— Сомневаюсь, чтобы мой муж был способен вести хоть какие-то дела.
Словно подтверждая ее слова, Блейк пьяно замычал и начал отмахиваться от какого-то видения, явившегося ему в хмельном тумане.
— И все-таки он нам нужен, — гнул свое молодой пират. — Вы даже не представляете, как сильно мы в нем нуждаемся.
«Они не хотят поднимать шум, — вспомнил Чарли слова Блейка, сказанные совсем недавно, и впервые поверил, что из этой затеи выйдет толк. — Только бы отец ничего не натворил!»
Он мог легко представить себе, что чувствует доктор Гиллс, запертый в комнате по соседству, — беспомощный, вынужденный прятаться, когда его жена и сын оказались лицом к лицу с опасными бандитами.
— Много он сегодня выпил? — спросил старший.
Тут миссис Гиллс беспомощно посмотрела на Чарли. Он развел руками и ответил с полной искренностью:
— Понятия не имею. Что нашел, то и выпил.
Блейк между тем продолжал «спать». Чарли немало видел таких пьянчуг, осоловевших после выпитого рома, кое-кого ему даже приходилось выволакивать из «Фальконера» на своем горбу и тащить в сарай, где они могли спать до утра, не рискуя стать жертвой какого-нибудь ночного зверя, будь он на четырех лапах или на двух ногах. Беккет требовал, чтоб он бросал пьяниц где попало, не тратя времени зря — дескать, все равно они наутро ничего не вспомнят, а платить за это ему никто не собирается, — но Чарли не мог позволить себе обращаться с живыми людьми словно со старыми тряпками. Жизнь впроголодь не ожесточила его, а скорее, наоборот, научила трепетно относиться к каждому возможному проявлению человечности в окружающих. Он не ждал взаимности, хотя и сокрушался всякий раз, когда вновь и вновь получал тумаки от тех, кому накануне помогал.
«Быть может, хоть сейчас повезет?» — подумал он с надеждой в глазах.
— Эй! — Старший из пиратов тронул Блейка за плечо, сначала вежливо, а потом, не дождавшись ответа, сильнее. — Проснитесь, сэр, нам нужна ваша помощь! Очень нужна! Мы заплатим…
— Отстаньте, черти, — прогундосил пьяный Блейк не своим голосом. — Я сплю.
— Бесполезно… — Пират обреченно вздохнул. — Надо же, еще совсем рано, а он уже нагрузился по самые клюзы, просто зависть берет. Не повезло нам, Мэтью. Капитан увидит эту пьяную рожу и пропустит нас под килем или велит прогуляться по доске.
— Но мы его нашли, мистер Рэнсом, — заметил молодой моряк. — Это уже хорошо.
Старший скривился в скептической улыбке:
— И что теперь? Тащить его через весь город на своем горбу? Лучше уж объявить во всеуслышание, что нам позарез нужен лекарь. Да Чернобородый через час и заявится к нам на борт — выяснять, почему такая спешка. Нет-нет, за ночь ветер не переменится, но зато к утру эта пьянь протрезвеет. Мы подождем.
Молодой, чуть помедлив, кивнул.
— Почтеннейшие… — Чарли рискнул напомнить пиратам о том, что они в комнате не одни. Его матушка стояла ни жива ни мертва, вцепившись в локоть сына. — Может, вы хоть нам расскажете, что произошло?
— Парень, не заставляй меня думать, будто ты глупей, чем кажешься, — сказал старший совсем другим голосом — не вкрадчиво-дружелюбным, как раньше, а таким, в котором звенела сталь, предвещая серьезные неприятности. — Ты ведь должен был понять и сам, что нам нужно вылечить одного человека так, чтоб об этом никто не узнал. Окажись в вашем городишке еще хотя бы один лекарь, у мистера Гиллса был бы шанс из двух. Или из трех, если аптекаря считать.
— Не считайте, — проговорил Блейк, еле ворочая языком. — Он и сам хорошо считает…
Старший снова скривился в неприятной улыбке:
— У меня такое чувство, что наша индейская подружка и тут успела побывать, чтобы все испортить. Воистину, Мэтью, нам не стоило высаживаться на том острове, нас будто прокляли — и именно с того самого дня все и началось! Я виноват, я согрешил, поддался искушению. Теперь вот мне хотелось бы напиться до зеленых чертей, а нельзя, потому как тогда мы и впрямь окажемся у дьявола в заднице. Мэм! Мы вернемся утром. Если ваш супруг будет все еще пьян, мы, так и быть, унесем его отсюда на руках и заставим протрезветь на борту нашего корабля. Только, боюсь, в этом случае наш капитан очень рассердится. Уж потрудитесь сделать так, чтоб всем было хорошо!
