Волки не были голодны и к тому же понимали, что медведь — нелегкая добыча. Не зная, на что решиться, они ждали, пока вожак даст знак к нападению. Но вожак сидел, высунув язык, в самой середине полукруга и не спешил начинать. Он изучал противника и ждал первого шага с его стороны. Как опытный, осторожный вождь, он умел быть терпеливым.
Медведь лишен был этого дара. Решив, вероятно, что чужестранцы не желают ему мешать искать личинки, он повернулся к пню и одним взмахом передней лапы оторвал от него огромный кусок.
В ту же минуту свирепая, похожая на волка дворняга метнулась к нему и хватила его зубами за бедро. Но медведь с такой молниеносной быстротой повернулся назад, что она успела лишь набить себе рот шерстью и избежала смертельного удара только благодаря тому, что сумела ловко, словно спущенная пружина, вильнуть в сторону. На боку ее остался длинный кровавый рубец.
Остальная стая, увлеченная ее примером, бросилась было тоже в бой, но вожак, увидя, что подруга его пустилась наутек, сразу остановился и свирепым ворчаньем отозвал волков. Они повиновались немедленно, так как поняли теперь, с каким противником имеют дело. Один из них, однако, самый безрассудный, успел зайти слишком далеко. Удар наотмашь пришелся ему повыше груди и швырнул его на спину. Железные когти вскрыли ему горло, а затылок разбился при падении. Он лежал, судорожно подергиваясь, с пеной у рта. Вожак посмотрел на него и решил: нет никакой надобности подвергать всю стаю риску, натравляя ее на такого могучего противника, впереди и без того ждет их хорошая дичь, и притом стая не так уж голодна. Вожак призвал стаю к порядку и повел ее в обход галопом, оставив тело товарища на произвол судьбы.
Медведь не спускал глаз со стаи и сердито ворчал, пока она не скрылась из виду. Подойдя затем к мертвому волку, он обнюхал его, перевернул лапой на другую сторону и медленно вернулся к пню с личинками. Он не питал пристрастия ни к волчьему, ни к собачьему мясу.
Тем временем стая, взбешенная и пораженная случившимся, летела вперед и скоро настигла выслеженную добычу. Уплетая теплое оленье мясо, она постепенно успокоилась и совсем забыла о погибшем товарище. Но урок, полученный ею, не прошел, однако, даром.
Дня через два после этого волки прибыли к озеру и, скрываясь под защитою темных сосен, с удивлением смотрели на. лося, которого они видели первый раз в своей жизни.
Два дня тому назад волки, увидев этих огромных оленей, ни минуты не колеблясь, налетели бы на них. Но теперь они слишком еще хорошо помнили приключение с медведем и не доверяли этим двум широкоплечим длинномордым незнакомцам с широкими копытами и надменным видом. Они ждали знака своего осторожного вожака, но осторожный вожак не спешил. Он не знал, сколько мужества, сколько силы скрывается в этих громадных тушах, так похожих и так не похожих на оленя. Но как только лоси, охваченные паническим ужасом при виде неизвестного, бросились вдруг в воду, он тотчас же решил, что дичь эта вполне пригодна для охоты. Выйдя на открытый берег, он несколько минут смотрел вслед беглецам. Поняв, куда они плывут, он окинул пытливым взором берега озера, словно мысленно измеряя его окружность. Рассчитав, вероятно, какой путь будет самым коротким, он вернулся обратно в чащу. Не прошло и минуты, как стая неслась уже полным ходом к верхней части озера, которая находилась на расстоянии семи-восьми миль.
Лоси тем временем добрались до противоположного берега и вышли, мокрые и черные, в том месте, где рос ивняк. Но они не захотели оставаться там. Им хотелось переменить место, а лось, вздумавший переселиться, идет обыкновенно далеко. Длинной, неуклюжей рысью, без всякого напряжения, с обыкновенной быстротой неслись они вдоль реки до тех пор, пока не оставили озеро далеко позади. Покрытая кустарником равнина перешла постепенно в низменное плоскогорье, кое-где поросшее лесом. Они хотели только одного: уйти как можно дальше от мелькавших в чаще зеленых глаз и топота разбойничьих лап. Они и не подозревали, что зеленые глаза и разбойничьи лапы идут им наперерез.
