Лишь относительно недавно ученые сумели, во всяком случае отчасти, решить эту загадку. Открытие эхолокации — излучения и восприятия отраженных от предмета звуковых сигналов — побудило некоторых исследователей задуматься, не этот ли способ применяют летучие мыши. Опыты позволили обнаружить интереснейшие вещи. Сперва летучим мышам залепили глаза крохотными кусочками воска; как и следовало ожидать, они продолжали летать, благополучно огибая все препятствия. Тогда кроме глаз им залепили уши. Сразу способности обходить препятствия пришел конец, и мыши вообще предпочитали не летать. При одном закрытом ухе они кое-как летали, но часто натыкались на мешающие предметы. Стало ясно, что летучие мыши нащупывают препятствия звуковыми сигналами. Исследователи закрыли подопытным животным ноздри и рот, оставив уши открытыми. И в этом случае летучие мыши не могли избежать столкновений. Получалось, что и уши, и ноздри, и рот животных составляют части локационного аппарата. Тончайшие приборы позволили установить, что в полете летучая мышь непрерывно излучает пучки ультразвуковых импульсов, не воспринимаемых человеческим ухом. В секунду издается около тридцати таких сигналов. Отраженные препятствиями импульсы воспринимаются ушами, а у некоторых видов — своеобразным мясистым наростом на конце мордочки. Так летучая мышь распознает, что и на каком расстоянии находится впереди. Словом, перед нами самый настоящий эхолокационный аппарат. Но один момент продолжал озадачивать исследователей: при излучении звукового импульса необходимо отключать принимающее устройство, включая его только для приема отраженного эха, иначе будут регистрироваться оба сигнала и получится неразбериха. На электрической аппаратуре это возможно, но как справляется с той же задачей летучая мышь? Оказалось, что ухо мыши оснащено крохотным мускулом, который при излучении сигнала сокращается, перекрывая слуховой аппарат. Послан импульс — мускул расслабляется, ухо готово воспринять эхо.
Пожалуй, самое удивительное не столько то, что летучие мыши располагают собственным эхолокационным устройством — от природы всякого можно ждать, — сколько то, что они так сильно опередили в этом человека. Окаменелости летучей мыши найдены в отложениях нижнего эоцена; по ним видно, что тогдашние особи мало чем отличались от своих нынешних сородичей. Выходит, летучая мышь пользуется эхолокацией около пятидесяти миллионов лет. Человек освоил этот способ ориентации лишь несколько десятков лет назад.
Первый приведенный мной пример явно заставил капитана призадуматься. Он уже не был уверен, что выиграет пари, однако несколько приободрился, когда я сказал, что обращусь теперь к области электричества. Недоверчиво усмехнувшись, капитан заявил, что не так-то просто будет убедить его, будто животные пользуются электрическим освещением. Я подчеркнул, что речь идет не об освещении, а об электричестве вообще, и здесь можно привести много примеров. Взять хотя бы электрического ската, своеобразное создание, смахивающее на сковороду, побывавшую под паровым катком. У этой рыбы отменная защитная окраска под цвет песчаного дна, к тому же скат обзавелся досадной привычкой наполовину зарываться в песок — поди разгляди его! Мне самому довелось однажды наблюдать эффект от воздействия электрических органов ската, занимающих обширную площадь на его спине.
Дело было в Греции. Я сидел на берегу и смотрел, как один крестьянский паренек ловит рыбу в мелком песчаном заливе. Идя по колено в прозрачной воде, он держал в руках острогу, обычно применяемую для ночного лова. Молодой рыбак явно преуспел: он уже добыл несколько крупных рыб и небольшого осьминога, прятавшегося среди камней. В ту самую минуту, когда паренек поравнялся со мной, произошло нечто весьма странное и неожиданное. Только что он медленно шагал, напряженно всматриваясь в воду и держа наготове острогу, а тут внезапно вытянулся в струнку, будто часовой, чтобы тотчас ракетой вылететь из воды с диким воплем, который, наверно, было слышно за километр. Бедняга плюхнулся обратно в воду и с еще более громким воплем снова прыгнул вверх. Упал и, уже не в силах встать, дополз до берега, волоча ноги по дну. Подбежав к нему, я увидел, что его колотит дрожь; весь белый, он дышал так, словно только что пробежал два круга по стадиону. То ли электрический разряд на него так подействовал, то ли он просто перепугался — не знаю, во всяком случае больше я в этом заливе не купался.
Среди наделенных электрическими органами рыб, пожалуй, больше всех известен электрический угорь, который, как ни странно, систематически относится вовсе не к угрям, а к карпообразным. Эти крупные, темной окраски рыбы живут в реках Южной Америки, достигая свыше двух метров в длину при толщине с бедро человека. Конечно, многие рассказы про них сильно преувеличены, тем не менее большой электрический угорь способен своим разрядом сбить с ног лошадь, форсирующую поток.