Миссис Гиллс кивнула, и Чарли почувствовал, что она вот-вот упадет в обморок. К счастью, пираты не стали задерживаться и покинули их скромное жилище. Через минуту-другую Чарли выглянул на улицу: там никого не было.
— Не обольщайся, — сказал Блейк, глядя на него из кресла. Моряк так хорошо сыграл пьяного, что видеть его опять трезвым было немного странно. — Билли Рэнсом, конечно, вернется на «Нимфу», чтобы отчитаться перед капитаном, а вот его дружок Мэтью Уотсон, скорее всего, засядет где-нибудь неподалеку и будет наблюдать за вашим домом.
— Зачем? — ахнула миссис Гиллс.
— Чтобы доктор не сбежал… — догадался Чарли. — Они все предусмотрели!
— Не все, — с усмешкой ответил Блейк обычным своим голосом. — Совсем не все.
— Вы себя имеете в виду, милейший? — спросил доктор Гиллс, выходя из соседней комнаты. Лицо у него было суровое. — Вот теперь, когда никто нас не торопит, потрудитесь объясниться.
Моряк кивнул, словно говоря: «С превеликим удовольствием!»
— Вы врач?
— Нет, и никогда им не был.
— Господи… — Гиллс, немного обескураженный честным ответом, покачал головой. — Не пират и не врач, но страстно желаете сделаться врачом на пиратском судне. Да вы самоубийца! Я не намерен помогать в таком деле, которое неизбежно приведет к смерти человека… или даже двух, ведь вы собираетесь лечить больного, смысля в этом столько же, сколько я смыслю в морском деле. — Он остановился, чтобы перевести дух и откашляться, после чего подытожил: — Либо вы сейчас объясняете, что происходит, либо покидаете наш дом и никогда больше не возвращаетесь.
Блейк снял сюртук, почтительно передал его мистеру Гиллсу и лишь после этого заговорил вновь:
— Такие люди, как вы, доктор, вызывают у меня уважение и недоумение. Вы хоть понимаете, что все очень серьезно и с пиратского корабля вас вполне могут отправить не домой, а за борт? — Он покачал головой, увидев непреклонное выражение лица Эдварда Гиллса. — Хорошо, хорошо. Во-первых, я не самоубийца. Просто так вышло, что мне известно, где пролегают корни некоего дерева, чья внушительная крона способна испугать любого, даже очень опытного лекаря, уж слишком ее ветви запутаны.
— Извольте выражаться яснее, — потребовал доктор Гиллс с недовольным видом.
— Но если вы не врач, то зачем им притворяетесь? — не утерпев, встрял в разговор Чарли. — Ведь это же может плохо кончиться.
— Ну, я человек видавший виды, — ответил Блейк, смеясь. — Думаю, что смогу поставить на ноги больного, если он еще не совсем помер. Так вот, доктор, я не собираюсь никого подвергать опасности, ни себя, ни других. Как раз наоборот, я собираюсь спасти человека от верной смерти.
— Но для этого нужно обладать знаниями, которых у вас нет!
— Доктор Гиллс, вы судите о пиратах с позиции человечности и образованности, — сказал моряк, посерьезнев. — Вам невдомек, что на самом деле условия на их кораблях таковы, что зачастую приходится довольствоваться малым. Вот, к примеру, если я вам поведаю, что работу хирурга на пиратском судне порою выполняет плотник, потому что он единственный, у кого есть пила,вы решите, что я соврал. А между тем это чистая правда.
Чарли представил себе ту операцию, о которой говорил Блейк, и вздрогнул.
— Еще врачи там пьют, — продолжил моряк. — Только представьте себе, что может натворить хирург, который едва в состоянии держаться на ногах, если дать ему в руки ланцет или иглу для зашивания ран. И пираты все это терпят, потому что знают: на лучшее рассчитывать не приходится. Лекарь на корабле — не целитель и даже не хирург, а простой коновал, который только режет и шьет по живому.
