Там, вдали, волк увидел красное чудовище, которое ревело и бесновалось, словно собираясь пожрать весь мир. Ужас объял зверя. Он бросился в лес и пустился бежать, думая только о том, как бы подальше удрать от страшного пожара.
Не пробежал Единственный и двух миль, как очутился в открытой местности, где поля чередовались с пастбищами, фермами и небольшими рощами. Все прямо несся он через сады и дворы ферм. Скот, испуганный заревом на небе, рыл землю копытами и фыркал на волка, когда тот пробегал мимо. Люди сердито кричали на него, когда он мчался по цветочным грядкам и через виноградные лозы. Волк не знал, что следует избегать ферм. Он еще не боялся людей. Наконец какой-то фермер послал ему вдогонку целый заряд дроби. Две или три дробинки попали ему в бедро. Они ранили его слабо и не причинили ему боли, но он понял, что люди — существа опасные. С этой минуты он стал уклоняться от прямого пути и держаться более пустынных мест. Когда на востоке показались первые проблески рассвета, зарева на небе уже не было. К этому времени волк очутился среди высокорослых кустарников, высоких лесов и огромных скал.
Солнце стояло уже высоко, когда Единственный умерил свой бег. Безумный ужас перед огнем сменился теперь восхитительным сознанием свободы. Он почувствовал голод и хотел повернуть назад — на поиски своего хозяина. Но нет! Там, в той стороне, было пламя! И волк еще быстрее прежнего пустился вперед. Вдруг почти под самым его носом выскочил откуда-то кролик. Никогда до этого времени Единственный не пробовал живой добычи, а между тем, повинуясь инстинкту, он бросился его преследовать. К великому его разочарованию, хорошенький маленький зверек поспешил скрыться в густом терновнике, куда волк не мог проникнуть. Морда его, болевшая от ожогов, не выдержала острых колючек. Пробродив полчаса около кустов в надежде, что исчезнувший кролик оттуда выскочит, он отказался от охоты.
Поздно вечером Единственный добрался до поселка и осторожно обошел его кругом. На пастбище среди бугров, кочек и суковатых обожженных пней он неожиданно встретил стадо овец. С минуту он стоял, пораженный их видом, но когда испуганные животные обратились в бегство, ему неожиданно захотелось преследовать их. Не прошло и минуты, как он набросился на ягненка, который бежал сзади всех. Повинуясь инстинкту, он схватил его за горло. В нем проснулась любовь хищника к теплому мясу, и он принялся за пиршество. Затем, еще не сознавая, что делает, он спрятал остатки своего ужина под нависшей скалой. Довольный собою, он скрылся в темной чаще и проспал несколько часов подряд.
Луна ярко светила на небе, когда волк проснулся. Ее странный свет его ошеломил и пробудил в нем непонятные желания. Взобравшись на верхушку обнаженного бугра, он осмотрелся. Вдали виднелись огоньки поселка, расположенного под откосом. Но он стремился к чему-то иному. Сидя на задних лапах, он протянул морду вверх, к сверкавшему месяцу, и издал протяжный и жуткий крик своего племени.
Волчий вой был неизвестен или, вернее, давно забыт в этой части страны. Но всякий из местных жителей, кто слышал его хоть раз, не нуждался в объяснениях. Не прошло и полминуты, как все собаки поселка завыли от бешенства и страха, залаяли и затявкали. Но этот шум не произвел на Единственного никакого впечатления. Он показался ему не страшнее чириканья воробьев. Послышался стук отпираемых дверей, замелькали фонари, и из домов вышли люди, спеша узнать, в чем дело. Вдали, освещенный луной, низко стоявшей на небе, виден был силуэт воющего волка. Вдруг уголком глаза Единственный заметил полдюжины фермеров, спешивших к пастбищу вместе с собаками! Люди! Неужели они тронут его? Но тут в нем заговорили угрызения совести. Он вспомнил убитого им ягненка. Весьма возможно — пришло ему в голову, — что ягненок принадлежал этим людям и его ждут из-за этого какие-нибудь неприятности. Мгновенно он замолк, скользнул с верхушки бугра и, растянувшись во всю длину, понесся вперед.
