Все очень радовались — не надо было тащиться с тяжелой лямкой и километры бежали за километрами, не требуя людских усилий.
Путешественники отдыхали. Кто курил и разговаривал, кто занимался починкой разорванной обуви.
Петюха подкладывал дрова под большой медный котел, в котором варился чай, и собирался чистить картошку.
Пробежали лесистый мысок, и за ним ветер вдруг переменился и шквалом ударило сбоку. Илимку качнуло так сильно, что многие не устояли на ногах. Котел пролился и едва не обварил Петюху. Парус повернуло боком.
Рулевой делал тщетные попытки спустить его, но веревка застряла в блоке мачты, и парус не опускался.
Новый удар ветра повалил илимку на бок. Волна хлестанула за борт, потоком вкатилась вовнутрь.
Перепуганный Петя, не выпуская из рук ножа, приготовленного для картошки, как котенок, вспрыгнул на крышу к мачте подальше от коварной волны!
Рулевой топором отрубил веревку, но она застряла прочно и не спускала парус.
А с реки в пыли дождя уже мчался новый напор урагана. Тогда Петя ножом хватил веревки, привязывавшие парус к нижней рее[3]. В налетевшем шквале освобожденный парус со свистом взвился наверх и затрепетал гигантским флагом.
Илимка выпрямилась и вышла из опасного положения.
Петя был очень горд собой. Вот он какой! Даром что повар, а целый корабль от беды избавил!
Но о перепуге своем молчал…
¦
Решили ребята устроить рыболовную снасть, которой промышляют по Енисею. Давно уже не было ни дичи, ни рыбы, а консервы приходилось беречь.
И принялись налаживать самолов под руководством опытного Володи.
К прочной нетолстой веревке привязали ряд шнурков с крючками. Шнурки сантиметров по 50 длиной. Вышло, что на каждый метр веревки приходилось по три крючка. Крючки были крупные, без зазубрин и острые как иголки. Навязав к поводкам, ребята подточили крючки подпилком. К основной веревке прикрепили каменное грузило.
— Вот, ребятки, — говорил Володя, — ежели бы теперь эту снасть да в воду пустить, то легла бы она на дно и никакого толку бы не вышло. А значит, надо к крючкам про-бочки привязать, чтобы держали они крюки на воде стоймя.
Так и сделали. И каждый крючок за изгиб приростили ниточкой к пробке.
Теперь самолов был окончен — на целых шестьдесят крючков!
Достали сухую ель, отпилили от нее сутунок величиною в шпалу и получился наплав.
Понравилась Николаю речка, глубоким устьем впадавшая в Тунгуску.
— Давай здесь самолов поставим!
Заплыли в лодке на стреж течения и перегородили устье крючками. Снасть утонула, и только привязанный к ней наплав указывал место, где был поставлен самолов.
— Утром вынем — посмотрим, — говорил Петя, — гребясь обратно на илимку, и рассказывал:
— Прибыльный этот способ, но только — хищнический. На самолов попадается стерлядь и осетр. Эта рыба ходит у самого дна, носом ил мутит и пищу себе отыскивает. И натыкается на крючок. Худо, что много при этом рыбы уходит израненной. Попадется плохо, раздерет себе бок и вырвется. И погибнет потом без пользы. Но по Енисею самоловами больше всего стерлядей и осетров ловят.
На берегу попался Николаю черный и блестящий камень. Руки пачкает, как карандаш, и легкий.
— Нет — не уголь, — решил Коля. — Давай профессору покажем!
Положил себе в карман, да и позабыл.
Утром, перед отправкой, поехали смотреть самолов, захватили с собой короткий багорчик, острый железный крюк, насаженный на шестик.
Поплавок был попрежнему на месте и, зацепившись за него, ребята вытащили конец веревки.
Первые семь крючков были пустыми. На восьмом, попавшись за брюхо, трепетала небольшая стерлядка.
— Вытягивай еще, вытягивай! — увлеченно настаивал Петя. Еще на трех удах оказались стерляди. Дальше пошли пустые крючки и осталось их всего четыре штуки, когда из-под лодки, покорно выплывая за поводком, в воде мелькнула огромная рыбина.
— Петька, багор! — еле успел выкрикнуть Николай.
Но рыбина болтнула хвостом, рванулась, лодку потащила вниз, веревка вырвалась из рук и один из пустых крючков ее глубоко впился Николаю в палец!