III
Луна взошла рано ночью и была почти полная. Река, протекавшая по низкому плоскогорью, расширялась постепенно, образуя целый ряд широких, спокойных колен. Колена эти, соединяясь, образовывали извилистый лабиринт озер. На самом крайнем колене реки росла роща ясеней, тополей и бузины, образуя как бы остров посреди открытого луга. В роще скрывались два охотника. Они пришли сюда с восточного побережья, перешли горы и спустились в эту уединенную долину в надежде поохотиться на лосей.
Они принесли с собой ружья, а у одного из них, великана и, судя по одежде, проводника, были, кроме того, небольшой топор и длинный сверток из березовой коры, напоминавший трубу.
Они постарались устроиться как можно удобнее и уселись, облокотившись спиной о ствол огромного ясеня. Здесь они были скрыты от посторонних взоров и могли свободно видеть всякую тварь, вздумавшую направиться в сторону их засады. Прошло минут десять полной тишины, которая могла свести с ума непривычного человека. Адам Мур, исполинский проводник, поднес к губам трубу из березовой коры, и в ту же минуту в роще прозвучал призыв лосихи, дикий и невыразимо тоскливый.
— Клянусь честью, Адам, — пробормотал Раусон, — вы молодец!
По лицу Мура пробежала едва заметная улыбка, сухопарый, язвительный, с холодным взглядом англичанин, который охотился на крупную дичь во всех уголках земного шара, был одним из тех немногих охотников, похвалы которых он ценил. После нескольких минут молчания он снова повторил тот же призыв, который на этот раз был еще тоскливее. Затем он опустил трубку на колени и приготовился ждать.
В воздухе не слышно было ни малейшего ветерка. Можно было подумать, что безмолвная, неподвижная пустыня заколдована волшебными чарами серебристой луны. И вдруг где-то поблизости раздался треск ветвей. Треск все приближался.
— Я был уверен, Адам, что вы проведете его, — прошептал Раусон тихо.
Он приготовил ружье и стал на одно колено.
Не прошло и минуты, как Мур осторожно притронулся рукой к его плечу.
— Как странно! — шепнул он. — Их двое.
Из-за группы деревьев, росших на лугу, на расстоянии трехсот шагов от рощи, выбежали наши беглецы. Ясно было видно, что они прибежали сюда издалека и очень устали. Особенно устала лосиха. Она спотыкалась на каждом шагу. У лося были великолепные рога, но Раусон сразу заметил, что животное находится в полном изнеможении, и невольно опустил ружье.
— Не понимаю, в чем тут дело, — шепнул проводник, осторожно подымаясь на ноги и держась под прикрытием бузины.
Беглецы шли прямо на них, рассчитывая найти убежище в ясеневой роще. Охваченные ужасом перед неизвестным, которое преследовало их, они не думали, что могут наткнуться там на какую-нибудь опасность. На полдороге от рощи лежало бревно, принесенное сюда водой во время последнего разлива реки. Лось перешагнул через него, но лосиха, ничего от усталости не видевшая перед собой, споткнулась и упала с легким стоном, вытянув вперед морду. Так она и осталась лежать. Ей было все равно, какая судьба ее ждет.
Не видя подле себя своей подруги, лось остановился. Подойдя к ней, он наклонил голову и осторожно стал ее обнюхивать. Он толкнул ее мордой и даже слегка ударил острыми концами рогов, как бы силой желая заставить ее встать. Увидя наконец, что все старания его напрасны, он остановился подле нее и устремил пристальный взгляд в ту сторону, откуда они пришли.
— Вот так дичь! — прошептал Раусон, глаза которого засверкали от восторга.
Вдруг кусты на лугу разъединились и пропустили стаю сухопарых животных, глаза которых горели, отражая свет.
— Волки! Лесные волки! — воскликнул Мур с нескрываемым удивлением.
Он был родом с запада и хорошо знал тамошних волков.
— Восемь штук!
Он бросил на землю березовую трубу и взял ружье.
Доведенные до бешенства продолжительным преследованием, волки без малейшего колебания бросились к лосю. Впереди всех несся серый вожак. Лось продолжал стоять, не отступая ни на шаг, и смотрел, как они бежали с оскаленными белыми клыками и сверкающими глазами. Не успел вожак прыгнуть к нему, собираясь схватить его за горло, так он поднялся на дыбы и, вытянувшись во весь рост, взмахнул изо всей силы острыми копытами. Неподготовленный к такому способу защиты, вожак не успел отскочить в сторону, и удар пришелся ему прямо по лбу. С раздробленным черепом свалился он на землю.