С той поры он остерегался подходить близко к поселкам. Успешно овладев первой добычей, он сразу превратился в искусного охотника. В нем проснулись давно забытые смутные воспоминания, перешедшие к нему по наследству от предков: он вдруг научился подстерегать робких кроликов, гоняться за рыжими оленями и убивать их. Местность, где он находился, была полна дичью. Он ел до отвала. Так он прожил несколько дней, подвигаясь постепенно все дальше на север, где тянулись обширные пустынные леса. Вскоре он дошел до поросшей высокими деревьями горы, которая одиноко поднималась над безграничным пространством лесистой равнины. С верхушки скалы зоркие глаза Единственного заметили поселок, состоявший из отдельных ферм, разбросанных у подошвы высокого холма. Но человеческие жилища были очень далеко. Волк отыскал глубокую пещеру и поселился в ней, решив дальше не идти. Он почувствовал, что достиг наконец своих собственных владений.
II
Обитатели поселка у подошвы Одинокой горы пришли в ярость. В течение шести недель кто-то давил их овец, кто-то, хорошо знавший свое дело, совершал одно убийство за другим. Заподозрили даже нескольких честных собак. Их обвинили лишь потому, что они, на свое несчастье, были сильны и могли убить любую овцу. Известно, что жители далеких лесов, когда они чем-нибудь встревожены, доходят иногда до самых неожиданных заключений.
Больше всех возмущался Брес Тимменс. За это время он потерял не только шесть овец, но и своего лучшего пса — помесь легавой и овчарки. Пса застрелил, по одному подозрению, сосед за то, что у него были длинные ноги и очень сильные челюсти. Но и после смерти пса овцы не перестали гибнуть. Брес Тимменс отомстил за своего любимца, публично отколотив против таверны своего слишком торопливого соседа. Сосед, получив примерное наказание, просил извинения, и ссора прекратилась. Но загадка, кто истребляет скот, оставалась по-прежнему нерешенной. «Если не пес Бреса Тимменса, то чей же в таком случае?» — осторожно говорили многие. Жизнь каждой собаки поселка, даже такой, которая была не больше сурка, висела на ниточке. Брес Тимменс очень любил собак. Не желая, чтобы и другие псы погибли так же несправедливо, как его собственный, он решил пустить в ход все свое искусство и открыть настоящего виновника.
Но подозрение с несчастных псов пало само собой. На пастбище нашли с перегрызенным горлом собаку Джо Андерсона — могучее животное, помесь легавой с ньюфаундлендом, сильную, как буйвол. Она погибла, защищая овец, всем было ясно, что ни одна собака не могла ее убить — не было такой, которая могла бы с ней справиться.
— Это, наверное, медведь, которому захотелось отведать баранины, — говорили некоторые в таверне. — Ведь вы сами видели, что он не съел собаку, а только перекусил ей горло: хотел проучить ее, чтобы она не мешалась в его дела с овцами.
— Ну, нет, вы ошибаетесь, — твердым голосом возразил им Тимменс. — Медведь истерзал бы ее, изранил, искалечил, а не стал бы грызть ей горло. Медведь работает больше лапами, чем челюстями. Нет, ребята, наш неведомый враг — волк.
Джо Андерсон фыркнул и сплюнул за дверь.
— Волк! — сказал он насмешливо. — Поди, поди, поохоться за ним, Брес Тимменс. Хотелось бы мне видеть того волка, который мог бы справиться с моим Дэном.
— Думай, как знаешь, Джо, — сказал Тимменс, — а только я выслежу его и через день или два покажу его тебе. Ручаюсь.
— Здесь когда-то водились серые степные волки, — сказал хозяин таверны. — Но прошло уже пятьдесят лет с тех пор, как их окончательно истребили. Если Брес прав, — а я думаю, что он прав, — то это должен быть один из тех больших лесных волков, о которых мы читаем в книгах. Он поселился в наших безопасных старых лесах, чтобы заставить нас образумиться. Будь осторожен, Брес. Если тебе не удастся справиться с этим зверем, он справится с тобой.
— Постараюсь не дать маху, — ответил Тимменс и, вытащив из ящика за прилавком крепкую стальную цепь для капкана, пошел домой.
План его был очень прост. Он знал, что будет иметь дело с опасным противником. Но и сам он был опытный житель лесов и знал каждую расселину, каждую трещину Одинокой горы. Он сообразил, что прежде всего надо выследить логово большого волка, а затем поставить капканы; один из них он решил расположить на тропинке, по которой ходил волк. Этот волк, если он действительно умен, обойдет его ловушку. А несколько в стороне от первого капкана следует поставить два других. Этих капканов зверь не избежит. Ружье он на всякий случай захватил с собой, хотя ему, собственно говоря, хотелось взять волка живьем.
