Жизнь в горах пришлась по душе не только мне, но и Полвону. Он успокоился. Отец спустил его с привязи и дал ему полную свободу. Пёс помогал нам пасти отару. Он ни на шаг не отходил от овец и зорко следил за всем вокруг. Но мы ни разу не слышали его лая.
— Может, наш Полвон немой, а, сынок? — спрашивал, бывало, отец.
— Он у нас пока гость, а привыкнет к здешним местам — мы ещё услышим его голос! — отвечал я.
Отец пожимал плечами и покачивал головой. Его тревожило поведение Полвона. Стоило появиться возле нашей стоянки чужому человеку, как пёс немедленно бежал к нему и обнюхивал одежду пришельца. Видя это, соседские чабаны многозначительно переглядывались.
Шли дни. И вот однажды в ущелье, где мы пасли овец, показалась ещё одна отара. Спустив овец в ущелье, чабан, волоча за собой длинную палку, направился к нам.
— Это Аликул-чабан, — сказал отец. — Ему уже за семьдесят, но он ещё сильный человек. Аликул пасёт отару нашего соседа, богатого узбекского колхоза.
— А почему узбеки пасут своих овец на нашем пастбище? — удивлённо спросил я.
— Вот тебе раз! — рассмеялся отец. — А ещё в седьмой перешёл, одним из первых учеников считаешься! Да у них здесь около четырёх тысяч голов овец.
— Четыре тысячи?!
— Да, да, четыре тысячи! — повторил отец. — Наше ущелье огромное — иди по нему три дня и три ночи, а до конца не дойдёшь! Кроме узбекских отар, здесь пасутся ещё и овцы из соседних с нами таджикских колхозов.
— Но ведь эти горы принадлежат нашему колхозу! — не унимался я. — Зачем же узбеки пригнали сюда свои стада? Или они с Пулод-амаком…
Отец расхохотался. Потом спросил:
— Разве вам в школе не рассказывали, как народы помогают друг другу…
— Нет, что-то не припомню, — признался я. — Нам преподают… родной язык, литературу, зоологию, гео…
— Тогда послушай, что я скажу, — прервал меня отец. — И в Узбекистане, и в Таджикистане много домашнего скота. В обширных долинах Узбекистана столько травы, что её хватает для скота до самой весны. А горный Таджикистан не имеет столь благоприятных мест. Поэтому зимой мы перегоняем свои отары в долины Узбекистана. А летом узбеки пригоняют своих овец в наши горы…
Аликул-чабан был уже близко. Полвон, по своему обыкновению, бросился навстречу незнакомцу. И сколько отец ни звал пса, ни грозил ему, тот не возвращался. А старик не испугался — Полвон обнюхивает его, а он знай себе шагает.
— Ассалому алейкум, Аликул-ата, — приветствовал старика отец, протягивая ему руку. — Как вы себя чувствуете, как здоровье ваших родственников?
— Спасибо, спасибо! — отвечал старик.
Он взглянул на меня из-под густых белых, как хлопок, бровей и спросил:
— А этот молодец — твой сын, Касым?
— Сын Гайрат.
— Очень хорошо, очень хорошо. Приходи к нам в гости, к моему младшему сыну, — повернулся ко мне старый чабан. — Он примерно твоего возраста, тоже школьник.
— Непременно придёт! — ответил за меня отец. — А вы пришлите сначала своего Шералй, пусть ребята познакомятся.
— Правильно, правильно.
Тут старик устремил долгий взгляд на Полвона.
— Хорошего пса ты нашёл, Касым, — проговорил Аликул-чабан. — Волки убегут за семь санги рох[7], чуть заслышав его лай. Береги этого пса — взгляд у него неспокойный! Как бы не сбежал куда.
— Да зачем ему убегать? — удивлённо пожал плечами отец, словно и в самом деле не понимая старика. — Это мой пёс. Доморощенный.
— Доморощенный? — пронзительно взглянул на отца старый чабан. — Почему же я его до сих пор не видал? Или ты его растил в подземелье?
— Не-ет, у себя во дворе, — выдавил отец, опустив глаза.
Аликул-чабан снова внимательно посмотрел на Полвона и недоверчиво покачал головой:
— А что же делает твой прежний пёс?
— Он не смог примириться с новым сторожем- Полвоном, и Собир-амак свёл его в кишлак.