Вскрикнув от боли, парень успел перехватить поводок и сдержал тем крюк. Кровь полилась из пальца, ну другой рукой он поймал веревку и замотал за уключину. Рыба перестала тянуть, и лодка остановилась.
Выдернув крючок из пальца, Николай снова начал подтягивать к себе снасть, а Петюха стоил на борту, держа наготове багор.
Вот опять, медленно выплывая, показалась у лодки темная рыбья спина. Петя тихо подвел под рыбу багор и, что силы хватило, рванул его на себя.
Крюк глубоко пропорол добычу, а Петя слетел бы за борт, если бы колина рука не поймала его за пояс.
С минуту длилась ожесточенная борьба. Лодка плясала, рыба взбивала хвостом фонтаны брызг, ребята орали и тащили шест багра и веревку. И еле выволокли в легшую бортом на воду лодку двухпудового осетра.
Чудовище тяжело раздувало жабры, шевелило хвостом и из многих ран его обильно сочилась кровь. Ударом топора Николай прекратил его мученья.
На илимке все радовались вкусной еде и перевязали Николаю пораненный палец. Тут только вспомнил он о черном камне, забытом в кармане. Находкой заинтересовался профессор.
— Это — графит. Из него делают карандаши и особые сосуды, называемые тиглями. В тиглях при высокой температуре переплавляют металлы. Жаль, что этот кусок случайный, неизвестно откуда принесенный водой. Но присутствие его говорит, что и коренное месторождение этого ископаемого недалеко…
— А как же вы узнали, что оно недалеко, — заинтересовался Николай.
— А это видно по состоянию обломка. Он совсем не окатан водой и имеет острые края. А графит очень мягок и, вероятно, был бы разрушен, если бы перетаскивался рекой издалека. И, во всяком случае, был бы тогда закруглен и оглажен как галька.
— А правда, — спросил Николай, — что графит часто встречается там же, где и уголь?
— Правда, — ответил профессор, — потому что он нередко происходит из угля. Здесь на Енисейском севере, в древние времена истории земли образовались огромные залежи угля, занимая площадь в один миллион квадратных километров. Теперь говорят, что угли этой площади принадлежат Тунгусскому угленосному бассейну. В отличие от Кузнецкого бассейна, Черемховского или — в Европейской части Союза — Донецкого.
Если бы с тех пор на поверхности земли не было перемен, то к нашему времени сохранились бы несчетные количества угля. Но вскоре за образованием Тунгусского угольного бассейна на его территории начались большие вулканические извержения. Местность была разбита огромными трещинами из них вылилась на поверхность расплавленная каменная масса, которую называют лавой. Эта лава захватила, приблизительно, половину площади бассейна. На этом завоеванном пространстве большую часть углей лава сожгла, а другую превратила в графит. А сама толстыми пластами затвердела в горы.
Запасов углей Тунгусского бассейна мы еще не знаем. Но, вероятно, они велики. Если Кузбасс, имеющий площадь всего в 26 тыс. кв. км, содержит более пятисот миллиардов тонн каменных углей, то на площади в пятьсот тысяч кв. километров угля должно быть очень много.
Значительны, вероятно, и запасы графита. Находятся они по речкам Фатьянихе, Бахте и Курейке. На этой реке, отстоящей на сто пятьдесят километров к северу от Туруханска, уже много лет как работает графитовый рудник.
А теперь, как видите, графит мы находим и здесь, на Нижней Тунгуске.
— Ну, а как же в графит-то уголь перешел? — допытывался Петя.
— А видишь ли, в угле содержится, кроме вещества углерода, и много других смолистых и даже газообразных веществ. И если уголь попадет в соседство с раскаленной лавой, то нагреванием из него удаляются все летучие вещества и остается почти один углерод. Тогда уголь и образует графит.
— А стало-быть горы эти, — спросил Николай, — указывая на огромный хребет с плоской спиной, — произошли из лавы?
— Да, из расплавленной каменной массы. Иногда она выливалась потоками на поверхность, иногда же застывала в массивы на глубине. Горные породы, которые получились от застывания лавы, называются изверженными. Например — гранит. Обычно он — светлый, потому что в нем много белого минерала — кварца. А здешние изверженные породы — как видите — темные, почти черные, оттого что в них мало кварца. И называют их не гранитами, а траппом. Ну, а кроме изверженных пород еще какие бывают?