Несколько дней, полных волнения, Тимменс провел в напрасных поисках, обходя поросшие кедрами болота и высокие изрытые верхушки горы. И вот однажды поздно вечером, когда лес благоухал и воздух был неподвижен, он заметил след, тянувшийся вверх по крутому склону, между выступами. Осторожно, крадучись, как рысь, он двинулся по этому следу, надеясь, что на следующем повороте он доберется наконец до логова своего врага. Надежда его оправдалась, но ему не повезло. Следующий поворот, который должен был привести его прямо к цели, огибал плечо горы, основание которой было подмыто дождями. Тимменс стал на выступ. Выступ подался под его тяжестью и с глухим протяжным грохотом рухнул вниз.
Тимменс, опытный житель лесов, высоко подпрыгнул в воздухе, чтобы не дать камням засыпать себя. Он упал на камни, жестоко расшибся и минут пятнадцать или двадцать лежал совершенно неподвижно. Тем временем пыль и щебень постепенно осели, и снова засверкали солнечные лучи.
Наконец Тимменс открыл глаза. Несколько мгновений он лежал неподвижно, с трудом соображая, где он находится. Он чувствовал какую-то тяжесть в своих ногах и, открыв глаза, увидел, что они наполовину завалены. Тут он все вспомнил. Сильно ли он расшибся?
Он боялся тронуться с места, опасаясь, что ему не удастся это сделать.
Однако он не чувствовал сильной боли. Голова у него, правда, ныла, а левая рука была покрыта кровью. Но, присмотревшись, он заметил, что один из тяжелых капканов порезал ему большой палец.
Где же, однако, его ружье? Осторожно повернув голову, Тимменс оглянулся, отыскивая его. Напрасно! Во время катастрофы оно отлетело в сторону и упало в чащу. Он внимательно разглядывал кустарники. Вдруг его ошеломленные и подавленные на время чувства сразу пробудились к жизни. Он вздрогнул, как ошпаренный, и мурашки забегали у него по спине. В десяти шагах от него сидел на задних лапах и внимательно глядел на него исполинский волк.
Сначала Тимменс хотел вскочить на ноги и крикнуть громко: авось страшный незнакомец поймет, что имеет дело с человеком, с которым не следует связываться? Но жизненный опыт подсказал Тимменсу остаться на месте. Он не был уверен, что будет в состоянии подняться. Еще менее надеялся он на то, что крик произведет впечатление на громадного зверя, не питавшего, по-видимому, никакого злого умысла. Во всех сомнительных случаях, когда человек сталкивается с дикой природой, выигрывает обыкновенно тот, кто умеет хранить молчание и полную неподвижность. Вот почему Тимменс остался спокойно лежать, пытливо всматриваясь в волка. Зверь тоже не сводил с него глаз.
Они смотрели друг на друга несколько минут. Затем Единственный медленно поднял одну из своих задних ног и почесал себе за ухом. При виде такого добродушного поведения зверя Тимменс почувствовал глубокое облегчение.
«Волк находится, должно быть, в хорошем настроении, — подумал он, — иначе ему и в голову не пришло бы чесать себе за ухом. А может быть, он полагает, что я очень плотно засыпан и могу подождать, как старая выброшенная кость?»
Единственный вдруг встал, потянулся, громко зевнул, подошел ближе и снова сел, склонив голову на один бок и как бы вежливо говоря:
«Давайте познакомимся».
«Нет, право, никогда еще не видел я волка в таком прекрасном расположении духа! — подумал Тимменс. — Не попробовать ли заговорить с ним по-свойски?»
— Проваливай к черту! — громко крикнул он.
Зверь склонил голову на другой бок и вопросительно взглянул на него. Ведь таким же повелительным голосом говорил с ним и Томми, хотя слова были для него новые. Он понял только, что от него чего-то требовали, но чего именно — не знал. Голос ему понравился: он напоминал голос Томми. Нравился ему и запах домотканой рубахи Тимменса. Он также напоминал запах Томми. Единственный вдруг заволновался, и ему захотелось понравиться незнакомцу. Но чего же тот требовал от него? Волк слегка приподнялся и оглянутся кругом, надеясь сообразить, чего от него хотят. Он повернул голову, и Тимменс увидел на звере толстый кожаный ошейник, наполовину скрытый густой шерстью.
— Провались я на этом месте, — пробормотал Тимменс, — если это не убежавший откуда-то ручной волк!
С этими словами он сел, высвободился из-под земли и щебня и, убедившись, что ноги и руки его целы, встал. На мгновение вся освещенная солнцем страна завертелась и поплыла мимо него. Только теперь Тимменс почувствовал, что все его тело избито и болит. Тем не менее он удержался на ногах. Он увидел, что волк смотрел на него недоверчиво, но в то же время дружелюбно, — как собака, которая желает познакомиться. Он стоял, размышляя, и вдруг вспомнил, что он где-то читал о большом пожаре, который случился в большом зверинце Силлаби и Гопкинса. Он решил, что незнакомец — один из бежавших во время несчастья зверей.
