Вскоре у маленьких кусимансе прорезались передние зубки (на беду для спичек с ваткой), а по мере того как крепли их ноги, росло желание малышей ознакомиться с миром, окружающим их корзину. Первый завтрак детенышей совпадал с моим утренним чаем. Я вынимал их из корзины и сажал к себе на кровать, чтобы немного размялись. К сожалению, от этого пришлось довольно скоро отказаться, ибо однажды утром, когда я наслаждался своим чаем, один малыш заметил торчащую из-под одеяла ногу и решил, что из пальца можно выдавить молоко, если хорошенько нажать зубами. Остренькие, словно шильца, зубки вонзились в мою плоть, и братья предприимчивого мальца, боясь, что их обойдут кормежкой, поспешили последовать его примеру. К тому времени, когда я вернул их в корзину, вытерся сам и развесил сушиться простыни, мне было уже совершенно ясно, что разминкам пора положить конец. Очень уж больно обходятся.
Однако это был только первый намек на подстерегающие меня испытания. Несносные сорванцы очень скоро заслужили у нас прозвище Разбойников. Росли они быстро, и с появлением зубов их ежедневный рацион пополнился яйцами и небольшим количеством сырого мяса. Казалось, вся жизнь этих ненасытных зверушек сводится к сплошному, непрерывному поиску съестного. Они абсолютно все считали съедобным, пока на деле не убеждались в обратном. Для начала Разбойники закусили крышкой своей корзины. Расправившись с ней, выбрались на волю и отправились знакомиться с территорией лагеря. На беду, они вышли как раз туда, где в кратчайший срок могли натворить максимум бед: к продовольственному и медицинскому складу. К тому времени, когда я обнаружил побег, они разбили с десяток яиц и явно всласть покатались в их содержимом. Кроме того, Разбойники вступили в бой с двумя банановыми гроздьями — и победили, судя по внешнему виду бананов. Казнив плоды, эта шайка продолжила свои бесчинства и опрокинула две бутылки с витаминным раствором. После чего, к своей великой радости, безобразники нашли и разорвали два пакета с борной кислотой, причем не поленились рассыпать белый порошок, часть которого пристала к их липкой от яичного желтка шерсти. Я застал их в ту минуту, когда они собирались отведать содержимое ведра с весьма зловонной и ядовитой дезинфицирующей жидкостью, и вовремя помешал этой затее. Перемазанные желтком и борной кислотой детеныши напоминали какие-то невиданные рождественские кондитерские изделия. Почти час ушел у меня на то, чтобы отмыть их. После чего я заточил Разбойников в корзину побольше и покрепче, надеясь, что теперь они угомонятся.
Всего два дня потребовалось им, чтобы вырваться на волю из этой корзины.
На сей раз они постановили обойти всех остальных зверей моей коллекции. Надо думать, эта прогулка доставила им немало удовольствия, потому что перед клетками всегда лежали остатки корма.
Одним из украшений коллекции была крупная и удивительно красивая обезьяна по прозвищу Колли (от латинского наименования Colobus). Колли принадлежала к роду гверец, едва ли не самых красивых обезьян Африки. Черная как смоль и белая как снег длинная шерсть облекает тело обезьяны шелковистой бахромой, подобно шали. Хвост тоже черно-белый, длинный и пушистый. Колли была не лишена тщеславия, подолгу расчесывала свое нарядное облачение и принимала живописные позы в разных частях клетки. На сей раз она решила в ожидании фруктов, которые я должен был ей принести, немного вздремнуть в своем убежище и разлеглась, точно курортник на пляже: глаза закрыты, руки аккуратно сложены на груди. Однако, на беду для себя, она просунула хвост наружу между прутьями решетки, и он расстелился на земле, словно оброненный кем-то черно-белый шарф. Только гвереца погрузилась в сон, как на сцене появились Разбойники.