Через секунду раздался выстрел. Раусон свалил второго волка. Остальные вцепились тем временем в шею и бока лося, пытаясь свалить его с ног. Англичанин, возмущенный поведением волков, выстрелил вторично и, не дожидаясь результата, бросился на выручку к лосю, продолжая размахивать ружьем на бегу. Мур, не решавшийся стрелять из опасения попасть в Раусона, бросил ружье и, выхватив топор из-за пояса, большими скачками пустился ему вдогонку.
Раусон ударил стволом ружья ближайшего волка, терзавшего шею лося, и в эту минуту увидел вдруг волка меньше других ростом и более слабого, который бросился к нему. Инстинктивно крикнул он ему: «Вон! Пошел вон!» и ногой дал ему пинка под самую морду. Не будь он так занят тем, что происходило впереди, он был бы немало удивлен, увидя, что предполагаемый противник его поджал хвост и подполз к нему, с самым покорным видом. Собака сразу узнала своего хозяина, услышала его повелительный голос.
Волки, потерявшие своего мудрого вожака, который учил их осторожности, и взбешенные непрошенным вмешательством в их дело, злобно напали на новых противников. Раусон вынужден был защищаться от нападения зверей, бросившихся на него с горящими от злобы глазами. Он мог только отгонять их толчками и пинками, так как они не давали ему времени размахнуться для настоящего удара. На выручку к нему подоспел в эту минуту великан проводник. Топор великана работал так успешно, что из волков скоро осталось в живых только трое. Лось-самец, шея и плечи которого были залиты кровью, чувствуя себя освобожденным от нападения, снова пустил в ход передние копыта. Он был одинаково опасен как для врагов, так и для друзей. К счастью, удар копыт пришелся по бедрам волка, напавшего на Раусона. Волк с злобным рычанием повернулся задом к охотнику. Это дало Раусону возможность размахнуться и тем закончить борьбу. Из оставшихся двух волков один набросился на Мура, но был встречен ударом топора. Волк, оставшийся в живых, отскочил назад, услыша предсмертный вопль товарища, и пустился бежать с поля битвы, растянувшись во всю длину. Мур бросил топор ему вдогонку. Топор мелькнул в воздухе и вонзился в спину беглеца. Проводник спокойно подошел, взял топор и прикончил страдания волка.
Тем временем лосиха, успевшая прийти в себя, попыталась встать на ноги. Лось заметил его и с грозным видом повернулся к своим спасителям. Раусон вовремя успел отскочить в сторону и избежал удара.
— Наше присутствие здесь больше не нужно, — сказал он со смехом и направился к роще.
Дворняжка, которая все время держалась скромно в стороне и не была поэтому никем замечена, пошла рядом с ним, выражая всем своим видом полную покорность и доверие. Англичанин минуты две смотрел на нее с удивлением, прежде чем понял, в чем дело.
— Скажи спасибо, что шкура твоя уцелела, — сказал он ей. — Пошла прочь, изменница!
Он собирался было подкрепить свое приказание ударом приклада, когда к нему подошел проводник.
— Нет, — сказал он решительно, — не гоните ее. Я рад, что вы хотите отказаться от этой собаки. Я возьму ее с собой. Она стоит дюжины обыкновенных собак и великолепно ищет следы. Она получила хороший урок и никогда больше не одичает.
МЕЛИНДА И РЫСИ
Глубокий снег, выпавший в середине февраля, скрыл под своим покровом все пни, торчавшие на пастбище, и окутал все извилины и отверстия изгороди, окружавшей небольшую уединенную ферму. Наезженная дорога, которая вела в ближайший поселок, бесследно исчезла. Бревенчатую хижину с низкой крышей и одной трубой снег засыпал почти до половины — до нижних стекол трех крошечных окон.
Засыпал он и бревенчатый хлев и дровяной сарай. Только края их крыш чернели из-под блестящей, волнистой белой поверхности.
Навес над колодцем посреди двора был весь покрыт сплошной белой обледенелой шапкой: стенки колодца покрылись разноцветным льдом, который, нарастая постепенно, добрался до самых краев колоды, из которой пил скот. От дверей хижины и до дверей хлева через весь двор тянулась расчищенная тропинка, утоптанная и покрытая соломой.
