Пленные стояли, с тупым равнодушием глядя в пространство. Андронидзе расстегнул планшет и приготовился к допросу. Баженов внимательно вглядывался в лица пленных, прикидывая, что могло быть им известно — помимо стереотипных данных — о новом оружии Гитлера.
И тут подошла к Баженову седенькая, тоненькая, как подросток, старушка с растрепанными волосами. Казалось — дунь ветерок, и она упадет. В руках у нее был букетик ярко-красных искусственных роз на стеблях из проволоки, обмотанной зеленой бумагой, с зелеными же листочками, вырезанными из перьев.
— То огонь, огонь! — выкрикивала старушка, перебрасывая алый букетик из одной руки в другую, будто жег он ей пальцы.
— Бери цей огонь, — протянула она букетик Баженову, — верни його катам проклятущим! Пусть сгорят их души…
Безумный взгляд старухи встретился с глазами Баженова. Букетик дрожал и прыгал в ее руках, и сама она дрожала, протягивая его офицеру. Он взял этот алый букетик, и в горле у него застрял какой-то ком; он только кивал в такт старушкиному «То огонь, огонь» и не мог ни слова сказать.
В это время один из пленных, тот, что был русским, в два прыжка выскочил на улицу и кинулся наутек. Он петлял, падал, прыгал, падал и снова вскакивал. От неожиданности Баженов забыл об автомате, висевшем на плече, стрелял из пистолета и не попадал.
Андронидзе схватился за автомат Баженова. Тот, кривя губы, вырвал свой автомат, перевел дух, прицелился как мог хладнокровнее и выпустил короткую очередь.
Беглец споткнулся и упал, приподнялся и пополз. Задыхаясь, Баженов и Андронидзе побежали к нему, совершенно забыв о втором пленном.
Предатель, помогая себе рукой, быстро подползал к толстому дереву. Он поднял руку — возле уха Баженова свистнула пуля. Баженов влепил еще одну очередь в предателя. Тот упал на спину.
— Эх, ишак! — раздосадованно вскрикнул Андронидзе и даже схватился рукой за автомат Баженова. — Ну зачем стрелять в голову? Какой источник сведений пропал! — И, не переведя духа, с уважением добавал: — Молодец! Точно стреляешь!
Он обыскал убитого, взял у него карту, пистолет «вальтер», снял широкий холщовый, засаленный, тяжелый пояс с золотом, спрятанный на теле, под нижней рубахой, в котором среди прочего обнаружились золотые коронки, кольца, браслеты и семнадцать ручных часов.
Второго пленного тесным кольцом обступили женщины. Они собирались «порешить подлюгу фашиста». Андронидзе приказал пленного не трогать. Он пойдет с ними
До самого автобуса их провожала Солодуха. Она все настаивала, словно опасаясь, что они это забудут:
— Я вам его поймала, я! Если поймаете Мюллера, то отдайте нам…
Шифровальщик вручил Баженову приказ начштаба — быстрее двигаться вперед. Подполковнику Синичкину Двекелян не смог передать донесения, так как шифровальщика у полковника не было, а коды у них различные. Баженов попробовал связаться по радио с подполковником и клером[4]объяснить ему это, но связаться не удалось. Надо было двигаться вперед.
«Подполковник и сам догадается, почему не радирую», — решил Баженов.
Перед тем как сесть в машину, он тронул Андронидзе за плечо и, хмурясь, напомнил:
— Сысоев сказал так: если обнаружишь семью, то радируй, если нет — тоже сообщи. А семья, похоже, погибла. Так и радировать?
— Зачем? Думаешь, шинель делает сердце железным? Год я с ним дружу, а он ни разу не жаловался. Радируй — «не обнаружил». Вернемся, поговорим. Поймет.
За селом орудийные выстрелы слышались явственнее. Шофер вопросительно поглядывал на Баженова. Тот молчал. Вскоре они увидели у дороги наши орудия. Бойцы, кое-как окопавшись, спали. В лощине, в кустах, стояли повозки, на них минометы. Рядом паслись лошади.
Баженов и остальные офицеры вышли из машины. Их ожидала группа офицеров во главе с майором. Он был немолод и сдержан. Баженов назвал себя.
Майор кивнул Андронидзе, как знакомому.