Я уже отмечал, что они любой, даже самый странный на вид предмет готовы были считать съедобным. Что ни увидят — на всякий случай надо отведать. Заприметив на земле явно бесхозное имущество, старший из Разбойников заключил, что само провидение подбросило ему лакомый кусок. Рванувшись вперед, он вонзил свои острые зубки в хвост гверецы. Оба братца, решив, что еды хватит на всех, не замедлили последовать его примеру. В итоге Колли была вырвана из крепкого, освежающего сна тремя комплектами острейших шильцев, которые почти одновременно впились в ее хвост. От ужаса она издала дикий вопль и бросилась вверх, к потолку своей клетки. Однако Разбойники не собирались расставаться без боя с лакомой добычей. Они не разжимали челюстей, и Колли, продолжая карабкаться вверх, тащила их все выше за собой. Прибежав на ее вопли, я обнаружил, что Разбойники, словно какие-нибудь миниатюрные воздушные акробаты, висят на зубах примерно в метре над землей. Пять минут ушло у меня на то, чтобы заставить их разжать зубы; пять минут я дул им в нос табачным дымом, пока они не начали чихать. К тому времени, когда я снова заточил Разбойников в узилище, бедняжку Колли можно было отправлять в санаторий для нервнобольных.
Стало очевидно, что Разбойников надлежит посадить в настоящую клетку, пока они своими выходками не довели до истерики всех остальных моих подопечных. Я смастерил для них замечательную клетку со всеми современными удобствами. В одном конце устроил просторную спальню, в другом — столовую и игровую площадку. Одна дверца позволяла убирать в спальне, другая — класть корм в столовую. Но кормежка оказалась делом весьма хлопотным. Завидев, что я приближаюсь с тарелкой, Разбойники с громким визгом бросались к дверце. Только открою — вся ватага вырывается наружу, выбивает у меня из рук тарелку и валится на землю, предоставляя мне разбираться в месиве из сырого мяса, битых яиц, молока и кусимансе. И мне же сплошь и рядом доставались укусы — не потому, что зверюшки таили зло против меня, а потому, что принимали мои пальцы за нечто съедобное. Что говорить, процесс кормления Разбойников был не только затруднительным, но и болезненным. К тому времени, когда я благополучно привез их в Англию, укусов на моем счету накопилось вдвое больше, чем от любых других животных, каких я когда-либо содержал. Можете представить себе, как облегченно я вздохнул, сдав их в зоопарк.
На другой день я пошел посмотреть, как они осваиваются на новом месте. Разбойники бродили по огромной клетке, явно растерянные и озадаченные обилием непривычных звуков и картин. Бедняжки, сказал я себе, куда подевалась их прыть. Они выглядели такими потерянными и покорными… Мне даже стало жаль, что я разлучился с ними. Просунув палец в дырку проволочной сетки, я поманил бывших своих питомцев. Может, им станет полегче, если пообщаются со знакомым человеком…
Поистине, прежняя наука не пошла мне впрок: в ту же секунду Разбойники дружной ватагой бросились к отраде и вцепились в мой палец, что твои бульдоги. С воплем отдернул я руку и, уходя от клетки и вытирая окровавленный палец, решил, что, пожалуй, не так уж и жаль с ними разлучаться. Конечно, без Разбойников жизнь, быть может, потеряет какие-то яркие краски, зато мучений будет гораздо меньше.
Большинство людей, услышав, что я отлавливаю диких зверей для зоопарков, обычно задают одни и те же вопросы в одной и той же последовательности. Прежде всего их интересует, опасное ли это дело. Отвечаю: нет, не опасное, если не допускать глупых промашек. Затем меня спрашивают, как именно я ловлю животных. Этот вопрос потруднее, потому что есть сотни способов отлова диких зверей, и подчас никакая заранее отработанная методика не годится, приходится импровизировать на ходу. Третий непременный вопрос гласит: вы, наверно, привязываетесь к вашим подопечным и после экспедиции вам должно быть горько с ними расставаться? Отвечаю: конечно, привязываюсь, и зачастую расставание с животным, которое ты содержал восемь месяцев, дается очень тяжело.
Иной раз привязываешься к самым неожиданным животным, к какой-нибудь странной твари, которая в обычных условиях никогда не вызвала бы у тебя симпатии. Одним из таких незабываемых созданий была Вильгельмина.