Петя смутился, а Николай поприпомнил и ответил:
— А, вот, что в воде осаждались. Из того песку и ила, которые реки в море сносят. Там на дне, слой за слоем, они отложились и, со временем, из рыхлых пород превратились в твердый камень…
— Это — осадочные породы, — добавил Петя.
— Молодцы, — похвалил профессор, — верно сказали! Ну, а какие вы знаете осадочные породы?
— Песчаник, — ответил Николай, — каменный уголь.
— Известняки, — добавил профессор, — глины и многие другие. В конце экспедиции все будете знать!
Этого уж никто не ожидал!
Тут под руку Николая попался карабин. Привстав в качавшейся лодке, он спустил курок. Пуля взрыла высокий фонтан воды, перед самым медвежьим носом.
Зверь испуганно фыркнул и повернул назад. Вторая пуля, просвистав над его головой, разбрызгала по берегу гальку. Третий раз выстрелить Николай не успел.
Хорька через борт рванулся в реку и от внезапного толчка Николай плюхнулся на дно лодки.
Медведь исчез в кустах, потрескивая сучьями.
Тогда, переглянувшись, все громко расхохотались…
— Ну, задал же он нам представление, — восхищался Николай.
— Кто же кого напугал-то больше? — допытывался Иван Николаевич, а Петя огорченно укорял Хорьку:
— И дернуло тебя дурака в воду прыгать! Был бы у нас медведь и тебе бы кусочек достался!
Для ночевки переплыли на остров, на широкую песчаную косу, где было не так много комаров. Развели жаркий костер, поужинали добытыми за день тремя рябчиками и крепко заснули.
¦
Утром оказалось, что они находятся перед высокими скалами, между которыми река текла, как в коридоре. Выше на лодке, к огорчению путешественников, итти было невозможно.
Течение сделалось стремительным, река рвалась через камни, шумела в перекатах, бешено ударялась об утесы.
Порешили дальше двигаться пешком, привязав перед входом в ущелье покрепче лодку, В заплечные мешки набрали провизии, спичек, кружки и котелок. Петя взял двухстволку, Николай карабин, а Иван Николаевич своего неизменного спутника — молоток, которым он отбивал от камней образцы.
Уже при входе в теснины почувствовался холод, который при легком ветре делался пронизывающим.
По обоим берегам тянулись удобные для ходьбы террасы. Выше недоступными стенами вздымались берега ущелья.
Итти было очень интересно. За каждым поворотом реки открывалось что-нибудь новое. То причудливо нависшие крутые утесы, то водопадами низвергающаяся река.
Становилось все холодней и холодней, словно путешественники спускались в какой-то погреб.
Завернув за один кривляк, из-за которого тянул туман, все остановились, пораженные невиданным зрелищем.
С обоих берегов, спускаясь к воде, сверкали горы льда! Синей морщиной извивалась трещина, открывая огромную толщину ледяных пластов.
Между льдами неслась река, и вода ее казалась черной от белизны берегов.
Петя немного даже оробел. А Николай вопросительно смотрел на Ивана Николаевича, ожидая раз’яснения.
Лед оказался очень толстым, метров на семь, и весь спаянным из отдельных пластов.
— Это зимняя наледь, — решил Иван Николаевич, — она не растает и до следующей зимы! Речка здесь мелкая и примерзает до дна. Поверх ее льда выступают грунтовые подземные воды и замерзают ледяным слоем. Ударит мороз и опять выступят новые порции воды и смерзнутся коркой. Так за зиму и растет эта наледь, образуя к весне толстый ледяной пласт…
— Ишь, словно ледяные ворота! — сравнил Николай.
— Постой, постой, — вспоминал Петюха, — кто это нам про реку с такими воротами говорил? Да тунгусы! И, помнишь, пугали еще, что на этой речке полоумный якут живет? Который жену свою угробил и всякого приходящего из винтовки стрелять обещал?
— Ну, винтовка у нас и своя неплохая! — похрабрился Коля.
А все-таки мрачное ущелье, туманом дышащие льды, грохот реки и отвесные скалы обрывов не очень-то веселили!
После льдов дорога сделалась трудной. Карниз по краю реки стал узким, местами заваленным глыбами камня. Итти приходилось очень осторожно, чтобы не сорваться в воду.
И все-таки, путники бодро шагали вперед, подгоняемые жадным любопытством — а что же будет дальше?