— Командир передового отряда — майор Тарасов, — сказал он. Затем представил других.
Баженов объяснил свою задачу и спросил, почему майор Тарасов не шлет донесений, почему отряд задерживается.
— Значит, моего боевого донесения, посланного с санитарной машиной, комдив еще не получил, — задумчиво сказал Тарасов. — А радиограмм не посылаю — рация отказала. Головная походная застава моего отряда в двух километрах отсюда ведет бой с танками и пехотой противника. Встречный бой перешел в оборону с той и другой стороны. Моя застава заняла рубеж по восточному берегу речки Гнилушки. «Тигры» атакуют из леса. Пехоту противника рассеяли.
Баженову очень не нравилось это «пехоту рассеяли», попадавшееся в сводках. «Уничтожили» — это ясно, а «рассеяли»? Пехота рассредоточилась, вот и все. Нашел, чем хвастать.
— Как только саперы наладят разрушенный мост, чтобы могли пройти танки, артиллерия, повозки, сейчас же выступаю, — снова заговорил Тарасов. — А сейчас я почти всю свою артиллерию отправил вперед, чтобы огневым кулаком сломить сопротивление и двигаться дальше. Разведчики пошли в обход справа. А пока, — он показал на спящих в цепи бойцов, — люди отдыхают. В деревнях на большаке — ни сена, ни зерна, все сожжено; наши лошади на подножном корму. Полчаса назад мы отбили у немцев стадо коров и отдали его колхозникам. Они загнали скот в лес. Мы добили хромого быка и варим еду. Скоро будет готова. Не закусите с нами?
— Не помешает, — Андронидзе взглянул на Баженова.
— Не считайте меня сухим педанте»! — сказал Баженов, — но ведь до Гнилушки путь свободен! Там и заправимся, чем АХО расщедрилось. А если противника гонят дальше?
— Мне бы донесли, — возразил майор Тарасов. — Сейчас кухня отправится кормить бойцов на головную заставу, там и поедите.
Баженов торопил своих радистов, сразу же занявшихся ремонтом тарасовской рации. Один из них отозвал Баженова в сторону и сказал:
— Сверху только сейчас сообщили: перехвачено сообщение «Рамы», которое та вела клером. «Рама» указала координаты, в которых движется штабной автобус. Я проверил — речь идет о нашем автобусе. «Рама» вызывала самолет, чтобы нас долбануть, учтите.
— Учту! Сообщите всем нашим, и пусть пулеметчик будет наготове.
Баженов снова подошел к радистам:
— Как успехи, короли эфира?
— Накрылась рация!
— Рация капут!
— Сколько у нас раций?
— Три.
— Временно передайте одну майору.
— Товарищ лейтенант, обратно не получим! Возьмите расписку.
— Пишите расписку, товарищ майор, на рацию и на два комплекта питания, чтобы вы на антенне могли держать с нами связь на шестнадцать километров.
— Расписку радистам мой начштаба даст. За рацию спасибо, — вяло сказал Тарасов. — А почему вы сказали о связи на шестнадцать километров? Вы же будете двигаться с нами.
— С тобой, дорогой, только шашлык готовить можно, — усмехнувшись, заметил Андронидзе. — Наш автобус помчится вперед, прокладывая путь твоим танкам, артиллерии и пехоте. — И уже серьезно он спросил: — Почему двигаетесь по большаку? Держу пари, если бы шли проселками, давно были бы у Днепра.
— И попали бы в окружение.
— Да? Очень интересно! Понимаешь, давно не слышал таких благоразумных речей. Это только у тебя такое настроение? — Андронидзе многозначительно взглянул на Баженова.
— Да ты что, шуток не понимаешь? — майор покраснел. — А двигаюсь я по большаку потому, что именно захват большака обеспечивает быстрое продвижение частей нашей дивизии к Днепру, понятно?
— Вы, товарищ замполит, такого же мнения? — обратился Баженов к капитану.
— Мне бы не хотелось, чтоб у вас сложилось неправильное представление о настроении командира и бойцов. Во-первых, майор Тарасов сам сказал, что он шутит. Согласен, что такая шутка в серьезном разговоре неуместна. Наступательный порыв у бойцов очень большой. Могу показать боевые листки, сами убедитесь…
— Верю вам, — сказал Баженов.
