Познакомившись с уже прибывшими туда двумя другими немецкими учеными— Иоганном Гмелином и Герхардом Миллером, Стеллер решил начать изучение растительности Сибири, начиная с Иркутска. Ему удалось собрать и описать 11 тысяч видов растений. Ожидая с сентября 1740 до мая 1741 года на Камчатке отплытия корабля, Стеллер даром времени не терял. Его «Описание Земли Камчатской», написанное в те годы, увидело свет только через 28 лет после его смерти, а именно в 1774 году во Франкфурте-на-Майне.
В последующем затем морском путешествии Стеллер безусловно побывал в таких местах, где водятся белые и бурые медведи, тем не менее он их во время своих коротких вылазок на сушу ни разу не видел; на острове же Беринга, где он провел ту ужасную зиму, когда всех кругом косила цинга, их не было. Зато на Камчатке живут бурые медведи, которых, как он указывает в своем сообщении, было тогда великое множество. И были они «ручными, миролюбивыми и приветливыми». Дальше он повествует о том, что весной медведи скапливаются возле устьев рек и ловят рыбу, ловко выбрасывая ее на берег. Подобно собакам, они съедают одни только головы, а остальное оставляют лежать. Случается, что они вытягивают на берег рыболовные сети и разграбливают их. «Когда местный житель издали увидит медведя, он тотчас же его окликает, заговаривает с ним и просит не нарушать дружбы. Впрочем, девицы и старые женщины на медведей не обращают никакого внимания, собирая на торфяниках ягоды прямо рядом с ними. И те их не трогают. Если медведь и направится к одной из них, то только затем, чтобы отнять ягоды и съесть, а не чтобы напасть. Они вообще на людей не нападают, разве что вспугнутые ото сна. Правда, иногда они набираются нахальства и вламываются в дома, где все перерывают вверх дном. Камчадалы убивают их стрелами из пука или выкапывают осенью и зимой из берлог, пронзив предварительно копьями сквозь землю».
Волки на Камчатке испокон веков водились в изобилии. По своей окраске и размерам они ничем не отличаются от европейских. Правда, известны случаи, когда на Камчатке встречали и совершенно белоснежных волков. Если женщина рожала двойню, то у камчадалов считалось, что причиной тому является волк, что именно он тайный отец второго ребенка. Поэтому рожать близнецов считалось большим грехом.
Домашние ездовые собаки на Камчатке питаются в основном рыбой. С весны и до поздней осени никто о них не заботится, и собаки целыми днями караулят возле рек, вылавливая рыбу, притом очень ловко и сноровисто. Но зимой их запрягают в нарты, потому что они способны бежать по снегу даже там, где любая лошадь наверняка провалится. Упряжка всего лишь из четырех собак с легкостью везет трех взрослых людей и 30 килограммов поклажи. С их помощью человек на не слишком нагруженных санях может проделать за день по глубокому снегу и бездорожью от 30 до 40 километров, а при благоприятных условиях даже от 80 до 140 километров!
Что касается Георга Стеллера, то он на собачьей упряжке добрался до мыса Лопатки — южной оконечности полуострова Камчатка. А затем в огромном марш-броске пересек полуостров и за десять дней добрался до Петропавловска, где находились корабли экспедиции.
Зимой собаки питаются тем же, что и люди: вонючей рыбой, которая заквашивается в больших ямах. И люди и собаки поглощают такое блюдо с завидным аппетитом, хотя от него и «разит, как от самой настоящей падали ипи другой гадости, от которой европейцу может сделаться дурно, или он наверняка способен заработать хоперу». По утрам, перед отъездом, собакам дают твердый сухой корм, а именно вяленую рыбу.
«А поскольку такая вяленая рыба состоит в основном из костей и зубов, то у жадно хватающих еду собак часто можно увидеть окровавленные пасти. Впрочем, они не всегда ждут, когда их угостят, а сами добывают себе пропитание форменным разбоем, пожирая ремни и продовольственные запасы своего хозяина всюду, где им только удается до них добраться. Они умеют влезать по лестницам не хуже людей, забираются по ним в продовольственные склады и утаскивают все, что в состоянии унести. Но что смехотворно в их поведении — это то, что они никому не дают спокойно сходить по своей нужде в кусты. Приходится брать с собой палку и размахивать ею во все стороны, потому что собаки подбегают и начинают драться за экскременты. И в то же время камчатская собака никогда не дотронется до хлеба даже в состоянии крайнего голода».