Во время моей экспедиции в Британскую Гвиану мне очень хотелось поймать и привезти в Англию электрического угря. Был случай, когда мы разбили лагерь у реки, кишевшей угрями, однако они укрывались в глубоких норах, вырытых водой в каменистых берегах. Большинство этих нор сообщалось с воздухом промоинами. Подойдешь к такой промоине и потопаешь ногами — раздраженный угорь издает странный рыгающий звук, словно под землей у ваших ног притаился увесистый кабанчик.
Сколько я ни старался, электрические угри не шли мне в руки. Но вот однажды вместе с моим товарищем и двумя индейцами я отправился за несколько километров в деревушку, жители которой славились как завзятые рыболовы. Мы приобрели у них различных животных, в том числе совсем ручного древесного дикобраза. А затем, к моей великой радости, нам принесли электрического угря, заточенного не в слишком прочную на вид корзину. Поторговавшись, мы закупили всю эту живность, погрузили в лодку и направились обратно к своей базе. Дикобраз сидел на носу, с увлечением наблюдая сменяющиеся пейзажи; перед ним стояла корзина с угрем. На полпути к базе угорь вырвался на волю.
Первым это заметил дикобраз. Явно приняв электрического угря за змею, он удрал с носа лодки и попытался вскарабкаться мне на голову. Вырываясь из его когтистых объятий, я вдруг увидел, что угорь решительно направился в мою сторону, и исполнил акробатический трюк, на какой в жизни не считал себя способным. Держа в руках дикобраза, я из сидячего положения подскочил прямо вверх и, пропустив угря, приземлился на то же место, нисколько не нарушив равновесия утлой лодчонки. Перед моим внутренним взором отчетливо встал эпизод с греческим пареньком, который наступил на электрического ската, и мне отнюдь не улыбалось пережить по милости угря нечто подобное. К счастью, никого из нас не ударило током, так как все попытки водворить угря обратно в корзину кончились тем, что он выскользнул через борт в реку. Не могу сказать, чтобы меня это безмерно огорчило.
Помню, как мне в зоопарке довелось кормить электрического угря, обитавшего в бассейне. Смотреть, как он управляется с добычей, было очень интересно. Полутораметровый верзила запросто приканчивал двадцатисантиметровых рыб, которых ему подавали живьем. Поскольку он умертвлял их мгновенно, меня не мучили угрызения совести. Угорь явно знал свои часы кормления и начинал плавать взад-вперед по бассейну с монотонностью караульных, вышагивающих перед королевским дворцом в Лондоне. Как только в бассейне появлялась добыча, он застывал на месте, не сводя с нее глаз. Подпустит сантиметров на тридцать — радиус действия его электрической машины — и вдруг начинает дрожать, словно во всю длину его темного тела заработал генератор. Не успеешь и глазом моргнуть, как его жертва, буквально осаженная на ходу, уже мертва и медленно всплывает кверху брюхом. Угорь подходил вплотную, разевал пасть, и рыба исчезала в его чреве точно в шланге пылесоса.
Благополучно справившись с задачей на электричество, я обратился к другой области — медицине. Объявил, что дальше речь пойдет об анестезии, и увидел на лице капитана еще большее недоверие, чем прежде.
Есть среди ос охотницы, которых можно назвать хирургами мира животных. Причем операции они проводят с таким искусством, что любой наш хирург может позавидовать. Охотницы представлены многими видами, но поведение большинства сходное. Самки некоторых видов сооружают для своего потомства гнездо из глины, аккуратно разделенное на ячейки длиной с полсигареты, шириной около пяти-шести миллиметров. Но прежде чем отложить яйца и закупорить ячейки, надо выполнить еще одно дело. Ведь вылупившейся из яйца личинке нужна пища, пока не придет время ей завершить свое превращение в осу. Самка могла бы запасать умерщвленную добычу, но такой корм успеет испортиться до появления личинок. И пришлось осам усвоить другой способ. Излюбленная добыча дорожных ос — пауки. Самка хищным коршуном набрасывается на ничего не подозревающую жертву и без промаха вонзает свое жало так, что совершенно парализует ее. Подхватив обездвиженного паука, она несет его к гнезду, прячет в ячейку и откладывает на нем яйцо. Если пауки очень мелкие, их может поместиться до семи-восьми в одной ячейке. Удостоверившись, что потомство обеспечено нужным запасом корма, оса запечатывает ячейки и улетает.
В жутких осиных яслях недвижимые пауки могут пролежать до семи недель, на вид абсолютно мертвые. Вы можете рассматривать их через лупу, трогать пальцами — никаких признаков жизни. Лежат, будто продукты в холодильнике, в ожидании, когда вылупятся крохотные личинки дорожной осы и примутся их уписывать.