На солнышке против сарая жались друг к другу четыре белые овцы, а в соломе рылись куры и красный кохинхинский петух. Двери хлева были плотно прикрыты, чтобы избавить лошадь и корову от холода, которого они почти не чувствовали, благодаря своей густой шерсти.
В хижине была старинная высокая печь, жарко натопленная. У стола стояла худенькая, бледная девушка с белокурыми пушистыми волосами и месила тесто из гречневой муки для оладий. Тонкие руки ее были запачканы мукой. На лбу тоже белела мука, потому что девушка беспрестанно поправляла волосы, которые лезли ей на глаза.
У самой почти печки сидела в тяжелом кресле-качалке толстая старуха с раскрасневшимся от жары лицом и вязала. Вязала она как-то порывисто, нетерпеливо. Казалось, она была недовольна тем, что ее сильные старые пальцы вынуждены заниматься такой ничтожной работой.
Изредка она беспокойно взглядывала в окно. За полузамерзшим оконным стеклом виден был двор и заваленный снегом путь, который вел в поселок.
— Сегодня, Мелинда, — сердито сказала старуха, — ровно неделя с тех пор, как мимо нас проехала последняя телега. Пройдет еще неделя, пока снова проложат дорогу.
— Ну и пусть себе, бабушка! — отвечала девушка. — Какое нам дело до этого! На целый еще месяц хватит провизии.
И говоря это, она задумчиво смотрела на засыпанную снегом дорогу. Ей надоели звуки бубенчиков и постоянная езда в поселок.
Тем временем от опушки леса, который находился с другой стороны хижины, пробиралась ползком по снегу пара больших серых животных. Животные эти были похожи на кошек. Старуха их не видела, потому что они прятались за хлевом и сараем.
Широкие подбитые шерстью лапы, словно лыжи, поддерживали больших кошек на рыхлой поверхности снега. Уши, украшенные пучками волос, были подняты вверх и чутко прислушивались к малейшему шуму. Безобразные короткие хвосты беспокойно шевелились. Большие круглые глаза, бледные, зеленовато-желтые, с узкими, как щелочки, зрачками бросали кругом тревожные взгляды.
Рыси, видимо, чувствовали себя неловко, пробираясь среди бела дня по открытому полю. Но голод до того измучил их, что они забыли о всякой осторожности. Голод заставил их выйти на охоту вдвоем. Вместе они надеялись свалить такую дичь, с которой поодиночке каждая из них не в силах была бы справиться. Голод поборол их природное отвращение к близости человека. Они решились не ночью, а днем пробраться к хлеву и теперь жадно вдыхали теплый запах овец, проникавший через дверные щели.
Сидя в кустах, засыпанных снегом, они заметили, что овец из хлева выпускают только днем. И вот они, забыв все, кроме голода, двинулись прямо через поле к хлеву.
Не прошло и нескольких минут, как во дворе послышалось тревожное кудахтанье кур, испуганное блеяние в топот овечьих ног. Старуха привстала, но сейчас же снова тяжело опустилась на кресло. Она страдала ревматизмом, и лицо ее искривилось от боли. Девушка уронила на пол большую деревянную ложку и бросилась к окну. Бледное лицо ее еще больше побледнело от ужаса, затем вспыхнуло от сострадания, а большие голубые глаза сверкнули гневом.
— Рыси! — крикнула она, подымая с полу ложку в бросаясь к двери. — Набросились на овцу… терзают ее!
— Мелинда! — крикнула старуха так громко и повелительно, что девушка невольно остановилась. — Брось глупую ложку и возьми ружье!
Девушка отбросила в сторону ложку, словно обожгла себе ею пальцы, и нерешительно взглянула на ружье. Ружье висело на бревенчатой стене.
— Я не могу стрелять! — воскликнула она, качая головой. — Я боюсь ружья.
Не успела она произнести этих слов, как во дворе снова послышалось блеяние овец. Девушка схватила топор с длинной рукояткой, распахнула дверь и с жалобным криком бросилась спасать своих любимых овец.
— Чудачка! — пробормотала старуха не то с досадой, не то с одобрением. — Боится до смерти ружья, а не боится сражаться с рысями!