Со старых или погибших собак сдирают шкуру. Чем длиннее шерсть, тем ценнее собака. Одежда из собачьих шкур не только очень теплая, но и необыкновенно ноская. Ее можно носить по меньшей мере четыре года, в то время как шкуры ездового оленя хватает не больше чем на одну зиму, к тому же она страшно линяет.
Там же, на Камчатке, Стеллеру удалось выяснить, почему местные жители не болеют цингой. Весной они выкапывают особые луковицы широко распространенного в тех местах растения — лилии сараны, шинкуют их и засаливают в кадушках. Зимой это изделие добавляется к обычному рыбному питанию. Стеллер захватил с собой на время своего морского путешествия порядочный запас такой квашеной сараны. И запасенный таким образом витамин «С» наверняка спас его от смерти, во всяком случае сохранил ему здоровье и работоспособность, так что он сумел сделать и описать все свои открытия и наблюдения.
Итак, в мае 1741 года два вновь построенных корабля «Святой Петр» и «Святой Павел» вышли наконец в море. Но уже 20 июня они потеряли друг друга. Стеллер, не отрываясь, обшаривал подзорной трубой горизонт в поисках суши, и, по-видимому, первый увидел при ясной погоде Кордильеры Аляски. Ему не терпелось продолжить свои биологические исследования. Однако капитан корабля Витус Беринг имел другие намерения и вскоре приказал сняться с якоря и возвращаться назад. Стеллер был до крайности возмущен таким решением и в конце концов настоял на том, чтобы командир корабля дал ему хотя бы десять часов на обследование острова Каяк, где кораблю все равно надо было пристать, чтобы пополнить запасы пресной воды. Всего десять часов — после приготовлений, продлившихся десять лет! Но Стеллер за это время обнаружил на острове 160 новых видов растений, собрал сведения о местных жителях, которые в страхе от него убегали, записал множество наблюдений и только после этого вернулся на корабль.
Витусу Берингу в то время было уже шестьдесят лет, чувствовал он себя неважно и был подавлен. На обратном пути он открыл и нанес на карту цепочку Алеутских островов. В сентябре и октябре погода становилась все хуже, начались шторма, даже ураганы. Почти все люди на корабле страдали от цинги — ведь ни капитан, ни команда не верили в целебность месива, которое возил с собой Стеллер. В конце концов сильный вал опрокинул «Святого Петра» и посадил его на мель. Все надеялись, что находятся у берегов Камчатки, но вскоре выяснилось, что они попали на остров, который и по сей день носит имя Беринга.
Выбраться на берег оказалось трудно. Якоря были сорваны, и матросы считали, что все неудачи происходят из-за того, что на корабле оставалось два трупа, которые собирались захоронить на суше. Пришлось привязать к их ногам по ядру и бросить за борт.
И тем не менее прошло еще шесть дней, прежде чем удалось разгрузить корабль и перетащить все необходимое на берег. Стеллер вместе с судовым врачом построил себе шалаш, накрыв его сверху двумя пальто и старым одеялом; отверстия, оставленные для вентиляции на ночь, заткнули убитыми песцами, «которых мы в этот день добыли и которые целыми кучами валялись вокруг. К полуночи разразилась сильная метель, крышу нашу сорвало, и нас самих выгнало из шалаша. Тогда мы принялись собирать плавник, подтащили его к продолговатой яме, напоминавшей могилу, рассчитанную на двух персон, и решили в ней переночевать. Сверху мы перекрыли ее плавником, на который навалили свою одежду, пальто и одеяла, а чтобы хоть немного разогреться, разожгли костер. Затем мы снова улеглись спать, так что и эта ночь, слава тебе господи, закончилась относительно благополучно».
В отличие от белых медведей у песцов летом нарастает темная шерсть. А поскольку летом для них находится больше корма, они в это время бывают отнюдь не такими назойливыми, как зимой
На другой день было сооружено еще несколько подобных «квартир», куда принялись стаскивать многочисленных больных с корабля.
