— Может быть, вы считаете нас грифами Льяно?
— На этот вопрос я смогу ответить, когда мы с вами познакомимся поближе; тогда я вас узнаю в полной мере, а мой теперешний приговор опирается только на предположения. Если вы окажетесь действительно хорошими людьми, чего бы я искренне желал, то мы, конечно, расстанемся друзьями.
Мексиканцы вопросительно переглянулись. Для осуществления их тайных планов самым разумным было показать себя миролюбивыми. Поэтому Карлос сказал:
— Ваши последние слова исправят предыдущие. Поскольку мы порядочные люди, то вполне уверены, что очень скоро вы поймете, сколь несправедливо о нас судили.
Он снова уселся, и его брат сделал то же самое. Бауман послал сына к зарослям кактусов, чтобы нарвать плодов, которыми все захотели полакомиться на десерт.
Пока ужинали, стало совсем темно, и мужчины разожгли костер, тем более топлива для него было предостаточно.
Кроме перехода дня в ночь, стала заметна и другая особенность котловины. Она была отгорожена от равнины высокой скальной грядой. Ветру, гулявшему по равнине, доступ с трех сторон был в котловину закрыт. Только с четвертой, откуда приехали янки и мексиканцы, ветер мог проникать в котловину. Оттуда он и дул тихо и равномерно или же, наоборот, поднимался с возрастающей силой к скальной стенке, где находил — конечно, незначительный — проход через узкую щель, замеченную уже раньше вновь прибывшими, и которая являлась выходом из долины в сторону Льяно. Хотя тяга отчетливо ощущалась, но пламени костра она ни разу не шевельнула. При этом дышалось совсем по-другому, но — странное дело! — нельзя было различить — легче или тяжелее.
Кактусовые плоды были съедены, и Мартин Бауман пошел за новой порцией. Едва он скрылся за кустами, как сразу же послышался голос:
— Что такое?! Джентльмены, подите-ка сюда! Ничего подобного я еще ни разу не видел.
Все поспешили на приглашение. Когда они миновали кусты, им открылось в высшей степени поразительное зрелище.
Весь котлован тонул в глубокой тьме, потому что отблеск костра был слишком ничтожен, чтобы проникнуть сквозь заросли; но там, где поднимались к небу кактусы, видны были многочисленные язычки пламени, поблескивавшие своеобразным бледным бесцветным огнем. Каждый из этих растительных канделябров поддерживал на себе множество таких язычков, каждый «рожок» живого подсвечника нес на кончике своем один огонек. Это было чудесное, почти призрачное явление.
— Что бы это могло быть? — спросил Портер.
— Ничего похожего я еще никогда не видел, — прошептал Фолсер. — Мне даже стало как-то не по себе.
И в этот момент позади них за кустами, у самого костра, где все только что сидели, послышался низкий отчетливый голос:
— Это Ко-харстезеле-ято, огоньки Великого Духа, которые он зажигает, когда хочет предупредить своих детей.
— Caspita!128 Кто это за нами? — испуганно вскрикнул Эмилио Корхето. — Неужели мы попали в засаду?
— Нет, — ответил Охотник за медведями. — Это наш товарищ, которого мы ожидали. Он по своему обыкновению появился так, что мы этого не заметили.
Все обернулись. И верно: прямо у костра был виден всадник. Но как же он смог добраться сюда, да еще на лошади, так тихо, что никто его не услышал?
Под всадником был великолепный вороной, взнузданный и оседланный на индейский манер. Индейской была и одежда мужчины, индейскими были также черты его лица, не обнаруживавшего и следа бороды. Зато пышные черные волосы достигали середины спины. В руках он держал двустволку, деревянные части которой были обиты серебряными гвоздями.
Янки и мексиканцы даже вскрикнули — от удивления и восхищения одновременно.
— Кто это? — спросил Портер. — Индеец? А может быть, он привел с собой своих товарищей.
— Нет, он один, — ответил Бауман. — Это Виннету, вождь апачей.
— Виннету! Виннету! — стали повторять все.
Апач, не обращая внимания на всеобщее восхищение, спрыгнул с лошади, вышел из зарослей, показал на огоньки и сказал:
— Бледнолицые находятся в этой замкнутой долине, и они не заметили, что произошло снаружи. Чтобы они это узнали, великий Маниту посылает им этот огненный знак. Виннету не знает, могут ли они это прочесть.
