– Я сейчас, маленький сопляк, пописаю на тебя немножко и смою с твоего лица грязь, к тому же это тебя научит вежливости…
– Ну, что ты еще натворил? Простите моего оруженосца, солдат…
Одним прыжком Гаэтан очутился между гигантом и лежащей в нелепой позе Зефириной.
– Этого несчастного парнишку я взял из жалости… Он немой, – поспешил добавить молодой человек.
Зная хорошо подвешенный язычок подруги, Гаэтан опасался, что она голосом обнаружит себя.
– О-о… немой, – удивились солдаты.
Происшедшее перестало их забавлять, и они начали понемногу расходиться. Только наемник упрямо не желал уходить.
– Он немного слаб умишком, но вы не думайте, он и мухи не обидит.
Говоря все это, Гаэтан помогал Зефирине подняться.
– Э-э, что-то у твоего убогого взгляд слишком уж острый для дурачка, – пробормотал наемник. – Никогда не видал таких глаз… можно подумать, этот паршивец готов ими сжечь меня…
– Ну, давай же, покажи, дурачок, как ты раскаиваешься, что нечаянно побеспокоил благородного швейцарского солдата. Извинись, как умеешь, – ворчал Гаэтан.
Обрызганная с ног до головы грязью, Зефирина просто умирала от желания двинуть изо всех сил каблуком по ногам швейцарца. Но сдержалась, издав несколько неопределенных звуков…
– О… а… а…
Мыча что-то нечленораздельное, девушка кивала головой. При этом она опустила ресницы, чтобы скрыть выражение своих глаз. Морщась от запаха, который шел от девушки, швейцарец продолжал бормотать:
– Не очень-то у него глупый вид для идиота…
Наконец он отстал. Кто-то из его соотечественников пошутил:
– Ну что, Гюнтер, решил не наказывать?.. Какой же ты добряк…
Облегченно вздохнув, Гаэтан поволок Зефирину на постоялый двор, где рассчитывал найти свежих лошадей. Но если бы они оглянулись, то увидели бы турка, который отделился от группы солдат в тюрбанах и с интересом провожал взглядом обоих молодых людей.
– Все в порядке? – прошептал Гаэтан.
– О… о…, – подтвердила Зефирина, все еще не отделавшись от языка немых.
Она заметила ведро с водой, кем-то оставленное на краю колодца. Пока Гаэтан искал конюха, который сможет привести свежих лошадей, Зефирина пыталась тряпкой смыть грязь с лица и рук. Что касается одежды, то тут требовалось куда больше труда и времени. Было бы, конечно, неплохо принять ароматизированную ванну.
– От имени моего господина, всемогущего падишаха Белого и Черного морей, передай твоему господину, что Гарун Собад Рахмет предлагает ему сделку… тысячу золотых драхм или одного из моих черных рабов в обмен на тебя, маленький немой.
Услышав гортанный голос, Зефирина обернулась. Нет, решительно это место оказалось несчастливым для нее. Шелковая безрукавка и огромный красный тюрбан украшали человека, в котором она сразу узнала турецкого эмиссара из Пиццигеттоне. Того самого, который хотел купить ее для гарема султана Сулеймана[2].
– Ты понял меня? Вот увидишь, тебе понравится, если поедешь с Гаруном Собадом Рахметом… Какие у тебя прекрасные зеленые глаза, малыш… Очень редкий цвет… На, возьми…
Произнося все это по-восточному сладко журчащим голосом, он как будто не замечал ужасного запаха, который исходил от Зефирины, одной рукой нежно поглаживал ее по щеке, в то время как другой протягивал горсть леденцов, будто перед ним был щенок.
Прижатая турком к колодцу, юная «немая» едва сдерживалась, чтобы не оттолкнуть его самым грубым образом. Несмотря на житейскую неопытность, Зефирина не раз слышала при дворе разговоры о мужчинах, которые не интересуются женщинами и ищут удовольствий в обществе мальчиков.
– Я познакомился с хозяином постоялого двора, он дает нам лошадей.
Это был только что вернувшийся Гаэтан. Турок вежливо поклонился ему.
– Синьор, ты хозяин этого молодого немого. Я даю тебе за него тысячу золотых драхм…
Гаэтан хотя и был удивлен таким предложением, но не подал виду.
– Очень сожалею, но этот мальчик не продается.
