— Назад! Назад! — крикнул Шарп. — Заткни рот чертовой девчонке, Перкинс! — Он схватил свою собственную винтовку и выстрелил в сторону верхней площадки лестницы. Видеть он ничего не мог за исключением ярких пятнышек света, мерцающих в дыму. Французы, казалось, исчезли, хотя на самом деле они просто пытались преодолеть баррикаду из кричащих, истекающих кровью и бьющихся в судорогах солдат, которые были отброшены назад залпом Харпера и выстрелами из винтовок.
В дальнем конце арсенала была вторая лестница — винтовая лестница, ведущая к крепостным валам, чтобы доставлять боеприпасы прямо к горжам,[4] а не тащить через внутренний двор форта.
— Сержант Латимер! — крикнул Шарп. — Пересчитайте людей и отправьте наверх! Томпсона не ищите — убит. Бегом, бегом! — Если французы уже захватили крепостные валы, подумал Шарп, то он и его стрелки попали в ловушку и осуждены умереть здесь как крысы в норе, но он не хотел оставлять последнюю надежду. — Идите! — кричал он на своих людей. — Все наверх!!
Он спал не разуваясь, так что все, что он должен был сделать, — это затянуть ремень с подсумками и ножнами палаша. Он набросил портупею на плечо и начал перезаряжать винтовку. Глаза слезились от дыма. Французский мушкет кашлянул сверху облаком дыма, и пуля отскочила от стены, не причинив вреда.
— Только вы и Харп, сэр! — крикнул Латимер от задней лестницы.
— Идем, Пат! — сказал Шарп.
Ботинки гремели на лестнице. Шарп оставил попытку зарядить винтовку, взялся за ствол и ударил прикладом тень, возникшую в дыму. Человек упал как подкошенный, не вскрикнув, оглушенный ударом окованного бронзой приклада. Харпер, успевший перезарядить винтовку, выстрелил вслепую вверх, затем схватил Шарпа за локоть.
— Ради всего святого, сэр. Бежим!
Серые нападавшие бежали вниз по лестнице сквозь дым и тьму. Пистолетный выстрел, короткий приказ на французском языке, и тут же кто-то споткнулся о труп Томпсона. Подземелье, похожее на пещеру, провоняло мочой, тухлыми яйцами и потом. Харпер тянул Шарпа сквозь клубы дыма к подножью задней лестницы, где их ждал Латимер.
— Проходите, сэр! — Латимер с заряженной винтовкой прикрывал отход.
Шарп рвался вверх по лестнице к прохладному и невероятно чистому вечернему воздуху. Латимер выстрелял в наступающий хаос, затем вслед за Харпером взбежал по ступенькам. Кресакр и Хагман ждали у верхней площадки лестницы с винтовками наготове.
— Не стрелять! — приказал Шарп, когда добрался до верхней площадки, затем проскочил мимо стрелков и побежал к внутреннему краю стрелковой ступени, чтобы попытаться разглядеть и понять весь ужас этой ночи.
Харпер подбежал к двери, которая вела в надвратную башню, чтобы убедиться, что она заперта изнутри. Он стал колотить в дверь прикладом семиствольного ружья.
— Открывайте! — кричал он. — Открывайте!
Хагман выстрелил вниз вдоль ступенек винтовой лестницы, и кто-то внизу вскрикнул.
— Позади нас, сэр! — крикнул Перкинс. Он закрывал своим телом испуганную Миранду, прячущуюся в нише стены. — И еще больше на дороге, сэр!
Шарп выругался. Башня у ворот, на которую он рассчитывал как на последнее убежище в ночи, была, очевидно, уже захвачена. Он видел, что ворота распахнуты и их охраняют солдаты в серой форме. Шарп предполагал, что две роты вольтижеров Лупа, которых можно отличить по красным эполетам, возглавили атаку и обе теперь в форте. Одна рота двинулась прямо в арсенал, где располагались Шарп и его стрелки, в то время как большая часть второй роты рассыпалась в линию застрельщиков и теперь быстро продвигалась между бараками казарм. Другой отряд серой пехоты поднимался вверх по скату, ведущему к широкой горже крепостной стены.
Харпер продолжал пытаться сломать дверь, но никто в баше не отвечал. Шарп повесил на плечо так и не заряженную винтовку и выхватил из ножен палаш.
— Оставь их, Пат! — крикнул он. — Стрелки! В шеренгу становись!