— Что же произошло? — спросил Блаунт.
— Над Льяно прошел 'ntch-kha-n'gul, торнадо. Виннету видел его черное тело на севере. Беда тем, кто ему встретился — смерть пожрала их!
— Торнадо? — переспросил Охотник за медведями. — Мой краснокожий брат точно заметил его путь?
— Виннету рассчитывает движение маленького жука, которого он заметит. Как может он пренебречь движением сильной бури!
— В каком направлении шел торнадо?
— Прямо на восток отсюда, там поднялись в воздух тучи пыли, так что было темно, как в самое глухое время ночи. Солнце охватывало сбоку этот мрак кроваво-красными лучами. Ночь продвинулась на северо-восток, и там она потом исчезла, как это видел Виннету.
— Значит, торнадо перемещался с юга на север?
— Мой брат сказал это.
— Господи, помилуй! Как бы он не задел наших друзей!
— Предчувствия Виннету черны, как лик бури, но наши друзья умны и опытны, Олд Шеттерхэнд разбирается в каждом дуновении ветра, но 'ntch-kha-n'gul приходит внезапно и не высылает впереди себя никаких вестников, предупреждающих о его появлении. Нет ни одной лошади, которая смогла бы ускакать от него. Олд Шеттерхэнд сегодня должен был достичь Льяно, и копыта его коня коснулись песка пустыни как раз там, откуда прилетел коршун ветра. Возможно, он лежит со своими друзьями погребенным под слоем песка.
— Это было бы ужасно! Мы должны спешить. Мы должны отправиться туда, и немедленно. Быстрее на лошадей!
Виннету предупреждающе поднял руку.
— Мой брат мог бы не слишком торопиться, — сказал он. — Если Олд Шеттерхэнд оказался посреди тропы, которой шла буря, то он мертв, и наша помощь придет слишком поздно. Но если ему посчастливилось оказаться на обочине, то он остался невредимым, и ему теперь угрожает одна опасность — заблудиться, потому что буря так меняет местность, что лик Льяно будет неузнаваем. Мы должны выехать навстречу Олд Шеттерхэнду, но не сейчас, ночью, так как и нам Льяно будет трудно узнать и только дневной свет сможет быть нам проводником. Кто хочет найти заблудившегося, должен обращать внимание на то, чтобы самому не сбиться с пути. Поэтому мои братья могут снова рассесться у костра. Первый проблеск утра увидит наше выступление.
И он устроился у костра. То же самое сделали и все остальные. При этом они невольно оставили свободное место между собой и Виннету — свидетельство почтения к знаменитому вождю. По той же причине все некоторое время молчали. Наконец; первым не смог сдержать свое любопытство Бен Новая Луна. Чтобы узнать кое-что об ожидавших товарищах апача, он обратился к Бауману:
— Как я слышал, вы намерены встретиться с Олд Шеттерхэндом?
— Да, но не только с ним. Там будут и другие его спутники.
— А кто эти люди?
— Толстый Джемми и Длинный Дейви — их имена вам, возможно, приходилось слышать.
— Конечно, я знаю по рассказам разных людей обоих знаменитых вестменов. И что, только они сопровождают Олд Шеттерхэнда?
— Нет. С ними едут еще двое его товарищей, о которых вы тоже, вероятно, слышали, раз вы знаете поход Олд Шеттерхэнда к национальному парку. Это — Хромой Фрэнк и негр Боб. Фрэнк отправился в путь не с нами, а с Олд Шеттерхэндом, чтобы подучиться у него, а Боб присоединился к нему. Вот поэтому-то их нет со мной. Надо ожидать, что еще кто-нибудь воспользуется возможностью пересечь Льяно под началом знаменитого охотника. Тогда он будет в окружении значительного общества, и это меня успокаивает. Чем больше отряд, тем легче и скорее он сможет оказать помощь другим, подвергшимся нападению торнадо.
— Жаль, очень жаль, что мы, шестеро, уже завтра утром должны продолжить свой путь! Я бы охотно повидал ваших друзей и познакомился с ними.
— Это вряд ли возможно — ведь вы хотите проехать на ту сторону, в Остин. Впрочем, мы выедем тоже завтра, ранним утром. Ну, а теперь не расскажете ли мне, сэр, в чем причина необычного цвета вашего лица и как вы заполучили свое прозвище?