Гаэтан хотел уже взять Зефирину за руку, но турок принялся настаивать:
– Великий султан и прославленный падишах больше всего обожает изумруды… Я могу увеличить цену до пяти тысяч золотых драхм, если ты позволишь мне увезти этого зеленоглазого малыша в столицу Оттоманской империи…
На этот раз молодой человек ответил сухо:
– Я вам уже ответил. Мальчик – мой племянник. Он не продается, поэтому не надо настаивать.
Турок, похоже, не был обижен откровенным тоном Гаэтана. Он только коснулся двумя пальцами своего огромного красного тюрбана и поклонился:
– Дядя может иметь власть отца…
Сказав так, турецкий эмиссар вернулся к пестрой группе своих единоверцев, поджидавших его в другой части двора.
Гаэтан и Зефирина с облегчением вздохнули.
– Я не должен ни на минуту оставлять вас одну, Зефи, – прошептал он.
Зефирина закрыла глаза.
Князь Фарнелло говорил те же слова в Пиццигеттоне, после того, как она побывала у заключенного в испанскую тюрьму Франциска I.
Зефирина прижала руку к груди. Откуда эта боль, неожиданно кольнувшая в сердце?
И вот уже посреди терзавших ее головку беспокойных мыслей всплыл образ надменного, властного мужчины, пожалуй, слишком уверенного в себе, с неотразимым саркастическим взглядом, волнующее воспоминание о котором, как бы она этому ни противилась, настигло ее точно удар бича.
– Вам плохо? – забеспокоился Гаэтан.
Зефирина покачала головой. Ничего подобного, донна Зефира, как называл ее князь Фарнелло, чувствует себя прекрасно.
А через несколько минут молодые люди, оседлав свежих лошадей, уже мчались по дороге, ведущей в Сиену.
Было пасмурно. Свинцовые облака затянули все небо. В предгрозовом затишье слышен был лишь цокот копыт по каменистой дороге.
Но вот загремели раскаты грома, засверкали молнии, и всадники стали торопить коней. Неожиданно посыпавшиеся с неба градины, величиной с перепелиное яйцо, ввергли животных в панический страх. Трудно даже представить, чем бы все кончилось, не будь Зефирина и Гаэтан прекрасными наездниками.
Сквозь треск и грохот разбушевавшейся стихии Зефирина что-то крикнула. Гаэтан скорее догадался, чем расслышал: она предупреждала, что в такую погоду не следует находиться вблизи деревьев. Гаэтан указал пальцем на заброшенную пастушью хижину на вершине холма. Пришпорив коней, молодые люди устремились в этом направлении.
В черном небе сверкнула и змеей проползла голубая молния. Зефирина вскрикнула и потеряла сознание.
Глава II
РИМИНИ И ЕГО БАНДА
«Я мертва…» – подумала Зефирина. Окруженная полной темнотой, она чувствовала себя так, будто плывет по воздуху. «Если только это не сон…»
Но мало-помалу сознание и память стали возвращаться к ней. Она почувствовала, что все тело ее болит как после побоев. И в то же время ощущение раскачивания не проходило. Она лежала в абсолютном мраке, без движения, слабее, чем новорожденный, но уж глухой-то она не была. Сначала Зефирина услышала звук плещущей воды.
– Так, значит, я жива… где-то в море… на корабле, и из-за этого со мной случилась морская болезнь…»
Потом сквозь дремоту до ее слуха донеслись резковатые звуки какого-то струнного инструмента, и одновременно она уловила блаженный, ласкающий запах жаркого из дичи.
В конце концов, она была голодна. Зефирина застонала. Но ни единый звук не вырвался из ее уст. Она попыталась перевернуться на бок, но не смогла. Ей хотелось приоткрыть веки, но они будто склеились.
И тут Зефирина поняла. На глазах у нее была повязка, а сама она оказалась связанной, с кляпом во рту и в каком-то таинственном месте.
И вовсе не из-за молнии она лишилась сознания, а просто лошади наткнулись на протянутую поперек дороги веревку. Они с Гаэтаном попали в настоящую ловушку.
«Гаэтан… что с ним произошло? Уж не попала ли я в руки князя Фарнелло?»
Но как бы ни была сильна обида, нанесенная женой Леопарду, она была уверена, что гордый ломбардец никогда не позволил бы себе так с ней обращаться.