«Некоторые из них, например, канонир, попав на свежий воздух, тут же умирали, другие умирали в лодках, пока их перевозили, или на берегу сразу же по прибытии. Повсюду вокруг можно было увидеть одни лишь жуткие, душераздирающие картины. На трупы, еще до того как их успевали захоронить, набрасывались песцы, отрывая от них куски тела. Да что там: песцы не боялись подбираться вплотную даже к живым, но беспомощным и больным людям, которые лежали на пляже без всякого прикрытия, и обнюхивали их, словно собаки. А эти несчастные кричали — кто от холода, кто от голода и жажды, потому что у многих из-за цинги рот превратился в нечто совершенно ужасное — десны разрушились, почернели и, словно диковинная кровоточащая губка, покрывали все зубы, так что есть было абсолютно невозможно, и к тому же боль становилась с каждым днем все нестерпимей.
Песцы (Lagopus), которые теперь собирались вокруг нас неисчислимыми стаями, при виде людей становились вопреки своим привычкам и натуре все смелее и одновременно нахальнее, а затем настолько обнаглели, что принялись растаскивать всю нашу поклажу в разные стороны; они разгрызали кожаные подметки ботинок, разрывали и рассыпали мешки с провиантом, у одних утаскивали сапоги, у других чулки, брюки, перчатки, сюртуки и прочие вещи. Ведь сторожить наш скарб было некому — здоровых людей было мало. Даже железную и прочую утварь, совершенно непригодную им в пищу, они тем не менее не оставляли без внимания и старались оттащить подальше. Начинало казаться, что эти противные зверюги будут досаждать нам все больше и больше по мере того, как привыкнут к нам. Так оно и случилось. Чем больше мы их убивали, и, желая отомстить за набеги, по-страшному увечили отловленных на глазах у всех остальных, а потом с отрезанными ушами и хвостами, выколотыми глазами, наполовину зажаренных отпускали на волю, чтобы другим неповадно было, тем наглее и навязчивее становились остальные; они стали проникать даже в наши жилища и красть все, до чего им только удавалось добраться.
Камчадалы за высеканием огня. Рисунок из книги Георга Стеллера
И все же порой они заставляли нас и смеяться сквозь слезы, принимая самые умилительные и забавные позы, удивительно напоминая при этом проказливых мартышек.
Несколько здоровых людей отправились на охоту, и им удалось добыть пару каланов. Из их мяса они приготовили различные вкусные блюда и были рады, что смогли таким образом избавиться от необходимости есть вонючих, гадких песцов. Дорогой же каланий мех мь. рассматривали в тот момент как ненужные, не имеющие никакой ценности отходы, а поскольку ни у кого не было охоты просушивать и обрабатывать шкуры, они валялись в течение многих дней по углам, пока не были утащены вездесущими песцами».
Витус Беринг 8 декабря 1741 года скончался.
Георг Стеллер в эту ужасную зиму доказал, что он настоящий самоотверженный исследователь. Нередко ему угрожала смертельная опасность. Он разъезжал по острову, открывал новые, никому неизвестные виды животных, препарировал их и описывал.
На этом острове обитали удивительные животные. Некоторые из них никогда еще не видели человека — различные водоплавающие птицы, морские котики и неисчислимые стада сивучей. В то же самое время он открыл названную позже его именем морскую корову, о которой упоминалось в начале главы. Ему удалось одну из них убить, вытащить на берег и взвесить ее печень, легкое и другие огромные органы, изготовил он и рисунок морской коровы.
А песцы тем временем все больше смелели: «Ночью, когда нам приходилось заночевать в открытом поле, они стаскивали с нас шапки и подложенные под голову перчатки, старались стянуть теплые бобровые одеяла и шкуры, которыми мы укрывались. Стоило нам прилечь и сделать вид, что мы спим, они сейчас же подкрадывались и обнюхивали наши носы, стараясь определить, живы мы или мертвы. Если при этом еще задержать дыхание, они тут же пытались цапнуть за нос… С одним матросом случилась жуткая история: ночью он проснулся и, чтобы не вылезать из палатки на холод, решил, стоя на коленях, помочиться через входной люк; внезапно песец поймал его оголенную часть тела и, невзирая на отчаянный крик матроса, не желал отпускать ее…»
Поскольку «Святой Петр» так прочно сел на мель, что его и следующей весной не удалось сдвинуть с места, то решено было разобрать его на части и построить из них новый, но уже небольшой корабль. В августе 1742 года оставшиеся от команды 46 человек (в начале экспедиции их было 76) двинулись назад, на Камчатку. К сожалению, командовавший на сей раз кораблем лейтенант разрешил Георгу Стеллеру захватить с собой не больше 10 пудов груза. Через четыре дня вдали замаячил берег Камчатки, и 26 августа 1742 года они вернулись к месту своего отплытия. А там давно уже считали корабль пропавшим, и личное имущество команды было распродано. Как же они были рады, что захватили с собой 900 ценных каланьих шкур! Стеллеру досталось 80 из них.