— И тем и другим я обязан одному из величайших негодяев, какие только появлялись на Диком Западе — Крадущемуся Лису.
— Этому мерзавцу? А-а… Долгое время я уже ничего не слышу об этом парне, а хотел бы с ним как-нибудь встретиться.
— Вы уже имели с ним дело?
— Скорее, он со мной. Он украл мою кассу и лишил меня всех сбережений. Тогда его звали Уэллер, но по разным сведениям, собранным мною позднее, я смог заключить, что это был именно Крадущийся Лис. Мне долго не удавалось напасть на его след, но вот недавно, в Нью-Мексико, я услышал, будто бы он еще жив. Теперь его величают Тобайасом Прайзеготтом Бартоном, и он под маской набожного мормонского миссионера завлекает в Льяно компании переселенцев. Один из этих людей узнал его и потребовал от него ответа, после чего негодяй мгновенно исчез.
— У, чтоб он сдох! Если бы я был при этом! От меня бы он не сбежал. Мне уже захотелось остаться здесь подольше, потому что мерзавец должен непременно появиться в этих краях. Я очень хотел бы с ним рассчитаться!
— Это было покушение на вашу жизнь?
— Не только на мою жизнь, но и на мою собственность. Это случилось на Тимпа-Форк, в Колорадо. Я приехал туда из Аризоны, где обтяпал хорошенькое дельце со старателями в Лаймстоун-Спрингс. У меня была порядочная пачка банкнот, которые я выручил от продажи золотого песка и самородков. По пути ко мне прибился один траппер. Ему, как и мне, видите ли, надо было добраться до Форт-Эбри, что на Арканзасе. Внешний вид этого человека и его поведение внушали доверие, а поскольку на Диком Западе никогда не ездят в одиночку, то мне его общество было весьма кстати.
— Вы, верно, сказали ему, что везете с собой деньги?
— Такое мне и в голову не пришло, но он мог сам догадаться, потому что однажды ночью я, к счастью, неожиданно проснулся и поймал его за проверкой моих карманов. Он сразу нашел отговорку — я, мол, стонал во сне, и ему пришла мысль расстегнуть сюртук, чтобы мне легче дышалось. Конечно, я ему не поверил и с тех пор всегда был настороже. Можете себе представить мое состояние…
— Конечно! Небольшое удовольствие находиться в пустыне с глазу на глаз с мошенником. Пора спать, и заснуть хочется, а приходится все время быть настороже, чтобы на тебя не напали. Вам выпала трудная задача. Один удар ножа, одна пуля — и прощай, жизнь и, конечно, собственность!
— Ну, что до этого, то тут-то я мог быть спокойным. Очень скоро я раскусил парня. Он, в сущности, был трусом. Красть и обманывать — да, но проливать кровь — для этого ему не хватало мужества. На Тимпа-Форк мы устроили привал. Был жаркий день, но дул сильный ветер, делая жару сносной. Я страстный курильщик и, решив передохнуть, заново набил себе трубку… знаете, такая короткая трубка, но с большой головкой, которая вмещает четверть кисета табака. Когда я хотел ее зажечь, мой спутник сказал, что слышал в кустах голос индейки. Я сейчас же отложил трубку, схватился за ружье и пошел в заросли, чтобы наверняка подстрелить птицу. Хотя я и следа ее не нашел, зато убил опоссума. Когда я вернулся с добычей, прошло уже с полчаса. Парень сразу же смотался потрошить зверя и снимать шкуру, а я потянулся за трубкой, чтобы наконец разжечь ее. Но так как дул сильный ветер, мне это сразу не удалось, и тогда я лег на землю, загородился от ветра шляпой и высек искру на трут. На этот раз мне удалось добыть огонь. Я примял трутом табак, сделал еще несколько движений, и вдруг раздались шипение и треск… Огонь полыхнул мне в лицо, охватил голову. В тот же миг парень схватил меня за шиворот, пригнул мою голову, а другой рукой стал шарить на груди и в карманах. Я был так ошарашен происшедшим, что ему удалось вырвать у меня бумажник. Но, тем не менее, я поймал его руку и крепко держал ее, а затем вцепился в бумажник. Мы тянули в разные стороны, и бумажник порвался: у него оказалась одна половинка, у меня другая. Тогда я вскочил и выхватил нож. Меня временно ослепило, но, по счастью, в тот момент, когда огонь полыхнул мне в лицо, я зажмурился, иначе бы я совсем ослеп. Веки, правда, были обожжены. Я мог их раскрыть лишь чуть-чуть, но этого хватило, чтобы видеть парня. Я наступал на него с ножом. Но мое состояние придало ему смелости. Он схватил с земли свое ружье и направил его на меня. От колющей боли я закрыл глаза и почувствовал, что проиграл; раздались выстрелы, точнее — один выстрел, но, к моему удивления, я оказался нетронутым. Я протер глаза, с большим усилием открыл их — и не увидел парня. Зато с той стороны ручья чей-то голос повелительно крикнул: «Стой, убийца!» Потом я услышал стук копыт быстро удалявшейся лошади. Как оказалось, негодяй вскочил в седло своей лошади и сбежал с оторванной частью бумажника, где находилось около половины моих денег.