— Устали, конечно. Может быть, действительно лучше наступать проселками, но мы выполняем приказ комдива.
— Познакомьте нас с приказом, с вашими решениями, — предложил Баженов. — Если ваша ГПЗ6 не продвигается и долго топчется на месте, значит, вы допустили просчет.
— Да мы здесь не долго, — вмешался Тарасов, — мы здесь только пятнадцать минут.
Андронидзе, выслушав сообщения о противнике («десять танков и до батальона пехоты»), с сомнением покачал головой.
— Авиация, — сказал он, — таких соединений не отмечает. — Узнав о двух пленных, он пошел допросить их.
Баженов передал боевое донесение в штарм и занялся с командиром и его начштабом. Документация, кроме приказа комдива, отсутствовала. Все приказания, в частности головной походной заставе, майор отдавал устно, и начштаба только сейчас срочно заносил их на бумагу. Немногословный, средних лет капитан чуть насмешливо поглядывал на чрезмерно требовательного, по его мнению, представитетеля штарма.
— А как действуют эти три танка? — спросил Баженов, ознакомившись с составом тарасовской ГПЗ[5].
— Танки? — майор растерянно смотрел на Баженова. — Два из них потеряны, когда выбивали гитлеровцев из села.
— Каким образом? Мины? Или танки противника? Артиллерия?
— Мины…
— Но это же черт знает что! Зачем же вы пустили танки без саперного обеспечения? Без пехоты!
— Выясним. А может, это была артиллерия. Там сейчас наш командир разведки. Обязательно выясним!
… Вместе с начальником штаба составили план изучения боевых действий передового отряда, и капитан обязался представить отчет не позже чем послезавтра с картами и схемами.
— Не пора ли нам, товарищ начальник? — спросил подошедший Андронидзе и добавил: — Бумажки заедают дорогое время.
Баженов заторопился. Надо было составить кодовую таблицу для связи передового отряда с радиоавтобусом. Оказывается, шифровальщик уже составил ее и передал майору Тарасову.
Радиоавтобус двинулся дальше. Теперь на левой ступеньке кабины стоял Андронидзе, наблюдавший за небом, справа Помяловский, всматривавшийся в дорогу.
— Фашист! — крикнул Андронидзе, показывая в сторону леса.
Прямо на них, из-за леса, на бреющем полете вынесся немецкий истребитель. Он промчался быстро и низко. Промелькнули над головой черные кресты на крыльях, и не успел еще стихнуть рев мотора, как позади оглушающе грохнуло.
Завизжали осколки. Глухо стукнуло в стену автобуса, кто-то вскрикнул. Завихрилась пыль и сухие листья. Шофер погнал автобус в лес; миновав опушку, быстро свернул влево, под старые дубы, и затормозил.
Все высыпали из автобуса. Осколки пробили крышу» дверь, стенку машины.
— Жизнь — индейка, судьба — копейка! — засмеялся Андронидзе.
Глядя на него засмеялись и другие.
— Вернется, черт, нас догонять. Надо достойно встретить дорогого гостя!
Андронидзе приказал радисту, чтобы тот подал ему из автобуса противотанковое ружье и «зажигательные».
Баженов послал пулеметчика на опушку и, отобрав противотанковое ружье и патроны у Андронидзе, побежал туда же.
Ох, как хотелось Баженову влепить в самолет пулю с зеленым наконечником! Как хотелось увидеть, что истребитель загорелся и, оставляя длинный шлейф, камнем падает вниз…
Звук снова запоздал. «Фашист» вынесся так же стремительно, и снова над большаком, и снова на бреющем полете.
Пулеметчик, привязывавший пулемет к дереву, запрокинул ствол кверху и принялся стрелять, когда самолет только показался.
Баженов вскинул противотанковое ружье, как охотничье, и тут только почувствовал, какое оно тяжелое. Выстрелить он не успел.
«Фашист» с шумом промелькнул мимо.
— Глупо и обидно, — пробормотал Баженов.
— Дал прикурить! — Андронидзе хлопнул пулеметчика по плечу и выбежал на дорогу, чтобы проследить за истребителем, но тот уже исчез за верхушками деревьев.
— Лучше бы я, — начал было Андронидзе, но, увидев огорченное лицо Баженова, вдруг сказал: — Прелестная вещь — крупнокалиберный пулемет! Обязательно надо иметь его на радиоавтобусе.
