Теперь он не сомневался больше, что его преследуют волки.
Сердце упало у него при мысли о жене и ребенке, которые томились голодом в своем вигваме на берегу Майчикамоу. Сейчас ему нечего бояться, но он прекрасно знал, что, когда наступит ночь, волки осмелеют. Он не боялся за себя. Он знал, что задаст хорошую потасовку волкам, прежде чем им удастся свалить его с ног. Сердце его замирало при мысли о том, что съестные припасы никогда не достигнут вигвама. Он ускорил шаги, надеясь найти такое место, где он мог бы расположиться поудобнее и защищаться.
Ночной Ветер был прав. В той стране, усеянной глыбами скал и фантастическими пригорками, легче было найти удобную для защиты крепость, чем на открытой местности. И действительно, благодаря дневному свету, который держал волков на приличном расстоянии, он скоро нашел такую крепость. На горном склоне находилась отвесная скалистая глыба. У подошвы ее он решил разбить свой лагерь.
Подымаясь по склону, он срубил мимоходом сухое сосновое деревцо, потом захиревшую березку и бросил их на тобогган. Он поместил тобогган у подножия скалы, а в десяти футах от него развел костер, небольшой индейский костер, сложенный из маленькой кучки веток. Сухого леса нигде поблизости не было, а зеленые сосны могут загореться, только если их подожгут сухими ветками. Он хотел двинуться в лес за хорошим топливом, но уже заметно стемнело, и среди деревьев там и сям показались волки. Некоторые из них вышли из-за деревьев, но сейчас же снова скрылись за ними, зато другие остановились и в упор смотрели на него.
— Как-никак, а топлива добыть необходимо, — решил Ночной Ветер.
На полдороге между скалистой глыбой и опушкой леса росла небольшая сосна. Он знал, что сочный ствол ее не будет хорошо гореть. Но он надеялся, что с помощью этой сосны ему удастся сохранить сухое топливо на более продолжительное время, даже, быть может, до восхода солнца, если только он будет экономно подкладывать его. Он развел яркий огонь, чтобы заставить волков отступить подальше в лес. Затем, подойдя к сосне, срубил ее и потащил к скале.
Наблюдавшие за ним волки приняли это за отступление, и нерешительность их сразу пропала. Дружно, как по команде, вылетели они из своего убежища и огромными скачками понеслись к Ночному Ветру. Оглянувшись через плечо и увидя мчавшихся на него волков, индеец бросил дерево и бегом пустился к костру. Ему казалось, что все уже погибло и он никогда не добежит до костра. Но нет! Он не допустит, чтобы враги напали на него сзади! Подняв топор, он повернулся к ним лицом.
Преследователи находились уже в каких-нибудь двенадцати шагах от него, когда вдруг остановились и стали пятиться назад. Между ними и индейцем появился откуда-то огромный белый волк. Он стоял неподвижно и, оскалив страшные клыки, прижав уши и ощетинив на спине шерсть, не спускал глаз со своих товарищей. Он, по-видимому, был вожаком, так как ни один волк не осмелился идти против него. Неохотно повернули они назад и остановились в нескольких шагах от лесной опушки. Одни из них остались стоять, другие прилегли к земле, третьи уселись на задние лапы, а некоторые беспокойно ходили взад и вперед. Но все без исключения смотрели на своего неумолимого вожака, словно ожидая, что он может каждую минуту взять обратно свой приказ и отдаст им добычу.
Долго смотрел Ночной Ветер на своего странного защитника. Затем повернулся и, не торопясь, пошел к костру. Спокойно стал он разрубать дерево на мелкие поленья, чтобы экономнее подкладывать их в огонь. Костер он передвинул ближе к скале. Усевшись спиной к тобоггану, он стал приготовлять ужин. Ему страшно захотелось густой горячей похлебки из пемикана, но он боялся, что соблазнительный запах такого кушанья разнесется по морозному воздуху и заставит волков забыть уважение к своему вожаку. Поэтому он съел немного клейкой и неприятной на вкус кашицы из двух горстей муки, сваренных в горячем чае. Запах такого варева не мог, по его мнению, соблазнить волков. Тут у него в голове мелькнула мысль, не следует ли из любезности предложить горсть пемикана своему покровителю, который, словно часовой, медленно прохаживался взад и вперед мимо него, не спуская в то же время глаз с волков, стоящих за опушкой леса. Но в глазах Ночного Ветра белый волк был не простым, обыкновенным волком, а потому он побоялся оскорбить его, предложив ему пищу бледнолицых.