— Удивительная история! — сказал Бауман. — Значит, ему помешали?
— Да, знаменитый вестмен Плутишка Фред оказался поблизости и услышал мой выстрел, которым я убил опоссума. Он пошел по противоположному берегу ручья на звук и увидел нас как раз в тот момент, когда мерзавец прицелился в меня. Он выстрелил в него и попал в руку, после чего мошенник бросил ружье и поспешил к своей лошади, намереваясь как можно скорее ускакать. Плутишка Фред привязал свою лошадь и подошел ко мне. Его своевременное появление спасло мне жизнь. О преследовании вора не могло быть и речи, потому что я не мог ехать на лошади, а Фред не мог меня бросить в моем отчаянном положении. День и ночь он прикладывал холодные компрессы к моему лицу. Больше недели стояли мы лагерем там, на Тимпа-Форк. Настрадался я ужасно и потерял очень много денег, но был рад, что сохранил зрение.
— Как же звали того человека?
— Уэллер. Когда же мы прибыли в Форт-Эбри и подробно описали его, я узнал, что эта фамилия фальшивая. Это был Крадущийся Лис.
— Значит, во время вашего отсутствия он набил в трубку пороха?
— Да, а сверху, чтобы обмануть меня, присыпал немножко табака. Чтобы отвлечь мое внимание, выдумал, что слышит индейку. Он знал, что я сейчас же пойду искать птицу, потому что охотник-то я был куда лучше его. Я хорошо запомнил этого негодяя — он худ, а черты его лица я никогда не забуду. Я немедленно узнал бы его, если бы только встретил.
Оба мексиканца с напряженным вниманием прислушивались к этой беседе. Они часто и многозначительно переглядывались, думая, что никто этого не видит, но был человек, внимательно наблюдавший за ними — Виннету.
Казалось, он смотрел совсем в другом направлении, но апач на самом деле ни на минуту не спускал глаз с обоих мексиканцев. Он был уверен, что они были как-то связаны с этой историей.
А за Виннету, в свою очередь, следил Бауман. Охотник за медведями, хорошо знавший своего краснокожего друга, который внезапно появился на лошади за их спинами у костра. Бауман мог легко объяснить, как это произошло. Апач вернулся с разведки и по своему обыкновению оставил лошадь на некотором отдалении, а сам прокрался к костру. Вероятно, он по какой-то мелочи догадался о присутствии чужих, а поэтому подошел тайком, чтобы понаблюдать за незнакомцами, прежде чем показаться им. Осмотревшись настолько, что он смог составить представление о чужаках, апач незаметно исчез, вернулся к лошади, а дальше вел себя так, будто он ничего о незнакомцах не знал.
И вот теперь он сидел у костра, с видимым равнодушием уставив глаза в слабо поблескивавшую поверхность пруда, но Бауман хорошо видел, что время от времени из-под длинных густых ресниц индеец бросает острый взгляд на мексиканцев. Апач им явно не доверял. Это было заметно по его поведению.
Сын Охотника за медведями хотел принести плоды кактусов, но не дошел до них, удивившись пучкам искр. Это показалось очень удобным мексиканцам. Им надо было обменяться по секрету парой слов. Для этого нужно было отойти от костра, а поэтому Эмилио Кортехо встал и сказал: