– Я уважаю смелость, – сказал Самохин. – Но смелость ценна только в сочетании с деловым расчетом. Каникулы твои кончаются. Во имя чего ты должна пропускать занятия в университете, если в этом нет никакой надобности?
– Никуда я в такое время из поселка не уйду, – упрямо повторила Люся. Из всего сказанного отцом ей запомнилось лишь справедливое, а потому и особенно обидное утверждение о том, что она не нужна в поселке. – Не пойду.
– Объясни тогда, в чем смысл твоего пребывания здесь?
– Хотя бы в том, что сейчас я заставлю тебя лечь спать. Да, да! Анна Павловна не может потребовать, чтобы ты отдохнул. А я потребую...
– Перестань...
– ...Заставлю тебя отдохнуть. – Люся достала из дивана клетчатый плед, подушку. – А потом ты со свежей головой найдешь выход из положения.
– Остановлю лавину?
Люся не ответила. Она стала у дивана, упрямо пригнув голову, и ждала. Лучше не спорить с ней сейчас – лечь. Тогда она уйдет.
Самохин снял китель. Лег.
Но Люся не ушла, она устроилась в кресле у стола.
Желая обмануть дочь, Самохин закрыл глаза... и заснул.
Люся затенила настольную лампу и, сбросив туфли, забралась с ногами в кресло. Кутаясь в серый пуховый платок, свернулась калачиком. В полумраке комнаты было спокойно, уютно. Доносившийся с улицы свист метели настраивал на размышления.
Отец! Человек, которого она любила и тем не менее не всегда понимала. Крупный, какой-то весь прочный, с гулким властным голосом, заставлявшим в детстве замирать ее в ожидании чего-то необычного, важного. Всегда он был в движении, постоянно спешил, с кем-то или с чем-то боролся, негодовал или ликовал. Даже то немногое время, которое отец проводил дома, он держался так, будто готов был взять чемодан и исчезнуть надолго.
Люся не заметила, как тоже заснула. Спала она спокойно, крепко. Опасность? Возле отца не могло случиться ничего страшного. В этом Люся была убеждена. Детская вера в силу отца вытеснила мысли о лавине и о замершем в глухой тревоге поселке.
Разбудил Самохина стремительно приближающийся грохот. Дребезжал на подносе стакан. Дом трясся в мелкой, пугливой дрожи.
Самохин сорвался с дивана. Не замечая волочащегося за ним пледа, выскочил в приемную. С порога он увидел Люсю, ее пальцы, стиснувшие спинку стула, неестественно выпрямившуюся за столом Анну Павловну, бледную, с застывшей на лице гримасой, словно она собиралась не то засмеяться, не то закричать от ужаса. Лавина?!
Грохот докатился до стены и оборвался. В мертвенно-тихую комнату пробивался лишь ровный рокот. Сознание отметило: «Мотор!»
Надо было выбежать, узнать, что делается на улице, а Самохин все еще не мог справиться с охватившим его оцепенением.
В тишине, нарушаемой лишь звуком приглушенного мотора, гулко прозвучали в коридоре шаги. Дверь распахнулась. Вошли двое. В альпаках и унтах.
Один из вошедших, не снимая очков, старательно протер стекла рукавицей. Потом откинул с головы меховой капюшон и сказал осипшим с мороза голосом:
– Промерзли.
Самохин узнал его и невольно отступил, как от призрака: «Крестовников! Здесь! В такое время!»
– Неважно! – прогудел второй гость, расстегивая негнущимися пальцами меховой альпак. – Зато добрались. – И, прищелкнув каблуками, представился: – Гвардии майор Шихов.
Первой опомнилась Анна Павловна: достала из шкафа чайник и выбежала из комнаты.
– Надо бы экипаж обогреть, – сказал майор, стягивая непослушными руками альпак. – Досталось ребятам!..
В кабинет вошли трое в серых комбинезонах и рубчатых танкистских шлемах. Крупные, плечистые, с испятнанными маслом лицами и руками, они до смешного походили друг на друга.
Танкисты привлекли общее внимание. Никто не заметил, как взгляд Крестовникова удивленно задержался на Люсе. Но Крестовников тут же справился с собой и обернулся к Самохину.
– Не ожидали увидеть меня? – спросил он. – Я телефонограмму от вас так и не получил. Позвонил в область. Мне сказали, что связи со строительством нет и, пока не кончится метель, восстановить ее не удастся. А сведения метеослужбы о направлении ветра и осадках становились все тревожнее. Что делать? – Крестовников развел руки с болтающимися на шнурках рукавицами. – Вспомнил я, что наша кафедра помогала военным вести гляциологическую разведку на границе. Позвонил туда. Два часа спустя меня отправили вертолетом, а потом автомашиной я добрался в райцентр, где меня ждал танк от командующего округом с сопровождающим. – Он показал на Шихова. – Дальше все было просто.
– Не очень-то просто, – вмешался Шихов.
– Дорожка! – вздохнул один из танкистов. – Два раза заваливало снегом. Не знаю, как и выбрались.
– Пройдемте ко мне, – пригласил Самохин и посторонился, пропуская гостей.
В кабинете Крестовников сразу перешел к делу.
– Каковы результаты ваших наблюдений над снегом? – спросил он хозяина, потирая ознобленные иссиня-красные руки.
– Наших наблюдений! – невесело усмехнулся Самохин. – Кто полезет в метель на гору? И потом... наблюдения несведущих в науке людей едва ли ценны для вас. – Он заметил, что говорит раздраженно, с неприязнью к собеседнику, и замолчал.
– Несомненно, – поддержал его Крестовников. – Вот я и приехал, чтобы вам помочь.
– Тогда с чего же мы начнем?
– Со снежной разведки, – ответил Крестовников.
– Чтобы определить толщину покрова и плотность?.. – ядовито бросил Самохин.
– И структуру снега, – добавил Крестовников. – От нее зависит образование лавины, ее ударная сила. А по состоянию снега я постараюсь определить, когда сойдет лавина, направление удара. Потом решим, что делать.
Вошел задержавшийся с танкистами Шихов. За ним Анна Павловна и Люся внесли чайник, поднос с бутербродами.
– Как связь? – спросил Самохин и, угадав по выражению лица Анны Павловны ответ, махнул рукой. – Остальное меня не интересует. Впрочем... прогноз слышали?
– Ветер северо-западный, умеренный, до сильного, – ответила за Анну Павловну Люся. – Временами снегопад.
– Временами? – переспросил Самохин. – Это лучше.
– Я попрошу вас подобрать двух-трех крепких лыжников, знакомых с местными условиями.
– Разрешите вас сопровождать? – спросил Шихов.
– Думаю, что здесь вы будете нужнее.
– Я немало походил по горам, – сдержанно настаивал Шихов.
– Знаю. Именно потому, что вы не новичок в горах, вам и придется остаться внизу. – Крестовников заметил недоумение Шихова и пояснил: – На случай, если у нас наверху возникнут осложнения. В горах необходима страховка.
– Понятно.
– Сколько времени понадобится, чтобы подобрать людей в мою группу? – спросил Крестовников.
– Подобрать и подготовить, – уточнил Самохин. – Три-четыре часа.
– Эти три-четыре часа я, с вашего разрешения, отдохну.
– Устраивайтесь здесь. – Самохин показал на диван с подушкой и пледом. – Вам, товарищ майор, я предложу...
– Успею. Мне в разведку не идти. – Шихов поднялся. – Схожу посмотрю, как устроились мои люди.
– Я пройду с вами, – Самохин тоже встал.
Люся проводила их взглядом до двери и взяла чайник.
– Вам покрепче? – спросила она.
– Погорячее. – Крестовников внимательно следил за бегущей из чайника струйкой. – Спасибо.
Он пил чай молча, смакуя каждый глоток.
– Олег Михайлович! – не выдержала Люся. – Возможно, я буду полезна в вашей группе?
– Не думаю.
– Хотя бы в эти трудные минуты не переносите на меня ваши счеты с отцом...
– О чем вы говорите? – Крестовников приподнял брови. – Какие счеты? Разговор о справедливых и несправедливых преподавателях очень стар. Я тоже когда-то делил учителей на злых и добрых.
– Вы не хотите понять меня. – Голос Люси задрожал. – В такое время одна я, здоровая студентка, сижу без дела.
– Вынужденное бездействие тягостно. Понимаю. – Тон Крестовникова стал мягче. – Но это не повод, чтобы идти в горы. Разведка не времяпрепровождение, а необходимость. А если вы вспомните, сколько времени нам отпущено на разведку, то поймете, что это тяжкая, даже рискованная необходимость. В таких условиях в горах нужны мужчины. А теперь... Не примите мои слова за новое проявление моего плохого отношения к вам, но на отдых мне осталось меньше четырех часов.