— Пойди сюда, сэр! Пойди сюда, волк! — сказал он ласково, протягивая животному руку.
«Волк!» Этот звук был знаком Единственному. Медленно махая хвостом, он подошел к человеку и в ожидании ласки просунул свою большую голову под руку Тимменса. Ему нравилась, конечно, свобода, но он начинал чувствовать себя одиноким. Тимменс хорошо понимал животных. В голосе его чувствовалась доброта и сознание своей власти. Прикосновение руки его было нежное, но в то же время твердое и решительное. Единственный понял, что этому человеку следует повиноваться, как Томми. Когда новый хозяин приказал волку лечь, он тотчас же повиновался и покорно лежал до тех пор, пока Тимменс стряхивал сор со своих волос и с сапог, вытирал листьями окровавленные руки и собирал разбросанные капканы и ружье. Затем он вынул из кармана большие завернутые в газету бутерброды со свининой и предложил один из них своему странному товарищу. Единственный не хотел есть, так как желудок его был набит прекрасной бараниной, но, считая, вероятно, невежливым отказываться, он проглотил угощение. Тимменс вытащил стальную цепь, прикрепил ее к ошейнику Единственного и, сказав: «Идем», направился домой. Волк последовал за ним.
Грудь Тимменса вздымалась от волнения. Что значила потеря одной собаки и полдюжины каких-то овец в сравнении с таким чудным пленником, которого, можно сказать, взял голыми руками! Он не мог не признаться, конечно, что своим торжеством он был обязан какому-то сходству своему с прежним хозяином волка. Некоторую тревогу он чувствовал лишь при мысли о том, как поведет себя зверь, когда придет в поселок. Пока животное это было кротко, как ягненок, но Тимменс не забыл судьбы собаки Джо Андерсона, и в душе его возникли сомнения. Он осмотрел цепь и ошейник Единственного и, к своему удовольствию, убедился, что все было очень прочно.
День склонялся к вечеру, когда Тимменс и волк вышли из лесной чащи на покрытое пнями пастбище перед поселком. И здесь, когда они шли по лугу, принадлежавшему Биллю Смиту, с ними случилось удивительное происшествие.
Всю свою жизнь привык Тимменс иметь дело с быками, и смирными и злыми. И никогда еще не бывало, чтобы хоть один из них на него набрасывался. Несмотря на это, он нисколько не был удивлен, когда из-за чащи тополей выскочил вдруг рыжий с белой мордой бык Смита и, наставив вперед широкие рога, бросился на человека. Тимменс вспомнил, что этот бык, известный своим злобным нравом, был приставлен к стаду Смита, чтобы защищать его от нападения. Вокруг не было ни одного дерева, за которым можно было бы укрыться. Нигде не видно было ни одной палки. А пристрелить такого ценного породистого быка Тимменс не решался.
— Черт! — пробормотал он недовольно.
Выпустив из рук цепь Единственного, он пустился бежать, размахивая руками и сердито крича на быка. Но тот был слишком туп и не понимал, что обязан повиноваться. Он несся очертя голову, как лавина. Смущенный Тимменс прыгнул в сторону и бросился прямо к лесу, надеясь при помощи этой хитрости увернуться от своего преследователя. Волк, оставшись один, не обращал никакого внимания на коров, думая, вероятно, что они пользуются таким же покровительством человека, как и овцы. К тому же в нем проснулось сознание своего долга, а чувство это одинаково развито, как у собаки, так и у зверя. Он прижал уши, и глаза его внезапно сузились и превратились в горевшие зеленоватым огоньком щелочки. Губы его раскрылись, обнажив большие белые клыки, и, не издав ни малейшего звука, он налетел на рыжего быка. Тимменс оглянулся через плечо. Можно было подумать, что Единственный всю свою жизнь только и делал, что охотился на быков: так страшно щелкнули его зубы, когда он схватил огромное животное за горло. К удивлению Тимменса, бык вдруг остановился, пошатнулся и упал на передние колени. Затем под тяжестью собственного своего тела и натиска своего врага он свалился на бок. Волк отскочил и стоял, поджидая, готовый повторить нападение, если понадобится. Но никакой необходимости в этом не оказалось. Медленно поднялся большой рыжий бык на ноги и тупо оглянулся кругом. Кровь хлынула у него из морды. Он покачнулся и рухнул мертвым на землю. А Единственный, махая хвостом, как собака, подошел к человеку, надеясь получить от него одобрение.