— Полвон твой кажется хорошим волкодавом, — повторил Аликул-чабан. — Хотя ты и утверждаешь, что он доморощенный, однако взгляд у него тревожный. Будь осторожен, как бы тебе не потерять этого пса.
И, волоча по земле длинный посох, Аликул-чабан направился к своей отаре.
— Проницательный старик, — пробормотал отец. — Он знает всё, кроме разве дня своей смерти.
НОСИРШАТРАМА
День клонился к вечеру. До захода солнца оставалось часа два. Отец подозвал меня и сказал:
— Отгони овец во-он на то пастбище. — Он указал посохом на пологий склон высокой горы. — Оттуда хорошо видна наша стоянка. А я пойду готовить ужин.
Я погнал отару вверх, а отец быстро спустился вниз, к нашей палатке.
Овцы, не поднимая голов, с хрустом щипали траву и медленно двигались вперёд. Молочные ягнята весело носились и катались в мягкой траве.
Полвон шёл впереди отары и зорко следил, чтобы овцы не разбредались в разные стороны. А если некоторые овцы и отбивались, то Полвон так свирепо лязгал зубами, что разбежавшиеся овцы немедленно возвращались в отару.
Я уже приближался с овцами к месту, указанному отцом, когда навстречу мне из-за ближайшего пригорка вышел невысокий парнишка.
Я сразу узнал его. Это был Носиршатрама — сын Собир-амака. Я подбежал к нему и крепко обнял.
— Оставь меня, лежебока! — пошутил Носиршатрама. — Тебе, видно, пошёл впрок пастуший хлеб! Ишь как растолстел!
— Поживёшь здесь с неделю — сам увидишь, что с тобой станет! Так распухнешь! Послушаем тогда, что ты скажешь!
— Ничего мне не поможет! Такой уж я уродился!
И в самом деле, Носиршатрама на редкость тощий парень. Лицо у него узкое, нос острый, волосы чёрные. А длинные руки висят вдоль тела как плети. Но ведь хоть в чём-то человек бывает силён! Так вот у этого парня вся сила заключалась в его кулаках. Несмотря на то что Носиршатрама такой худой, бывает, он один одерживает верх над двумя или даже тремя ребятами. И нет ему равного в искусстве разбивания голов и разрывания чужих рубашек!
С Носиршатрамой я подружился недавно, месяца три назад. Хотя мы были с ним из одного кишлака, но учились в разных школах. Старший его брат — Фозил Собиров — работает завучем в нашей школе. И вот однажды Фозил привёл Носиршатраму к нам в класс, посадил рядом с председателем совета отряда — Кадыром, первым учеником, и велел нам немедленно же сообщить, если Носиршатрама хоть пальцем шевельнёт.
По правде говоря, мы тогда ничего не поняли. В поведении Носиршатрамы мы ничего плохого не заметили. Он держал себя так, что, казалось, и мухи не обидит. Однако от ребят я слышал, что его исключили из школы за хулиганство. Он, оказывается, часто срывал уроки. То свяжет косички впереди сидящим девчонкам, то измажет соседу уши краской… В классе поднимался шум и гам. На отчаянного мальчишку ничего не действовало — ни пионерские сборы, ни наставления учителей. После каждого скандала он давал обещание вести себя хорошо. Но на следующий же день в школе снова происходило какое-нибудь невероятное событие. И, конечно, зачинщиком оказывался всё тот же Носир! Настоящий Шатрама! Это прозвище так пристало к его имени, что Носира стали скоро все звать не просто Носир, а Носиршатрама (Носир-сорвиголова).
Однажды после очередной проделки вызвал его к себе сам директор школы. Носиршатрама дал ему честное слово исправиться. Но не прошло после этого и двух часов, как Шатрама подставил ножку одной девочке, и она так шлёпнулась, что разбила в кровь лицо. Девочку отправили в больницу, а директор срочно созвал общешкольное собрание. Обсудив (уже в который раз!) поведение Носиршатрамы, собрание приняло решение исключить Носира из школы. Так он и очутился в нашем классе.
Носиршатрама хотел было и здесь «показать» себя. Но мы решили перевоспитать его. И принять в свой пионерский отряд лишь тогда, когда он исправится. Но вскоре начались каникулы, и мы разошлись кто куда…
Я очень обрадовался, увидев Носиршатраму. Что ни говори, а всё-таки скучновато в горах одному. Носир сообщил мне последние кишлачные новости, и мы так разболтались, что даже не заметили, как село солнце.