Весть о прорвавшемся в поселок танке бежала от дома к дому. Люди спешили в управление комбината, набились в коридоре, в приемной, обступили Анну Павловну.
Стоило Самохину выйти с Шиховым из кабинета, как негромкий говор в приемной затих.
– Позвоните в комитет комсомола, – сказал Самохин Анне Павловне. – Надо подобрать двух-трех крепких лыжников для группы Крестовникова. – И обернулся к сидящему в углу трактористу: – Поедем.
Самохин вышел из управления и поднялся в кабину тягача.
Разрывая сугробы, грузная машина двигалась по улице, оставляя за собой широкую голубоватую канаву.
У обогатительной фабрики тягач остановился. За стеной ее, обращенной к Кекуру, выделялась на снегу уложенная углом высокая гряда крупных валунов. Промежутки между ними были забиты камнями, местами заполнены цементом.
Увиденное успокоило Самохина ненадолго. Так защитить можно лишь основные промышленные сооружения. А жилье, дома? Ремонтно-механическая мастерская? Склады, гаражи, стоящие на отшибе от поселка, амбулатория и детский сад? Все это растянулось на добрый километр. Не прикроешь.
– В клуб, – отрывисто бросил Самохин водителю тягача.
По пути он мрачнел все больше. Парниковые рамы – гордость подсобного хозяйства – несколько дней не обметались. Некоторые из них не выдержали тяжести снега, провалились. Скотный двор замело с наветренной стороны по окна, а местами и по застреху. В снегу мягко голубела траншея, промятая к силосной башне.
У входа в клуб Самохин увидел Фетисову и Шихова.
– Ждем вас, – встретила его Фетисова. – Хотим вместе с вами потолковать с людьми.
– Очень хорошо, – ответил Самохин и первым вошел в клуб.
В ярко освещенном зрительном зале было шумно. Люди сидели в верхней одежде, в шапках и походили на пассажиров, ожидающих посадки в поезд. Воздух был напитан устоявшимся табачным чадом.
– Вербованные. – Фетисова показала глазами на зал. – Почти все здесь собрались.
– Не только вербованные. – Самохин всмотрелся в державшихся особняком женщин. Некоторые из них пришли с детьми и узлами. – Не только...
Хмурые лица, недобрая тишина насторожили Самохина.
– Почему в помещении в верхней одежде? – громко спросил он. – В шапках! С вещами! Как на вокзале!..
– Что ж, выходит, нам и помощи не будет никакой? – перебила его женщина с ребенком на руках.
– Будет, – ответил Самохин. – Сами себе поможем.
– Нечего нас уговаривать! – злобно бросил кряжистый детина в потертой стеганке. – Не маленькие. Видим, что на дворе творится.
– Зачем уговаривать? – спокойно возразил Самохин. – Придет время, прикажу выйти на работы...
– Прежде чем приказывать, обеспечьте нас! – закричали в зале. – Валенки дайте! Стеганки!
– Какой из меня работник в пальтушке? – подскочил к Самохину курчавый парень в узконосых туфлях. – Полы путаются в ногах, снег гребут.
– Вас завербовали для работы на обогатительной фабрике, – по-прежнему сдержанно ответил Самохин. – На работающих в цехах валенок на комбинате нет. Тут и спорить не о чем. Надо будет – пойдете работать.
– Без валенок? – спросил курчавый. – На улице?
– Что ж, по-вашему, когда буря бьет корабль, матросы калоши требуют, чтобы ноги не промочить?
Самохин увидел, что вместо делового разговора его затягивают в ненужные и лишь раздражающие рабочих препирательства. Сопровождаемый недовольным гулом, он поднялся на сцену, выждал, пока затих шум, и обратился к притихшему залу:
– Одни трудятся на морозе по двенадцать часов в сутки, а кое-кто тут... санаторий устроил.
– А ты посиди в этом санатории! – закричали из зала. – Давай к нам! Разговаривать легко, сверху-то!
Самохин понял, что начал неудачно, хотел поправиться.
– Минуточку!
Договорить ему не дали.
– Прежде чем требовать, обеспечьте людей!
– Мы тоже знаем свои права!