Выехали в поле.
Шофер гнал автобус, чтобы поскорее юркнуть в лесок за полем. Теперь и Андронидзе, и Баженов, и Помяловский смотрели в небо, которое быстро затягивалось тучами. Из-за туч снова вынырнула «Рама» и быстро юркнула
обратно. Следом выскочил наш ястребок. Второй летел под облаками. Непосредственная опасность миновала.
Вскоре подъехали к небольшому, мало разрушенному селу. Здесь было много тополей, верб, фруктовых деревьев. Изредка разрывались снаряды. Андронидзе указал шоферу на коровник, за которым лучше всего было укрыть автобус. «Мюллер» было написано на стене.
К речке пошли четверо: Баженов, Андронидзе, Помяловский и радист. У берега горело несколько хат — никто их не тушил. Село было безлюдным. Автоматчик проводил их к командиру головной походной заставы.
Рослый старший лейтенант в пыльной, потной, выцветшей гимнастерке, с пистолетом в кобуре и автоматом, свисавшим с плеча, стоял на высоком берегу речонки и распоряжался саперами, возившимися у покосившегося моста. Тут же на берегу, в низине за толстыми вязами, стоял легкий танк. Возле него прохаживался командир в кожаной куртке и шлеме. Он окинул изучающим взглядом появившихся офицеров и, приняв Андронидзе за старшего, обратился к нему:
— Да разве может танк перейти по такому мосту? Только сунулся, а он — как карточный домик! Еле успел дать задний.
— Незачем строить мост на сваях, лучше гатить реки бревнами от хат, — громко сказал Помяловский. — А чтобы не унесло, забить сбоку колья. В крутых берегах прорыть спуски.
— Ну и возьмись сам. Мне не советы, мне мост нужен! — крикнул старший лейтенант, обернулся и удивился, увидев незнакомых офицеров.
Баженов спокойно посоветовал прислушаться к словам капитана Помяловского.
— Орудия и автобус, — сказал Помяловский, — можно переправить через реку, уложив два бревна для правой колеи и два для левой.
А чтобы бревна не потонули, подложить под них концы других бревен. Где лошади? Можно танкеткой подтащить бревна от избы.
Работа началась.
Командир доложил Баженову, что в лесу, который был виден отсюда, — немцы. Сейчас там насчитывают десять «тигров». А с краю леса, у дороги, — батарея противника, препятствующая продвижению нашей пехоты. Пехота вынуждена была отойти по эту сторону речонки. Пока моста не будет, танк и артиллерия не смогут пройти.
— А сколько у противника пехоты? — спросил Баженов.
Старший лейтенант передернул плечами, помолчал и
уверенно сказал:
— До батальона…
— А может быть — полк? — спросил Баженов.
— Может быть!
— А если рота?
— Трудно сказать, — произнес старший лейтенант. — Группа разведчиков отправилась в направлении Медведов-ка, — он показал рукой на лесок справа, — жду донесений.
Мимо них со скрежетом пронесся снаряд, разорвался где-то позади. Все сбежали с высокого, видимо, насыпного берега.
— Это его артиллерия бьет из леса возле дороги, — старший лейтенант показал откуда.
Баженов внимательно всматривался вперед.
За речонкой расстилалось поле, за полем чернел лес. До леса было километра полтора, но левее лес подходил к речке метров на сто.
Как объяснил старший лейтенант, пехоту противника выбили из села без потерь.
— Танки противника отошли в лес и заняли оборону на опушке. Выходят поодиночке на поле и стреляют. Начнет наша артиллерия бить по ним — уходят в лес!
— Почему же они, интересно, выходят поодиночке? — задумчиво спросил Андронидзе.
— Как зачем? Контратакуют.
— Без пехоты? Какая же это контратака!
— А что же это?
— Демонстрация, — уверенно сказал Андронидзе. — Только с какой целью? Вы как оцениваете?
— Как? Мешают движению моей пехоты.
Баженов увидел, как на опушке леса, находившегося в полутора километрах от них, засверкали, слепя глаза, солнечные зайчики.
— «Тигр», — уверенно определил Андронидзе, следя в бинокль за танком, выходившим из леса.
«Тигр» остановился, блеснуло пламя, невдалеке разорвался снаряд.