Ночная мгла уже начала спускаться на окрестности, когда мы двинулись в обратный путь. На полпути нас встретил Собир-амак. Он шёл помочь мне и очень обрадовался, увидев нас вместе.
— Да вы, никак, уж и подружились?
— Мы и раньше были друзьями, а теперь ещё больше подружимся, — ответил я.
— Слышишь? — обратился Собир-амак к сыну. — Ты должен стать таким же умницей, как и твой товарищ.
Собир-амак ласково обнял нас. Мы подобрали свои палки и погнали отару к стоянке.
Носиршатрама, утомлённый длинной дорогой, уснул сразу же после ужина. Улёгся и я, но сон долго не шёл ко мне.
Отец и Собир-амак засиделись допоздна. Отец жаловался на беспечность Кобил-лайлака. Вот уж двадцатый день овцы не видят соли. Хорош заведующий, ему хоть бы что, он и глаз не кажет на стоянку. Собир-амак говорил о своей тревоге за сына.
— Конечно, хорошо, что Носира перевели в школу Гайрата. Но вот начались каникулы, и сын мой опять зашалил. Позавчера голову расшиб: нырнул с берега и ударился о корягу. А если бы о камень стукнулся? Вот и решил я взять Носира в горы. Здесь он у меня на глазах, да и Гайрат ваш тут…
— И правильно сделал, — заметил мой отец. — Твой Носир немного озорной, шалун, но он исправится. Подрастёт и исправится.
— «Шалун»! Сорвиголова парень! Матери ведра воды не принесёт, а на всякие проказы — по деревьям лазать да подраться — он мастер!…
— Надо ребят предупредить, — прервал его мой отец, — чтобы они были осторожными в горах.
Здесь и пропасти, и крутые обрывы, и река горная, бурная.
— Верно, Касым-ака, — согласился Собир-амак. — Завтра же надо будет поговорить с ними…
Однако наутро Собир-амак, видно, позабыл о своём намерении. А я решил, что сам буду присматривать за Носиром.
Носиршатрама будто и вправду оставил в кишлаке все свои дурные привычки. С палкой в руке он шагал рядом со мной — пас отару. Сидя на зелёных пригорках, мы без умолку рассказывали друг другу сказки, пели песни. Порою спорили о названиях тех или иных горных трав. Случалось, даже хватали друг друга за шиворот, но вечером как ни в чём не бывало возвращались на стоянку. Мы стали хорошими помощниками наших отцов. Мы уходили в горы каждый день, а отец и Собир-амак сопровождали нас по очереди.
Прошло уже два дня, как Носиршатрама жил с нами. Вечером мы, как всегда, собрались возле нашей палатки. Собир-амак, ловко орудуя иглой и шилом, зашивал мукки[8], а мы с Носиршатрамой слушали радио. Вдруг вдали мы заметили какого-то мальчика.
— А вот и гость к нам пожаловал! — воскликнул отец. — Это Шерали, младший сын Аликула-чабана.
Шерали был высоким и стройным, с ясными карими глазами. На нём был пиджак и брюки, заправленные в красные кожаные сапожки. На голове — казахская войлочная шляпа с широкими, загнутыми вверх полями.
Мы познакомились. Шерали был на год старше нас. Он перешёл уже в восьмой класс. Шерали хорошо говорил по-таджикски. Видимо, и поэтому мы с ним подружились очень быстро.
Наш новый товарищ оказался спокойным, скромным и молчаливым. «Сам себя не восхваляй, пусть тебя хвалят другие», — сказал он, когда Носиршатрама расхвастался о своих «подвигах» в школе, и Носиршатрама прикусил язык. Горы Шерали знал хорошо. Он пас отару здесь третье лето.
Однажды мы втроём отправились за хворостом. Нашим проводником был Шерали; он, погоняя осла, шёл впереди. Скоро мы добрались до арчовой рощи. Здесь росли большие и толстые деревья. Привязав ослов, мы принялись собирать хворост.
— Гайрат! — вдруг позвал меня Носиршатрама. — Я хочу пить. Пойдём посмотрим, нет ли здесь какого-нибудь родничка.
Я согласился.
— Поблизости нет ни одного источника, — сказал Шерали.
Но Шатрама заупрямился.
— Хоть из-под земли, да найду воду! — сказал он и начал спускаться в ущелье, а я остался.