Капитан явно был слегка потрясен, представив себе, как его, обездвиженного, кто-то не спеша поедает, а посему я поспешил перейти к другому, более симпатичному примеру, остановившись на очаровательнейшем и чрезвычайно изобретательном крохотном создании — водяном пауке. Человек лишь относительно недавно придумал устройства, позволяющие ему подолгу находиться под водой, и одним из первых шагов на этом пути было изобретение водолазного колокола. Водяной паук за много тысяч лет до этого разработал свой собственный способ, чтобы проникнуть в подводное царство. Во-первых, он преспокойно плавает под водой, неся на брюшке и на ногах некое подобие акваланга — пузырьки воздуха, позволяющие ему дышать в толще воды. Уже одно это надо признать выдающимся достижением, но паук пошел дальше: он сплетает себе под водой домик из паутины в виде опрокинутого бокала, прочно прикрепленного к водорослям. Снова и снова поднимаясь к поверхности за пузырьками воздуха, паук наполняет ими свой воздушный колокол, в котором живет и дышит так же безмятежно, как его сородичи на суше. Во время брачного сезона самец присматривает себе самку, сооружает рядом с ней домик и — видимо, не чуждый романтики — соединяет оба жилища подобием потайного хода, после чего пробивает брешь в стене дома возлюбленной, так что запасенный ими воздух смешивается. В необычной подводной обители паук ухаживает за паучихой, они сочетаются браком и живут вместе, пока из коконов не вылупятся паучата, которые покидают отчий дом, чтобы начать самостоятельную жизнь, унося каждый по пузырьку родительского воздуха.
Мой рассказ о водяном пауке увлек и позабавил капитана; волей-неволей ему пришлось признать, что я выиграл пари.
Приблизительно через год мне довелось беседовать с одной дамой, которая уже после меня совершила плавание на том же пароходе.
— Очаровательный человек, правда? — воскликнула она, когда речь зашла о капитане.
Я вежливо поддакнул.
— Наверно он был очень рад, когда перевозил вас с вашим грузом, — продолжала дама, — Он ведь так любит животных! Представляете себе, однажды вечером мы не меньше часа слушали как завороженные его рассказы о всяких научных изобретениях вроде радара и так далее и о том, как животные задолго до человека додумались до всех этих вещей. Это было так интересно, так интересно! Я даже посоветовала ему записать свой рассказ и выступить с ним по радио.
В свое время мне довелось наблюдать весьма необычную группу беженцев — необычную, ибо в нашей стране они появились не потому, что бежали от религиозных или политических преследований. Чистая случайность привела их к нам и спасла от полного истребления. Они были последними представителями рода, всех остальных членов которого давным-давно выследили, убили и съели. Речь идет о милу, или оленях Давида.
Первым открыл их для науки французский миссионер, патер Давид, живший в Китае в середине прошлого века. В то время Китай, если говорить о фауне, был так же мало изучен, как великие леса Африки, и патер Давид, страстный натуралист, все свободное время собирал образцы флоры и фауны, отправляя их в парижский музей. В 1865 году он попал в Пекин, и здесь до него дошли слухи о каких-то необычных оленях в расположенном к югу от города Императорском парке. Парк этот не одно столетие был местом охотничьих и других забав китайских императоров. Обширная территория за семидесятипятикилометровой высокой оградой тщательно охранялась; никому не разрешалось даже приблизиться к ограде. Рассказ о диковинных оленях до того заинтриговал французского миссионера, что он решил — охрана не охрана — проникнуть в парк и своими глазами посмотреть на этих животных. Наконец выдался благоприятный случай, и, лежа на верху стены, патер увидел пасущихся среди деревьев запретного парка копытных, в том числе стадо оленей, подобных которым он еще никогда не встречал. Перед ним был несомненно неизвестный вид.
Выяснилось, что эти олени строго охраняются; всякое покушение на них чревато смертной казнью. Патер Давид понимал, что на официальную просьбу предоставить хотя бы один экземпляр последует вежливый отказ китайских властей; оставалось прибегнуть к другим, не столь легальным способам добыть желаемое. Он установил, что сторожа потихоньку пополняют свой скудный паек свежей олениной. Отлично сознавая, какая кара им грозит, если их обвинят в браконьерстве, они упорно отвергали все просьбы миссионера продать ему шкуры и рога убитых животных, вообще любой предмет, способный послужить уликой против них. Но патер Давид не сдавался и в конце концов достиг цели. Нашлись сторожа, которые были то ли храбрее, то ли беднее других, и они сбыли французу две шкуры. Торжествуя, он поспешил отправить драгоценную добычу в Париж. Как он и ожидал, оказалось, что речь идет о совершенно новом для науки виде. В честь ученого патера вид получил наименование Elaphurus davidanus.
Естественно, как только европейские зоопарки проведали о новом олене, им захотелось обзавестись редкостным животным. После долгих переговоров китайские власти без особого энтузиазма разрешили вывезти в Европу несколько экземпляров. Кто мог подозревать тогда, что тем самым был спасен вид! В 1895 году, через тридцать лет после того, как мир узнал об олене Давида, при разливе реки Хуанхэ под Пекином была разрушена стена Императорского парка. Наводнение погубило посевы на большой площади, крестьянское население голодало. Разбежавшиеся по округе олени были вскоре перебиты местными жителями. Немногих уцелевших особей съела охрана во время Боксерского восстания. Китайская популяция оленей целиком погибла, осталась лишь горстка оленей, разбросанных по зоопаркам Европы.