Поужинав, Ночной Ветер зажег трубку и закурил, сидя у костра. Несмотря на сильный холод, ему было очень тепло: скала защищала его сзади, снежные сугробы с боков, и завернут он был, кроме того, в теплое одеяло. Иногда он подбрасывал топливо в костер. Нужно, чтобы дров у него хватило на целую ночь. О сне он и не думал. Маленькие зоркие глаза его, обращенные по ту сторону костра, следили сквозь тонкую пелену дыма за целым рядом злобных узких глаз, пристально смотревших на него из-за деревьев. Не видел он только глаз своего неутомимого часового, который глядел на своих подчиненных. Долго ли продержится этот часовой? Долго ли голодные волки будут повиноваться своему вожаку? Нет! Конечно, нет! Он не должен спать.
И он курил трубку за трубкой, поддерживая небольшой огонь и думая все время о вигваме на пустынном снежном берегу Майчикамоу. Ни на минуту при этом не спускал он взора со страшного полукруга жадных глаз и с тощей спины своего неутомимого часового. Мало-помалу ему стали чудиться самые странные видения. Волки исчезли вдруг куда-то, и вместо них отовсюду из лесного мрака потянулись духи его предков: белые и черные медведи с человеческими головами, орлы, выступавшие огромными шагами, серые рыси, пристальным взором пронизывающие его насквозь, и огромные черные лоси с покрытыми снегом рогами. Вид их наполнил душу его благоговейной любовью, но не страхом. Не испугался он также, когда белый хранитель его стал вдруг огромен, как карибу, и, усевшись возле костра, устремил на него многозначительный взгляд. Ночной Ветер напрягал весь свой ум, чтобы понять значение этого взгляда, и не мог. И вот, пока он думал, послышался вдруг громкий протяжный вой — не то вой ветра, не то вой волка.
Вой становился все громче и громче, все протяжнее и унылее. Ночной Ветер вздрогнул, и видение исчезло. Он поднял голову. Над верхушками деревьев, прямо против него, сияла луна. Ему было смертельно холодно. Костер совсем прогорел, и от него осталась только небольшая кучка головешек. Страшная стая, караулившая его, исчезла куда-то с опушки леса, устремившись, без сомнения, по следам другой дичи. На прежнем посту оставался один только белый часовой. Он снова принял обыкновенные свои размеры. Он был крупнее остальных волков, но все же гораздо меньше, чем только что казалось Ночному Ветру. Он сидел на задних лапах возле угасающего костра. Длинная морда его была поднята вверх, и он выл, глядя на луну.
Вой прекратился, как только Ночной Ветер поднял голову. Волк опустил морду и уставился на человека. Ночной Ветер бросил несколько полен на тлеющие головешки и раздувал их, пока они не разгорелись ярким пламенем. Он знал, что его разбудил вой белого волка и спас ему жизнь, так как иначе он замерз бы.
— Благодарю тебя, белый брат! — сказал он, вставая.
Он был уверен, что таинственный зверь поймет слова, сказанные на языке Несквеппи.
При звуках человеческого голоса волк навострил уши, секунды две с недоумением смотрел на индейца, а затем встал и медленно побрел в лес.
Ночной Ветер понял, что опасность миновала. Он бросил на костер все топливо, какое у него было. Отогревшись хорошенько, он притащил к костру срубленное им перед этим дерево и сварил себе вкусную похлебку из пемикана и муки. После еды он почувствовал себя гораздо бодрее. Ему не хотелось спать, и он двинулся в дальнейший путь, решив сделать привал в полдень и выспаться хорошенько.
За несколько дней до этого в одном из вигвамов на Майчикамоу заболел ребенок. Жители той деревни голодали, но ребенок заболел не от голода. Никто из мудрецов племени не мог определить, что это за болезнь. Дядя ребенка, седой старик, который много раз бывал в поселениях Гудсонской компании, разбросанных по всему Лабрадору, сказал тогда, что у бледнолицых есть снадобья от всяких болезней. Если малютку доставить в ближайшее селение белых, жизнь его будет спасена. Старику и самому хотелось погреться и поесть у бледнолицых. Он сказал, что охотно возьмется доставить малютку в поселение у Северо-Западной реки, где его скоро вылечат. И мать, не пролив ни единой слезы, несмотря на то, что сердце ее было преисполнено печали, отпустила с ним ребенка. Только на бледнолицых она теперь и надеялась. Муж убьет ее, если ребенок умрет в его отсутствие.
