знаменитыми воинами, взволновали толпу зрителей, которые были изумлены и восхищены. Гром аплодисментов, какими разразились английские солдаты, горожане и крестьяне, показывал, насколько любовь к отважным рыцарским деяниям могла подняться над соперничеством наций.