Реальную опасность представлял сейчас отряд, поднимающийся по склону к стене. Если они захватят орудийные платформы, стрелки Шарпа окажутся в ловушке, в то время как главные силы Лупа ворвутся в Сан Исирдо. Эти главные силы противника быстро двигались по дороге, и одного быстрого взгляда в ту сторону Шарпу хватило, чтобы понять, что Луп не ограничился двумя ротами легкой пехоты, а двинул в наступление всю бригаду. Черт побери, думал Шарп, я все понимал неправильно. Французы напали не с севера, а с юга, и при этом они уже захватили самый сильный пункт форта, место, которое Шарп планировал превратить в неприступную цитадель. Он предположил, что две отборные роты незаметно подошли к форту и перебрались через въездной мост прежде, чем хотя бы один часовой поднял тревогу. И, несомненно, ворота были открыты изнутри тем же самым человеком, который донес, где искать Шарпа, заклятого врага Лупа, и Луп, горевший жаждой мести, послал туда одну из двух рот авангарда.
Сейчас, однако, было не время анализировать тактику Лупа, надо очистить крепостные валы от французов, которые угрожали окружить стрелков Шарпа.
— Примкнуть штыки! — приказал он, и подождал, пока стрелки надели длинные штык-ножи на дула винтовок. — Будьте спокойны, парни, — сказал он. Он знал, что его люди напуганы и взволнованы, разбуженные кошмаром, сотворенным коварным врагом, но сейчас было не время для паники. Было время для холодных умов и беспощадной борьбы. — Давайте проучим ублюдков! Вперед! — приказал Шарп и пошел впереди неровного строя своих людей к залитым лунным светом зубчатым стенам. Первые французы, которые достигли горжей, опустились на колено и целились, но они были в меньшинстве, плохо видели в темноте и были взволнованы, поэтому выстрелили слишком рано, и их пули ушли вверх и в стороны. Тогда, в страхе быть раздавленными темной массой стрелков, вольтижеры повернули и побежали вниз по скату, чтобы присоединиться к линии застрельщиков, которая продвигалась между бараками казарм к
, оба барака которой были уже окружены французскими застрельщиками. Вольтижеры стреляли по казармам под прикрытием других зданий, но они не осмеливались нападать, поскольку ирландские гвардейцы открыли оживленный ответный огонь. Шарп предполагал, что офицеры
уже или мертвы или в плену, хотя, возможно, некоторые могли убежать через двери, выходящие на крепостные валы, пока французы штурмовали помещения внизу.
— Слушайте, парни! — Шарп повысил голос так, чтобы все его стрелки могли услышать. — Мы не можем оставаться здесь. Педерасты скоро выйдут из арсенала, поэтому мы пойдем и присоединимся к ирландским парням. Мы забаррикадируемся изнутри и будем стрелять. — Он предпочел бы разбить стрелков на две группы, по одной на каждый осажденный барак, но сомневался, что кто-нибудь сможет добраться живым до дальнего барака. Перед ближним было меньше вольтижеров, к тому же в этом бараке жили жены и дети, значит он больше нуждался в дополнительной огневой мощи.
— Все готовы? — спросил Шарп. — Вперед!
Они спускались по склону, в то время как стрелки Оливейры атаковали справа. Появление
открыли им дверь, громкие крики возле сторожевой башни слева от Шарпа возвестили о прибытии главных сил Лупа. Шарп был среди бараков, в то время как вольтижеры отступали под натиском португальских стрелков. Отступление французов вело их прямо поперек движения людей Шарпа. Солдаты Лупа осознали опасность слишком поздно. Сержант успел выкрикнуть предупреждение, но тут же упал под ударом семиствольного ружья Харпера. Француз попытался подняться, но приклад тяжелого ружья обрушился на его череп. Другой француз попытался развернуться и бежать в противоположном направлении, затем в ужасе осознал, что бежит прямо на португальцев, и повернул снова только для того, чтобы обнаружить штык-нож стрелка Харриса у своего горла.
—
окажется в ловушке в собственных казармах, поэтому Донахью приказал солдатам пробить смотровые щели в стенах. Работа была проделана без энтузиазма, но по крайней мере смотровые щели существовали и давали обороняющимся шанс вести ответный огонь. Даже при этом мрачный, похожий на туннель, барак казался самым кошмарным местом, подходящим для западни. Женщины и дети кричали, гвардейцы нервничали, и баррикады у дверей казались ненадежными.
— Вы все знаете, что делать, — обратился Шарп к гвардейцам. — Французы не могут войти здесь, и они не могут разрушить стены, и не могут стрелять через камень. Вы должны вести плотный ответный огонь, и вы отгоните ублюдков.
Он не был уверен, что хоть что-нибудь из сказанного им соответствует истине, но он должен был приложить все усилия, чтобы восстановить в людях боевой дух.