Вильгельмина представляла отряд фринов, или жгутоногих пауков, и скажи мне кто-нибудь наперед, что наступит день, когда я проникнусь хотя бы малой толикой расположения к жгутоногому, я ни за что не поверил бы в такой прогноз. Жгутоногий паук менее какой-либо иной твари, населяющей нашу землю, заслуживает эпитета «привлекательный». Тому, кто (вроде меня) не поклонник пауков, фрин вполне может показаться ожившим кошмаром. Представьте себе паука величиной с грецкий орех, который побывал под паровым катком, и к получившейся лепешке приделано несметное множество длинных, тонких, изогнутых ног, так что общая площадь, занимаемая этим созданием, примерно равна суповой тарелке. В довершение всего спереди у фрнна (если тут вообще можно говорить о каком-либо переде) торчат напоминающие бич, тонкие и чудовищно длинные (у крупных особей — до тридцати сантиметров) ногощупальца. Фрин передвигается вверх, вниз и в стороны с одинаковой легкостью и с поразительной быстротой; его отвратительное тело протискивается в такие щели, куда и папиросную бумагу вряд ли просунешь.
Таковы жгутоногие пауки, и всякому, кто относится к паукам без симпатии, фрин может показаться олицетворением сатаны. К счастью, фрины совершенно безобидны, разве что у вас слабое сердце.
Впервые я познакомился с родичами Вильгельмины во время одной из моих экспедиций в дождевые леса Западной Африки. По ряду причин охота в этих лесах всегда сопряжена с трудностями. Начнем с того, что деревья здесь огромны, некоторые достигают пятидесяти метров в высоту, а толщиной равны заводской трубе. Густая пышная крона заплетена вьющимися растениями; ветви украшены паразитными растениями и напоминают висячие сады. Когда такая крона начинается в двадцати пяти — тридцати метрах над землей, чтобы добраться до нее, надо лезть по гладкому как доска стволу, и первые двадцать с лишним метров не найдется ни одного сука вам в помощь. А ведь зеленый верхний ярус леса — самый густонаселенный: на макушках деревьев в относительной безопасности обитает множество животных, которые никогда или почти никогда не спускаются на землю. Ставить ловушки среди лесного полога — дело сложное и трудоемкое. Порой полдня уходит лишь на то, чтобы придумать способ добраться до кроны и примостить ловушку. И только вы благополучно спустились на землю, как ловушка с веселым звоном шлепается рядом с вами — начинай всю волынку сначала. А потому, хотя установка ловушек в древесных кронах относится к числу неизбежных неприятных процедур, вы постоянно стараетесь измыслить какой-нибудь более легкий способ добыть нужных вам тварей. Один из самых успешных и увлекательных, на мой взгляд, приемов — окуривание лесных великанов.
Некоторые деревья, на вид совсем здоровые и крепкие, на самом деле оказываются полыми наполовину, а то и на всю свою длину. Вот за ними-то я и охочусь, но высмотреть их не так-то просто. Хорошо, если за целый день поисков попадется полдюжины; еще лучше, если хотя бы одно из них оправдает ваши усилия, когда вы его обкурите.
Окуривание дуплистого дерева — это целое искусство. Сперва, если необходимо, надо расширить отверстие в основании ствола и сложить перед ним сухие прутики для костра. После этого два африканца лезут наверх, чтобы закрыть сетями все дыры и щели в верхней части ствола и перехватывать спасающихся от дыма животных. Завершив эти приготовления, вы разводите костер. Как только пламя начинает с треском пожирать прутики, кладете сверху охапку зеленых листьев. Тотчас пламя пропадает, вместо него над костром поднимается клуб густого едкого дыма. Полая внутренность дерева играет роль огромного дымохода, засасывающего весь дым.
Пока не разведен костер, вы даже не подозреваете, сколько в дуплистом стволе всевозможных щелей и дыр. На глазах у вас тоненькая струйка дыма словно по волшебству начинает виться над невидимой щелочкой метрах в шести над землей. Проходит несколько секунд, и в трех метрах выше извергают клубочки дыма еще какие-то крохотные подобия пушечных жерл. Наблюдая за появляющимися вдоль ствола дымовыми струйками, вы можете следить, как идет окуривание. Если вам попалось удачное дерево, следить придется лишь до половины высоты ствола, после чего животные дружно покидают свои убежища, и вам уже не до наблюдений.