«А турок?.. Может, это он и его янычары похитили меня для гарема Сулеймана!»
Последняя мысль заставила ее застонать, беззвучно, конечно. Девушка попробовала еще раз пошевелиться, но, кажется, чем больше она двигалась, тем сильнее в нее врезались веревки.
Теперь до нее уже доносились голоса. Потом послышались спускающиеся по ступеням шаги.
Зефирина замерла. Чья-то рука стала ощупывать ее грудь, потом настойчиво пошарила между ног. Обреченная на бессилие, она могла только двигать бедрами на жестком полу.
Раздался взрыв хохота.
– Никакого сомнения, шеф, это – женщина…
– Ты уверен, Медная Задница?
– Ну, шеф, я все-таки еще могу отличить девицу от парня…
Мужчины продолжали обсуждать, но говорили на местном наречии, которое молодая женщина понимала с трудом.
Еще чья-то рука принялась бесцеремонно ощупывать ее. Волна жара и стыда залила ее, особенно когда чужие пальцы упорно блуждали вокруг места, подтверждавшего, что она женщина.
С пылающими под повязкой щеками она так хотела защитить себя, кусаться, выть, обругать этих мерзавцев, которые нанесли оскорбление ее женскому естеству. Чужие пальцы оставили ее.
– Ты прав, Медная Задница. Я думаю, – это хорошая добыча. Вынь-ка у нее изо рта кляп, чтобы мы могли поговорить, – приказал голос шефа.
Но как только Медная Задница выполнил просьбу, Зефирина разразилась потоком проклятий. Толстая пятерня тут же прикрыла ей рот. С каким-то дикарским наслаждением она вонзила зубы в навалившуюся на нее руку. Язык ощутил вкус чужой крови, и в тот же миг раздался истошный крик.
– Ой-ой, да она бешеная!
– Заткни ей снова рот, но сними с лица повязку, чтоб Я посмотрел на ее лицо…
Задыхающаяся и обессиленная, Зефирина смогла, наконец, при мерцающем свете фонаря разглядеть своих мучителей и то место, в котором она находилась.
Она увидела, что лежит на нарах и что, стало быть, находится в тюрьме. Потолок был таким низким, что оба стоящих около нее человека вынуждены были пригнуть голову.
Несмотря на сильное потрясение, Зефирина внимательно разглядывала незнакомцев.
– Зверюшка прокусила мне руку до самой кости, – проворчал Медная Задница.
Он облизывал рану. Это был человек, что называется, грубо сколоченный, с гривой седеющих волос. На лице его были видны следы оспы. Второй мужчина, много моложе, высокий, очень худой, прятал волосы, как многие моряки, под завязанной узлом косынкой, поверх которой была надета шляпа из липового лыка. И тот, и другой были в одежде, которую носит простонародье: короткие штаны из грубошерстной ткани с открытой застежкой, жилет из бараньей кожи поверх красной блузы.
Однако внимание Зефирины привлекла не столько одежда, сколько серьги с алмазами и усыпанные рубинами и сапфирами аксельбанты, которые главарь банды носил с подчеркнутой уверенностью. Он, кстати, поинтересовался:
– Come sta signora? (Как вы себя чувствуете, синьора?)
Вопрос прозвучал вежливо, но явно неуместно.
– Он… рон…, – ответила Зефирина сквозь повязку.
– Будете ли вы вести себя спокойно, если я вас развяжу? – спросил он приветливым тоном.
– О… у…
– Что ж, стоит вам только закричать, и вас снова свяжут!
Зефирина опустила ресницы, желая показать, что подчиняется воле своего похитителя.
Надо выиграть время, попробовать договориться. Зефирина прекрасно знала свои преимущества, когда имела возможность говорить.
Обреченная на немоту, она была мертва.
Медная Задница осторожно достал свой кинжал, чтобы разрезать платок, мешавший говорить, и веревки, связывавшие руки. Зефирина даже не моргнула, увидев приблизившееся к ее лицу лезвие. Она потерла те места, где были болезненные следы от веревок. Впрочем, ноги оставались связанными, а спина страшно ныла, но теперь она могла сесть, почти не морщась от боли.
– Come sta? – повторил свой вопрос главарь.
– Благодарю вас, прекрасно! – не скрывая иронии, ответила Зефирина.
– Могу ли я вам что-нибудь предложить?