Чьи-то руки взяли его за плечи и отодвинули в сторону. Самохин оглянулся и увидел Фетисову. Ее в поселке любили. Старожилы помнили, как она штукатурила первые здания, мерзла в палатках и всегда оставалась спокойной и ровной в обращении с товарищами. Рослая, по-мужски широкая в кости, с красным, обветренным лицом, она не боялась острого спора, умела озадачить противника неожиданным доводом, простецкой на первый взгляд репликой.
Фетисова вышла вперед.
Шум в зале быстро спал.
– Давай! – озорно крикнул кто-то. – Агитируй!
В недружном хохоте неожиданно прозвучал вопрос Фетисовой:
– У кого есть дети ясельного и дошкольного возраста? Над головами торопливо взметнулись руки.
– Пройдите к сцене. – Фетисова показала, куда пройти, и снова обратилась к залу: – У кого дети школьного возраста?..
На этот раз она не успела закончить фразу, как женщины торопливо направились к сцене. Некоторые подталкивали перед собой детей.
– Я понимаю, почему вы пришли сюда, – обратилась к ним Фетисова. – Работать в такое время, да еще и болеть душой за ребят...
– Ишь заливает! – закричали из задних рядов. – Охмуряет православных!
Выкрики утонули в гуле, из которого выделялись злые голоса женщин, возмущенно одергивающих крикунов.
– Начальник комбината принял правильное решение, – Фетисова выждала, пока зал затих, – укрыть детей в безопасном месте. Тогда и родители смогут трудиться, не оглядываясь на дом. Кончим нашу беседу, пройдете со мной в фойе. Там я объясню, как собрать ребят и что дать им с собой.
Фетисова отошла в сторону. Неподалеку от нее надежной опорой сбились в плотную кучку женщины.
На место Фетисовой вышел Шихов.
– Демобилизованные по последнему приказу министра обороны... встать!
В зале послышался неровный грохот. Поднялось человек тридцать.
– Старшины, в проход.
Из рядов вышел коренастый крепыш в ладно пригнанной шинели.
– Постройте демобилизованных и выведите сюда. – Шихов показал рукой влево от сцены.
– Выходи строиться! – привычно подал команду парень в шинели. – Разобраться по два.
Он подровнял группу, вывел к сцене и доложил:
– Товарищ майор! Демобилизованные в количестве двадцати шести человек построены.
– Вольно! – Шихов осмотрел стоящих парней и обернулся к залу. – А теперь потолкуем с остальными. Вернее, с теми, кто не желает работать.
– Да в чем работать-то! – вскочил с узла курчавый парень и выставил ногу в узконосой туфле: – Гляди!
– Полно тебе, – громко вмешалась Фетисова. – Который год живу тут, а не видела еще дурачка, чтоб приехал на Север в таких-то бареточках. – И, не давая возразить себе, закончила под одобрительный смех: – Развяжи сидор свой. Развяжи! Если не будет в нем другой обуви, сниму с себя валенки и отдам тебе. При всех говорю. Сниму! Босая по снегу пойду!
– Давай, давай! – закричали со всех сторон опешившему от неожиданности парню. – Разуй ее! Развязывай сидор!
– Да идите вы!.. – Парень злобно выругался, и это прозвучало признанием своей собственной вины.
Пока в зале угасал озорной шумок, Фетисова быстро сказала Самохину:
– Решайте с эвакуацией ребят. Нельзя оставлять их в клубе. Какой здесь покой! Матери будут бегать сюда надо и не надо...
«Ты сама за меня решила, – подумал Самохин, – а теперь подкидываешь мне свое решение».
– Делайте, – согласился он. – Вы отвечаете за эвакуацию детей. – И обратился к залу: – Вечером все незанятые на работах будут разбиты на аварийные бригады. Я убежден, что все честные люди помогут сохранить предприятие...
– А если найдутся нечестные? – Курчавый парень нагло уставился на начальника комбината. – Сачки? Будут сидеть в клубе. Что с ними делать? Вот вопрос!
– Пускай сидят, – с неожиданным для всех спокойствием согласился Самохин. – Все работающие будут жить и питаться побригадно, в домах. Рабочему человеку надо не только отдохнуть, обогреться, но и обсушиться. А где тут обсохнешь?
Слова его были встречены одобрительным гулом, в котором потонули голоса недовольных.