Быстро двигался вперед Ночной Ветер и много миль оставил в этот день позади себя. В полдень он сделал привал, развел большой костер и, вырыв лыжами глубокий ров в снегу, проспал в нем часа два. Воздух был так чист и свеж, что оказалось достаточным и такого кратковременного сна. В эту ночь он не заметил волков и решил, что странный покровитель его отвел их на охоту куда-нибудь в другое место.
Дорога от Наташкуэна шла почти все время к северу. На четвертый день своего путешествия он увидел незадолго до вечера следы волчьей стаи, направлявшиеся к востоку. Следы эти не испугали его. Он заинтересовался ими только как охотник. Наклонившись, он, к удивлению своему, заметил, что волчьи следы прикрывали собой другие следы.
Это были следы человека на лыжах, который тащил за собой нагруженные сани и держал путь к востоку.
Ночной Ветер решил, что путник шел из деревни на берегу Майчикамоу, кто-нибудь, вероятно, из его племени. Он тщательно осмотрел следы и увидел, что путник шел нетвердой походкой и местами спотыкался, как от слабости. Волчья стая гналась, очевидно, за ним.
Следы были совсем еще свежие, и ясно было, что охота происходит не так далеко впереди. Первым побуждением мужественного Ночного Ветра было преследовать волков, не медля ни единой минуты. Но тут он вспомнил о жене и ребенке, которые голодают и которым он один может помочь. Он остановился и готов был уже вернуться назад.
Несколько мгновений он простоял на одном месте, не зная, на что ему решиться. Если он пойдет на помощь человеку, которого преследует волчья стая, его самого могут разорвать на части и съесть. Он обязан был думать о своей семье и беречь себя для нее. Но тут ему представилось, как соплеменник его, который выбился из сил, стараясь уйти от волков, останется один среди безмолвной пустыни и вынужден будет отбиваться от целой волчьей стаи. Ведь в конце концов жена и его ребенок находятся под кровом среди своего народа, и никто, пока в деревне есть хотя один кусок мяса, не даст им умереть с голоду. Еще раз собирался он вернуться назад. Но он представил себе измученного путника, спотыкающегося на каждом шагу, и, выхватив ружье из тобоггана, бросился по следам волков.
Солнце еще не садилось, и он был уверен, что стая не осмелится тронуть человека, пока не стемнеет. Он шел, таща за собой тобогган, которого не мог оставить, так как боялся, что драгоценный груз его сделается добычей рысей и лисиц.
Присмотревшись внимательно к волчьим следам, он увидел, что стая не так уж велика — штук двадцать волков, не более. Если у беглеца осталось хоть немного силы для борьбы, оба они, став спиной друг к другу, будут в состоянии, быть может, справиться.
Не прошел Ночной Ветер и полумили, как увидел, что волчьи следы разделились и идут теперь с обеих сторон одинокого путника, следы которого стали совсем неуверенными и неровными. И Ночной Ветер ясно представил себе, как несчастный путник, выбившись окончательно из сил, готовится к отчаянной защите и, прислонившись спиной к какой-нибудь скале, ставит перед собой нагруженные сани, а волки, окружив его, ждут только, когда можно будет начать нападение.
Он ускорил шаги, ожидая каждую минуту, что вот сейчас увидит усталого путника и волков. Но путник не появлялся. Быстро темнело. Почему путник не останавливается и не готовится к защите? Но тут дорога круто повернула в сторону, и в пятидесяти шагах от себя он увидел человека.
Человек стоял, прислонившись спиной к скале, но нагруженные сани находились не перед ним, а за ним, как драгоценность, ради спасения которой он готов был пожертвовать своею жизнью. Человек высокого роста, измученный преследованием, выпрямился и, подняв мушкет, выстрелил в стаю волков, выскочившую вдруг из леса с левой стороны от него. Не имея времени снова зарядить ружье, он швырнул его на снег и, попятившись к саням, выхватил оттуда топор.
Ночной Ветер видел лицо старика и узнал его. Громко вскрикнув, освободился он от постромок тобоггана и бросился вперед. С ним вместе подоспели и волки.
Впереди стаи несся белый волк, который так быстро налетел на старика, что тот не успел даже взмахнуть топором.
Из груди Ночного Ветра вырвался громкий крик горя и ужаса, когда он увидел, что белый покровитель его готов вцепиться в горло старика. Но он не колебался ни одной минуты. Подняв ружье, он прицелился и выстрелил… Белый волк упал.