– Принесите что-нибудь выпить, – попросила Зефирина так, будто находилась в харчевне.
Повинуясь жесту главаря, Медная Задница вышел. Зефирина спросила:
– Не скажете ли, синьор, кому я обязана столь приятным гостеприимством?
– Какая вы смелая, – с восхищением произнес молодой человек.
Говоря это, он взял табурет и собрался сесть рядом с пленницей.
– Уж не собираетесь ли вы убить меня?
– Знаете ли вы, кто я?
– Понятия не имею, но не сомневаюсь, что вы представитесь.
– Я – Римини!
Он произнес это так, словно сообщая, что он – император Карл V.
– Счастлива познакомиться, синьор Римини…
Наступила пауза, во время которой синьор Римини внимательно разглядывал молодую женщину.
– Вы нездешняя?
– Разумеется.
– Как ваше имя?
Зефирина ответила без колебаний:
– Элен… Элен Рабле…
– Вы прибыли издалека?
– Из Франции.
– А, так вот почему…
– Что именно?
Римини наклонился к ней совсем близко:
– Вот почему вы не задрожали, услышав мое имя, не взмолились о пощаде, как это делают все, и мужчины, и женщины… Я – бандит Римини, наводящий ужас на всю Тоскану, Лацио и Абруцци…
Как актер, склонный к импровизации, он выдержал паузу, чтобы насладиться произведенным эффектом. Зефирина, однако, ничуть не смутившись, спросила с некоторым разочарованием:
– А Пьемонт? А Ломбардия? А Калабрия? Разве на них вы не наводите ужас?
Черные брови Римини поднялись в изумлении.
«Сейчас он сделает из меня отбивную», – успела подумать Зефирина.
Но, вопреки ожиданию, Римини громко расхохотался. В это время вернулся Медная Задница. Потрясенный увиденной сценой, он выронил из рук стакан с вином, который принес для пленницы.
– Несчастный идиот, ступай и снова принеси ей вина, – проворчал Римини. – Дорогая… синьора Элена, поскольку вас ведь так зовут, я полагаю, вы сможете заинтересовать меня, вот только разделаюсь с вашим спутником…
Несмотря на угрозу, Зефирина вздохнула с облегчением. Теперь она знала, что Гаэтан жив. Ум ее энергично заработал.
«Коль скоро этот бандит оказался чувствителен к ее обаянию, надо воспользоваться этим и попробовать увидеться с Гаэтаном».
– Мессир Римини, – вежливо обратилась к нему Зефирина, – я хочу попросить вас об одной милости…
При этих словах лоб бандита собрался в складки, ноздри бледного, точно мраморного носа расширились, а тонкие губы растянулись в усмешке.
– Представьте себе, я, на свою беду, свалилась в грязную лужу и очень хотела бы принять ванну… ароматизированную! – добавила она с обольстительной улыбкой.
Не говоря ни слова, Римини недоверчиво разглядывал несколько мгновений молодую женщину, потом отвернулся и хлопнул в ладоши.
При виде этого безобидного жеста у Зефирины мурашки пошли по коже. Дело в том, что у бандита Римини одна рука была нормальная, а другая – короткая, не больше, чем у двухлетнего ребенка…
* * *
– Вы меня удивляете, мессир… Пирр был первым из великих греческих скептиков, чьим учеником вы вполне могли бы быть…
С улыбкой на губах и с холодком в позвоночнике Зефирина без умолку щебетала. Облаченная в полинялую фланелевую юбку и блузу из грубой ткани, принудительно «пожертвованные» женами Римини, Зефирина вот уже два часа ужинала, беседуя, возражая, что-то доказывая бандиту-философу и одновременно обсасывая сочные косточки жареного кабана.
Свои густые рыжие волосы она заплела в косу и уложила вокруг головы. Одежда и прическа делали ее похожей на тосканскую крестьянку.
– Извините, синьора Элена, – возразил Римини, – я слышал о Пирре, которого называли также Неоптолемом… Он был, как вы, без сомнения, знаете, сыном Ахилла и Диадамии…
– Да, верно, он взял Трою и женился на своей пленнице Андромахе, вдове Гектора! – поддержала Зефирина.
Глаза Римини как-то странно сузились. Он был безусловно умен и обладал эрудицией, которая поразила Зефирину, но она чувствовала, что за внешней цивилизованностью скрывается редкостная жестокость.