Второй корабль экспедиции — «Святой Павел», вскоре после того как потерял из виду «Святого Петра», достиг североамериканских берегов. а именно побережья Аляски. 17 июля боцман Дементьев с десятью вооруженными матросами отправился на лодке к берегу, чтобы поискать людей. Они там явно должны были быть, потому что в отдельных местах поднимался к небу дымок. Когда по истечении шести дней от Дементьева не поступило никаких вестей, капитан корабля Чириков выслал вслед за ним вторую лодку с тремя членами команды. Но и она не вернулась. Никогда никому не удалось узнать, что стряслось с этими людьми. Поскольку у командира корабля других лодок в запасе не было, а следовательно, и не оставалось возможности попасть на берег, ему пришлось возвращаться назад, на Камчатку. Он проплыл мимо цепочки Алеутских островов, обмениваясь с тамошними жителями подарками, и проследовал мимо острова Беринга, не подозревая, что именно там его ожидает в полном отчаянии команда «Святого Петра». На корабле Чирикова тоже шесть человек умерло от цинги, так что в обшей сложности он потерял 19 человек.
В Петропавловске-на-Камчатке капитана Чирикова вынесли на берег уже тяжелобольного; однако за зиму он настолько оправился, что мог ходить, хотя его и качало из стороны в сторону. Он решился еще раз выйти в море, чтобы поискать Беринга и Стеллера, но в конце концов отправился в Охотск. А шесть недель спустя в Петропавловск прибыла команда со «Святого Петра».
Смертельно больной Чириков выехал в Петербург. Там он был представлен царице Елизавете Петровне и высочайшим повелением повышен в чине, но когда он скпонился над рукой своей повелительницы, то сильно закашляйся, и из горла у него хлынула кровь, что привело его в крайнее смущение. Спустя некоторое время он скончался.
А Георг Стеллер умер на обратном пути. Ему не пришпось больше увидеть Петербурга, не говоря уже о его далекой родине.
В течение последующих десятилетий русские проникали все дальше на Восток — в Сибирь, на Камчатку и через Берингово море в Северную Америку. Плавали они также через Копенгаген, мимо Бразилии, мыса Горн, Гавайских островов к острову Кадьяк, находящемуся недалеко от берегов Аляски, построили форт Ново-Архангепьск с собственной школой, церковью и лабазами и все расширяли свою торговлю пушниной [12]. Комендант форта Александр Баранов женился на индеанке. Их дочь унаследовала голубые отцовские глаза и гордые, словно чеканные, черты лица матери. Баранов нанял для нее немецкую монашенку в качестве воспитательницы.
Другой русский посланец, Николай Резанов, отправился в 1806 году на своем корабле в калифорнийское Сан-Франциско, столицу тогдашней Новой Испании. Губернатор Сан-Франциско дон Луи принял русского гостя в своем скромном доме весьма радушно. Они общались между собой наполовину по-русски, наполовину по-испански с добавлением французского и латыни и тем не менее прекрасно друг друга понимали и очень подружипись. Преподносились взаимные подарки. После долгих переговоров русские получили разрешение основать в северной провинции свои поселения. Однако не эти переговоры послужили причиной столь затянувшегося пребывания русских в Сан-Франциско. Дело было совсем в другом. Жена Резанова, богатая, отнюдь не моподая и не слишком-то красивая дама, за несколько лет до описываемых событий скончалась в Петербурге. Теперь же его сердце воспылало страстью к шестнадцатилетней Консепсьон, одной из дочерей губернатора, отца пятнадцати детей. Именно она и ее мать склонили губернатора к тому, чтобы разрешить русским вопреки испанским предписаниям торговать в Калифорнии. Полюбив друг друга, молодые люди решили пожениться. Однако сразу же возникли серьезные помехи: он был православным, она католичкой. Услужливые францисканские патеры посоветовали влюбленным обвенчаться тайно. Сами же тем временем послали депешу в Рим с просьбой, чтобы папа в виде исключения дал разрешение на подобный смешанный брак. После обручения Резанов отправился на «Юноне» в Петербург, с тем чтобы вскоре вернуться. Под громкие звуки салюта он отчаливал от берегов Сан-Франциско, а донна Консепсьон, стоя на крепостной стене, махала ему вслед кружевным платочком…