Мы с Шерали собрали четыре вязанки хвороста и присели под старой, может, даже тысячелетней арчой. Пора было в обратный путь. Мы уже навьючили наших ослов, однако Носиршатрама всё ещё не возвращался.
— Что с ним могло случиться? — взглянул на меня Шерали. — Не сквозь землю же он провалился?
— Не знаю, — отвечал я, оглядываясь вокруг.
Стояло ясное летнее утро. В роще на разные голоса заливались птицы. Высоко в поднебесье, распластав крылья, парил орёл. В когтях он держал что-то чёрное, похожее на камень. «Как это ему удалось поднять камень, да и для чего ему камень?» — подумал я.
Шерали тоже следил за орлом.
Вдруг орёл выпустил свою ношу. Камень стремительно полетел вниз. Орёл плавно опустился на дно ущелья и, снова подхватив камень когтями, взлетел на скалу и принялся клевать.
— Понял уловку орла? — с улыбкой спросил меня Шерали.
— Признаюсь, нет.
— Это не камень, а черепаха, — пояснил Шерали. — Панцирь её слишком твёрдый, и орёл не может добраться до мяса. Поэтому орёл сбрасывает черепаху с большой высоты, чтобы разбить панцирь.
— А соображает этот стервятник! — сказал я, восхищённый находчивостью орла.
— Но что же всё-таки случилось с Носиршатрамой? — встревожился Шерали. — Неужели он до сих пор ищет воду?
— Уж не заснул ли он где-нибудь, — отвечал я, чувствуя, что в сердце закрадывается непонятный страх.
— Разве он такой соня?
— Ещё какой! Стоит ему только прилечь, как он тут же и захрапит.
— Тогда немедленно нужно искать его! — вскочил с места Шерали.
Мы принялись кричать что было сил. Горы отвечали нам гулким эхом. Поднялись в воздух потревоженные птицы. Затихли красноногие куропатки. Носиршатрама не откликался.
— Видно, и в самом деле он где-то крепко уснул, — заметил Шерали.
— И всегда он такой, — распалялся я, — то уснёт, то отстанет! Одно слово — шатрама!
— Однако ждать, пока он выспится, пользы мало. Нужно начинать поиски, — решительно сказал Шерали. — В этих диких местах какие только хищники не водятся!
— Тогда — на поиски!
— Пошли!
ДИКИЙ ЗВЕРЬ
Не знаю, где лазил бедняга Шерали. Мы разошлись в разные стороны.
Я спустился в ущелье. Горы теснились вокруг. Здесь, на дне ущелья, темно, словно уже наступил вечер. Я оглянулся вокруг и немножко струсил. Арчовые пни и большие камни среди травы казались мне дикими кабанами. Хоть и страшно было, но надо искать друга, и я, продолжая громко звать Носиршатраму, снова пошёл вперёд.
«Не может же человек пропасть бесследно? — рассуждал я. — Значит, с ним что-то случилось».
— Гайрат! Скорей сюда! — вдруг услышал я чей-то голос.
Он доносился сверху, из зарослей арчи. Это Шерали звал меня. Но самого его не было видно. Подниматься по крутому склону было трудно. Я карабкался вверх, прижавшись к скале, как змея. Последнее усилие — и я взобрался. Но что это? Под большой арчой стояли Шерали и Носиршатрама! И Шатрама, вместо того чтобы извиниться за свой поступок, стал ещё насмехаться надо мной:
— Посмотри-ка, Шерали, на этого лежебоку. Наш Гайратджан совсем выдохся, словно машина, у которой кончилось горючее!
— По правде сказать, ума у тебя ни на грош! — рассердился я.
— А что случилось-то? Что случилось? — сразу стал задираться Носиршатрама. — Мы с Шерали никак не дозовёмся тебя, где ты ходишь?
Ну каков этот Шатрама! Я с ног сбился, ищу его по всему ущелью, и я же виноват. Отлупить бы его как следует, да только связываться не хочется.
— Эх ты, лежебока! — не унимался Носиршатрама. — Ты лучше спроси, как я от медведя удирал!
— От медведя! — не поверил я своим ушам. — Не может быть! И медведь не тронул тебя?
— А что он мог мне сделать?
— Да разорвать на кусочки!
— Верно ты говоришь, — сдался наконец Носиршатрама. — Если бы я не влез на эту арчу, то мне бы уж был конец! Медведь положил передние лапы на ствол и встал во весь рост. Я уж думал: конец мне. Хорошо, что косолапый не смог влезть!