Ночной Ветер, обезумевший от ужаса при мысли о святотатстве, которое он совершил, подняв оружие на белого волка, посылал выстрел за выстрелом, каждый раз убивая по волку. Не успел он выстрелить и двенадцати раз, как вся стая, охваченная страхом, скрылась из виду.
Ночной Ветер, не взглянув даже на человека, которого он спас, шагнул туда, где лежал белый волк, и, бросившись на его труп, стал умолять простить его за то, что он сделал. В ту же минуту до слуха его донесся слабый детский голос. У него замерло сердце, и он поднял голову.
— Я так и думал, что ты скоро придешь, — сказал тоненький дрожащий голосок, — я давно уже зову тебя.
Маленькое, худенькое личико и горящие глазки появились из мехов, лежавших в санях. Ночной Ветер забыл убитого волка. Склонившись к саням, он прижал к своему сердцу худенького, маленького мальчика. Он был слишком взволнован, чтобы о чем-нибудь спрашивать. Он содрогался от ужаса при мысли, что мог опоздать.
Старик тем временем развел костер.
— Мальчик был очень болен, — сказал он так спокойно, будто ничего не случилось. — Я вез его на Северо-Западную реку, чтобы его там вылечили бледнолицые. Но ему теперь лучше, и мы можем вернуться на Майчикамоу вместе с твоей провизией.
— Хорошо, — сказал Ночной Ветер.
Он встал и долго смотрел на тело убитого им белого волка.
— Мы возьмем его с собой, — сказал он наконец, — и похороним, как вождя. Мы поступим худо, если оставим его здесь на съедение лисицам.
ДОМИК ПОД ВОДОЙ
I
Глухой треск, раздавшийся где-то вдали, нарушил безмолвие лунной ночи. Бой поднял глаза и сквозь прозрачную пелену дыма, подымавшегося над горевшим костром, взглянул на Джеба Смита. Джеб сидел с другой стороны костра и задумчиво курил трубку. Заметив вопросительный взгляд Боя, Джеб сказал:
— Свалилось старое дерево.
И снова погрузился в созерцание догоравшего костра.
Бой, как все лесные охотники, становился молчаливым и сосредоточенным, едва попадал в лес. Он ничего не ответил Джебу, но молча и с недоверчивой улыбкой взглянул на его бледное, худощавое лицо.
Полная тишина, царившая в течение пяти минут после того, как замер раздавшийся вдали треск, была так торжественна, что, казалось, никакие звуки не могли снова нарушить ее. Тихое, едва слышное журчанье реки придавало еще больше торжественности этой тишине. Джеб и Бой не проронили ни одного слова с тех пор, как кончили обедать. Из-за низких поросших соснами гор выглянула луна, а они все еще молчали, задумчиво наблюдая, как постепенно догорал костер. Сучья тем временем перегорели и развалились. Джеб выколотил трубку, встал, потянулся и сказал:
— Пора спать.
— Тебе, пожалуй, пора, Джеб, — ответил Бой, тоже вставая и затягивая пояс, — а я хочу видеть все, что только можно видеть. Ночь — такое время, когда в лесу много чего увидеть можно.
Джеб что-то пробормотал про себя и развернул одеяло.
— Не забудь только, пожалуйста, вернуться к завтраку.
Джеб всегда смотрел на Боя, как на очень искусного охотника, которого, по его мнению, портили глупые детские взгляды. Бой страстно любил лес и всех его обитателей. По его мнению, Джеб неверно объяснил, почему упало дерево. Он знал, что нигде в окрестностях не было лучшего охотника, чем Джеб Смит, но он знал также, что Джеб в лесу ничем не интересуется, кроме охоты и рубки дров. Теперь он был только дровосеком и, по месткому выражению, исполнял обязанности «древоискателя», то есть ходил по уединенным, глухим местам непроходимых и мало известных лесов и искал лучшие сосны и ели, чтобы срубить их зимой. Мысли его ничем не были заняты, кроме деревьев, годных для сруба. Бой сопровождал его во всех этих похождениях и был для него весьма ценным спутником, несмотря на свою молодость и на разницу их взглядов, а также на то, что путешествовал с совершенно другой целью. Область, которую они осматривали, почти не была еще исследована. А между тем носились слухи, будто в ней множество озер и рек, где в былое время индейцы устраивали охоту на бобров.