Дуплистое дерево с живыми обитателями можно сравнить с многоэтажным домом. Первый этаж занят, допустим, огромными, с яблоко величиной, улитками-ахатинами, и они покидают свою обитель с предельной скоростью, на какую только способна улитка в минуты тревоги. Примеру ахатин следуют другие животные, предпочитающие жить поближе к земле или попросту не умеющие лазить, например крупные лесные жабы с раскрашенной под цвет сухого листа спиной и с изумительно красивой темно-красной полосой на боках. Жабы выходят вразвалку из недр ствола с удивительно потешным негодующим выражением на морде, а очутившись на воздухе, припадают к земле и озираются с растерянным и жалким видом.
Выселив нижних жильцов, вы вскоре можете видеть, как устремляются к выходу верхние. Почти всегда впереди идут огромные многоножки, очаровательные существа, напоминающие коричневые сосиски с бахромой ног вдоль нижней части тела, вполне безобидные и несколько глуповатые; я даже испытываю к ним некоторую слабость. Хотите посмотреть на забавный номер — посадите такую многоножку на стол. Лихорадочно перебирая всеми своими ногами, она направится к краю стола и, не замечая, что стол кончился, будет упорно шагать в пустоте, пока тело не начнет перевешивать. Наполовину вися в воздухе, остановится, поразмыслит и в конце концов придет к выводу, что что-то не так. После чего включит задний ход, начиная с последней пары ног, вернется целиком на стол и двинется в обратную сторону — лишь для того, чтобы на другом краю все повторилось.
Тотчас после появления гигантских многоножек дружно покидают свои убежища все остальные обитатели дупла. Одни устремляются вверх, к кроне, другие — вниз. Тут и белочки в зеленоватой шубке, с черными ушками и чудесным оранжево-красным хвостом, и большущие серые сони, которые мчатся галопом, распушив свой хвост наподобие клуба дыма; можно увидеть чету лемуров с огромными простодушными глазами и удлиненными, дрожащими, как у дряхлого старика, тонкими руками. И конечно же, вы увидите летучих мышей — здоровенных, дородных, бурых летучих мышей с причудливым, напоминающим цветок узором на кожистом носу и с большими прозрачными ушами. Есть и ярко-рыжие летучие мыши с поросячьей мордочкой и свисающими на голову черными ушами. Но главные участники карнавального шествия дикой фауны — жгутоногие пауки. С жуткой, даже пугающей скоростью они бесшумно носятся вверх-вниз по стволу, втискивают свое отвратительное на вид тело в тончайшие щели, уходя от вашего сачка, тут же выныривают в трех метрах ниже и бегут прямо на вас, словно намереваясь укрыться в складках вашей рубахи. Вы поспешно отступаете, и тварь опять исчезает, только трепещущие кончики ного-щупалец, которые торчат из расщелины, не способной вместить и визитную карточку, выдают ее местонахождение. Ни один из многочисленных обитателей западноафриканских лесов не подвергал мою нервную систему таким испытаниям, как фрин. День, когда особенно крупный и длинноногий экземпляр, воспользовавшись тем, что я прислонился к дереву, решил пробежаться по моей голой руке, навсегда врезался мне в память. Случай этот обошелся мне по меньшей мере в год жизни.
Но вернемся к Вильгельмине. Это было благовоспитанное маленькое дитя из числа десятка жгутоногих паучат, с которыми я близко познакомился после того, как — можно сказать, совершенно случайно — поймал их мамашу.
Уже несколько дней я обкуривал в лесу дерево за деревом, охотясь на редкого и робкого зверька, известного под названием идиуруса или планирующей мыши. У этих крохотных млекопитающих, похожих на мышь с волосатым длинным хвостом, от лодыжки до запястья тянется своеобразная кожистая перепонка, позволяющая животным перелетать с дерева на дерево с легкостью ласточки. Идиурусы живут колониями в дуплах, так что проблема заключается в том, чтобы найти дерево с такой колонией. И когда мне после долгих бесплодных усилий удалось-таки не только обнаружить желанную семейку, но и поймать несколько особей, я был просто счастлив. Настолько, что даже начал смотреть с благосклонным интересом на метавшихся по стволу многочисленных фринов. Внезапно мой взгляд остановился на каком-то совершенно необычном по виду и поведению экземпляре. Я присмотрелся. Во-первых, шоколадное тело этого фрина было одето в некое подобие зеленоватой шубки. Во-вторых, он спускался вниз по дереву медленно и осторожно, без обычных для фрина рывков и финтов.