— Хорошо… — Гиллс взглянул на Блейка с сомнением. Он готов был сдать позиции, однако человеколюбие и природная дотошность требовали выяснения каждой мелочи. — Если вы отправитесь туда как врач, вам нужно выглядеть соответствующим образом.
Сюртук и парик — это нетрудно, я их вам одолжу, но что делать с инструментами? Вы не можете отправиться туда с пустыми руками.
Блейк пожал плечами.
— Я мог бы взять их у вас в аренду на один день.
Саквояж с хирургическими инструментами был самой дорогой вещью в доме: он стоил, по самым скромным прикидкам, никак не меньше пятнадцати гиней. Его можно было выгодно продать — любой из врачей Чарльз-Тауна не отказался бы приобрести запасной набор, — и тогда семья смогла бы забыть о нужде на несколько месяцев. Но это означало бы окончательное крушение частной практики доктора Эдварда Гиллса.
Чарли иногда казалось, что в этом саквояже его отец хранил свою душу, — так он о нем заботился.
— Я дам вам, скажем, десять фунтов. Согласны? — Гиллс промолчал, и Блейк истолковал его молчание как отказ. — Понимаю, что это не дотягивает до истинной стоимости инструментов, однако мне не нужны все инструменты, только самые необходимые.
— Но вы же никогда не держали их в руках! — воскликнул доктор, и Чарли сразу понял, что у его отца закончились аргументы. — Стоит вам открыть саквояж, пираты сразу поймут, что перед ними самозванец!
— Это верно, — сказал Блейк и улыбнулся. Улыбка у него была обескураживающая — добрая и сердечная, совсем не подходящая для авантюриста, коим он, по всей видимости, являлся. — Так научите меня, пока еще есть время!
3
Как ни возмущался Чарли, его отправили обратно в «Фальконер» — работать. Скряга Беккет впервые за полгода повел себя по-христиански, поэтому не стоило искушать судьбу и злить его долгим отсутствием. Тем более, что все сложилось удачно и нашелся человек, добровольно вызвавшийся помочь доктору Гиллсу. Трактирщик встретил своего слугу очень спокойно, как будто ничего особенного не случилось.
Сгорая от любопытства, Чарли отработал положенное время и, вернувшись домой глубокой ночью, застал любопытнейшую картину: отец и Джек Блейк сидели у камина, в котором весело потрескивал огонь, и, потягивая ром из старых треснувших чашек, вели неспешную беседу. Все выглядело так, будто они были старыми друзьями, впервые встретившимися после долгих лет разлуки. Заглянув в спальню родителей, Чарли увидел Бена и матушку — они спали, обнявшись, и лица у них были умиротворенные.
— И только потом я узнал, что у индейцев так принято! — рассказывал доктор, хрипло смеясь и размахивая руками. Он почти не кашлял, как отметил про себя Чарли. — Что-то вроде розыгрыша! Человека, которого племя намеревается сделать своим другом, вечером поят и кормят на устроенной специально по такому случаю пирушке, а утром хватают и с грозными возгласами тащат на поляну, где привязывают к дереву и притворяются, будто вот-вот сделают из него подушечку для булавок… для стрел! Когда несчастный уже простился с жизнью, к нему обязательно бросается кто-нибудь из племени и во всеуслышание объявляет — дескать, вот мой брат, жених, сын и так далее. Зависит от ситуации.
Чарли отлично знал эту историю и то, чем она в конце концов завершилась.
— И что происходит потом?
— Меня отвязали и повели к новому отцу, вождю, — праздновать дальше, на сей раз по-настоящему. Как если бы я заново родился!
— Второе рождение… — странно изменившимся голосом проговорил Блейк. — А вы знаете, док, что в Индии считают, будто душа человека после смерти переселяется в иное тело? Можно родиться человеком, можно — животным. Они говорят, что душа меняет тела, как мы меняем старую одежду на новую. — Он немного помолчал, потом прибавил: — Иногда для этого даже умирать не обязательно.
— Поражаюсь широте ваших взглядов, мистер Блейк, — заметил доктор Гиллс. — Так вот, только после этой церемонии индейцы стали мне доверять, позволили заходить в свои жилища, прикасаться к детям и к самим себе, некоторые даже назвали мне свои настоящие, секретные имена. Их травница поделилась со мной рецептами снадобий, которые передавались из поколения в поколение долгие сотни лет! Сейчас, когда я об этом вспоминаю, меня не оставляет благоговейный трепет перед этими знаниями, накопленными народом, который не умеет писать и читать.