В бараке было десять смотровых щелей — по пять на каждой длинной стороне, и у каждой щели стояло по крайней мере восемь человек. Немногие из гвардейцев умели обращаться с мушкетом так, как хотел бы Шарп, но при таком количестве бойцов на каждую щель их огонь был фактически непрерывен. Он надеялся, что гвардейцы во втором бараке приготовились подобным образом, поскольку ожидал нападения французов на обе казармы в любой момент.
— Кто-то открыл эти проклятые ворота для них, — сказал Шарп Харперу. У Харпера не было времени ответить — оглушительные крики возвестили о наступлении главных силы Лупа. Шарп всматривался в щель в одном из заткнутых окон и видел, как настоящий поток серых мундиров хлынул вдоль казарм. Позади них, бледные в лунном свете, всадники Лупа ехали под своим штандартом из волчьих хвостов.
— Это моя ошибка, — сказал Шарп с сожалением.
— Ваша? Почему? — Харпер забивал шомполом последний заряд в ствол семизарядного ружья.
— Что делает хороший солдат, Пат? Он действует неожиданно. Было настолько очевидно, что Луп должен напасть с севера, что я забыл о юге. Черт подери! — Он выставил в щель винтовку и искал взглядом одноглазого Лупа. Убить Лупа, думал он, и налет прекратится, но он не видел Бригадира среди массы серых мундиров, по которым он и выстрелил, особо не выбирая. Пули противника стучали по каменным стенам, не нанося ущерба, в то время как внутри выстрелы мушкетов грохотали, пугая детей.
— Заставьте эти проклятых детей замолчать! — приказал Шарп. Темнота, холод и резкий запах сгоревшего пороха пугали детей почти так же, как оглушительный ружейный огонь. — Тихо! — заорал Шарп, и наступила внезапная задыхающаяся тишина — за исключением одного ребенка, который кричал постоянно. — Заставь свое отродье молчать! — закричал Шарп на мать. — Стукни его, если понадобится!
Мать вместо этого дала ребенку грудь, что произвело надлежащий эффект. Некоторые из женщин и старших детей приносили пользу: заряжали запасные мушкеты и составляли их около окон.
— Терпеть не могу, когда проклятые дети орут, — ворчал Шарп, перезаряжая винтовку. — Никогда не мог и никогда не смогу.
— Вы тоже были ребенком когда-то, сэр, — сказал Дэниел Хагман поучающе. Браконьер, ставший стрелком, был склонен к таким нравоучительным моментам.
— Я был болен однажды, черт побери, но это не означает, что мне должна нравиться болезнь, не так ли? Кто-нибудь видел этого проклятого Лупа?
Никто не видел. К настоящему времени основная масса бригады Лупа продвинулась мимо этих двух казарм, преследуя португальцев, которые перестроились из линии застрельщиков в две шеренги, готовые встретить нападавших регулярными залпами. Поле битвы было освещено полумесяцем и редкими отблесками затухающих костров. Французы прекратили выть, подражая волкам, поскольку борьба стала слишком серьезной, хотя очевидно неравной. Французы превосходили едва успевших проснуться португальцев в численности, к тому же нападавшие были вооружены быстро заряжаемыми мушкетами, а португальцы — винтовками Бейкера. Даже если они заряжали винтовки ударами прикладов о землю, без шомполов и кожаных заплаток, который вели пулю по нарезам, они все равно не могли конкурировать со скоростью хорошо обученных французских солдат. Кроме того, cacadores Оливейры учились сражаться среди полей и лугов: стрелять и прятаться, бежать и стрелять, — а не вести стрельбу залпами против главных наступающих сил.
Все же и в этом случае cacadores не сдавались легко. Французская пехота почувствовала, что достаточно трудно найти португальскую пехоту в полутьме, а когда они нашли, где сформирована португальская линия, потребовалось время, чтобы рассеянные по полю французские роты объединились и образовали собственную линию огня в три шеренги. Но как только два французских батальона образовали линию, они обошли маленький португальский батальон с обеих флангов. Португальцы упорно сопротивлялись. Вспышки винтовочного огня озаряли ночь. Сержанты приказывали, чтобы люди в шеренгах смыкали ряды, потому что многие были выбиты тяжелыми пулями французских мушкетов. Один человек упал прямо в тлеющие уголья костра огня и ужасно закричал, когда его подсумок взорвался и пробил у него в спине дыру размером с вещмешок. Его кровь шипела и пузырилась на раскаленном пепле, пока он умирал. Полковник Оливейра двигался позади своих солдат, управляя ходом боя, уверенный, что бой уже проигран. Проклятый английский стрелок был прав. Он должен был искать укрытия в бараках казарм, но теперь французы были между ним и укрытием, и Оливейра предчувствовал близость беды и знал, что почти ничего не может сделать, чтобы предотвратить ее. Шансов стало совсем немного, когда он услышал зловещий и четки цокот копыт. Французская кавалерия была в форте.