— Так отчего бы вам не записать все эти рецепты, доктор? — спросил Блейк.
Чарли затаил дыхание. Он и сам не раз хотел попросить отца о том же, но боялся, потому что знал, каким будет ответ.
Доктор Гиллс помрачнел.
— Я обещал, что не стану их никому раскрывать, Джек.
— Но почему?
— Потому что… — Тут отец Чарли закашлялся, и пришлось подождать, пока он смог восстановить дыхание. — Потому что это тайна, в которую меня посвятили. Раскрыть ее посторонним означало бы предать тех, кто мне доверился.
Чарли подумал, что Блейк не понимает, не может понять смысла сказанных слов, поскольку финал истории ему неизвестен. Доктор Гиллс никогда никому не рассказывал о том, как в одну дождливую октябрьскую ночь у его дверей обнаружился умирающий индеец, чьи раны пришлось обрабатывать и перевязывать до самого утра. Лишь при свете дня, когда самое трудное было позади, доктор и сам Чарли, вызвавшийся помогать отцу, заметили, что их пациент из племени ямаси.
Потом пришли те, кого отец Чарли считал друзьями. И от друзей он получил подарок — стрелу, пробившую легкое…
Если бы не эта стрела и не то, что их дом сгорел первым, семье доктора Гиллса не поздоровилось бы. Уцелевшие жители Оукхилла, пытавшиеся разобраться в случившемся, первым делом вспомнили о том, что он водил дружбу с краснокожими. Со дня резни в Покоталиго прошло уже почти два года, беженцы потихоньку возвращались и отстраивали заново разрушенные дома, не забывая об укреплениях; всем казалось, что война закончена, — тем неожиданнее было вновь очутиться между двумя враждебными племенами. Слишком многие говорили, пусть и не в полный голос, что именно доктор Гиллс привлек к поселку внимание индейцев: если бы не он, дикари держались бы, по своему обыкновению, особняком и умирающий ямаси не явился бы в Оукхилл.
— Я не имею права, — сказал Эдвард Гиллс без тени сомнения. — Я не предам их.
— Предательство? — Джек Блейк сидел к Чарли спиной, но по его вновь изменившемуся голосу парнишка ощутил, что это слово скрывает некую историю — не менее интересную и запутанную, чем та, которую только что рассказал доктор Гиллс. — Да, пожалуй, я вас очень хорошо понимаю, доктор. Хотя не знаю, как поступил бы сам на вашем месте. Эй, Чарли, ты так и будешь стоять на пороге?
— Извините, — стушевался Чарли, краснея. — Я не хотел мешать.
— Ты ничего подозрительного на улице не видел?
— Нет…
— Плохо, юнга, ты невнимателен. За вашим домом следят.
— Простите, я…
— Ничего не говори. — Тут Чарли понял, что их гость все-таки захмелел. — Я бы предложил тебе выпить, юнга, но твой отец возражает. И правильно делает, кстати говоря. Ром — это страшное зло. От рома теряешь голову, и какой-нибудь проныра, которого ты едва знаешь, кажется тебе закадычным приятелем. Глоток-другой, и ты уже любишь его всем сердцем, жалеешь. Я не о вас, доктор, не подумайте чего-нибудь этакого… — Блейк тряхнул бутылку и скривился, убедившись, что она пуста. — Парень, ступай-ка ты баиньки, пока я не послал тебя в «Фальконер» за добавкой.
И Чарли действительно ощутил, как веки у него слипаются от усталости — такой сильной, что даже путь до стоявшей в углу комнаты кровати показался необычайно длинным. День сегодняшний, полный волнений и тревог, подошел к концу, однако день завтрашний обещал новые испытания.
Как же Блейк намеревается выдать себя за врача?
И зачем ему нужен этот маскарад?
Тайна. Чарли всегда любил тайны.
«Я должен узнать, что произойдет дальше…» — думал он, погружаясь в дремоту.
Если бы мистер Гиллс увидел выражение лица Чарли, он запретил бы сыну на следующее утро выходить из дома или даже запер бы его в соседней комнате. Но доктор был слишком увлечен беседой с Блейком, к тому же ром погрузил его в состояние блаженной расслабленности, о которой последние несколько месяцев не приходилось даже мечтать.