— Жан Бургей, именем его величества императора за ваши отличные боевые действия я присваиваю вам звание кавалера ордена Почетного легиона[130]. Генерал Боске, извольте вручить новому кавалеру причитающиеся ему знаки отличия и обнимите его от моего имени… Больше у меня нет сил!
Оторва, умирающий Оторва услышал его. Радость от этой нежданной высокой награды возвратила храбреца к жизни. Весь обожженный, он смотрел невидящим взглядом, но смог выпрямиться, и его правая рука — не рука, а сплошная рана — коснулась лба в попытке отдать честь.
Боске обхватил молодого человека за плечи, поддерживая почти на весу, и поцеловал.
— Именем императора, — произнес он, — и от имени главнокомандующего прими этот крест, которым я счастлив украсить грудь такого героя, как ты!
У Оторвы перехватило горло, он едва дышал и не мог произнести ни слова. Минутная бодрость покинула его в тот миг, когда к опаленным клочьям его куртки прикрепили красную ленту.
Качнувшись, Жан упал на руки сияющего Буффарика, который прокричал ему своим зычным голосом:
— Не тушуйся, голубок… все пройдет… оклемаешься и вернешься к нам. Маршал приложил к твоим ранам такой пластырь, который вылечит их все до одной.
Часть вторая
АДСКИЙ ДОЗОР
ГЛАВА 1
Крым. — Его стратегическое значение. — Херсонесское плато. — Опасения русских. — Корнилов и Тотлебен. — Оборона экспромтом. — Прибытие англо-французской армии. — Позиции сторон. — Траншеи. — Подготовка бомбардировки и штурма.
Полуостров Крым, расположенный в северной части Черного моря и связанный с континентом Перекопским перешейком, невелик по площади. Его поверхность — всего двадцать шесть тысяч квадратных километров, то есть четыре французских департамента[131].
Такая малость, казалось бы, в этой колоссальной московской империи, которая превосходит, и намного, все остальные европейские государства вместе взятые![132]
Однако значение этой маленькой территории очень велико. Благодаря своему положению среди вод Черного моря она является полной хозяйкой этого большого водного пространства, которое омывает обе части Турции, дунайские княжества и Кавказ и в которое впадают Днепр и Дон, крупные артерии России на юго-западе.
Хозяева Крыма всегда будут хозяевами Черного моря.
Не случайно стремление обладать этим маленьким полуостровом неотступно преследовало тех, кто хотел царствовать в старом Понте Эвксинском[133], начиная с милетцев[134], Митридата[135], византийцев[136], генуэзцев[137], турок и кончая русскими, теперешними хозяевами Крыма.
Крым — в каком-то смысле крепостные ворота Южной России, а Севастополь — ворота Крыма.
В юго-западной части полуострова расположена возвышенность, которая продолжается в море в виде остроконечного мыса, освещаемого маяком. Это — мыс Херсонес, образующий вершину треугольника, омываемого с двух сторон морем и отгороженного у своего основания — на востоке — грядой скал, которую русские называют Сапун-горой.
Этот треугольник — Херсонесское плато. Его площадь — примерно сто двадцать пять квадратных километров.
Плато это, которому суждено было стать историческим, в течение долгих месяцев будет служить ареной битвы четырех европейских держав: России, Турции, Англии и Франции; здесь развернутся ожесточенные сражения.
В самой высокой своей точке плато достигает трехсот метров над уровнем моря; возвышения и низины ориентированы в направлении на юго-запад и северо-восток.
Берег изрезан многочисленными бухтами; некоторые из них приобретут кровавую известность. Таковы Карантинная бухта, Английская бухта, Корабельная бухта, или Доки, и другие. Все бухты, кроме Карантинной, соединяют свои воды, образуя бухту Южную.
На левом берегу Южной, на площади длиной в две тысячи пятьсот метров и шириной в четыреста метров, и построен — притом всего лишь сто лет назад — город Севастополь.
Великолепный, пышный русский город, насчитывающий сорок с лишним тысяч жителей, располагается на горных склонах. Две прекрасные трассы — улица Морская и Екатерининская — пересекают его с севера на юг. Там и сям разбросаны бульвары, общественные и частные сады. Их могучим деревьям суждено быть искалеченными при обороне города. Нарядные каменные дома, роскошные магазины, административные здания, похожие на настоящие дворцы, — все это составляет грандиозный ансамбль, увенчанный золочеными куполами церквей.
На восточном берегу город разросся и давно уже перебрался через Южную бухту. На правом ее берегу поднялись склады, госпитали, казармы, обосновались доки[138] и стапели;[139] целый город — административный и флотский центр — вырос вдоль Корабельной бухты, перед которой возвышаются Малахов курган[140] и Зеленый холм.
Богатый, процветающий город производит впечатление изобилия и мощи. Правда, впечатление это скорее внешнее, особенно что касается мощи, — речь идет, разумеется, о защищенности города со стороны суши. Потому что если с моря стены и форты могут создать иллюзию надежной защиты, то для обороны Севастополя в случае штурма со стороны плато не было сделано ничего или почти ничего.
Произведены были лишь кое-какие подготовительные работы, окончательное выполнение которых требовало плана, людей, времени и денег.
Планы, как известно, всегда бывают в избытке. Людей в России достаточно. Однако когда идет война, то, как правило, не хватает времени, не говоря уж о деньгах.
К тому же никто не ждал атаки на Крым, ни, тем более, этой громоподобной победы союзников при Альме…
Русская армия отступает… Севастополь не защищен, а союзные армии находятся в пятидневных переходах от него.
Итак, при нехватке времени и денег вся надежда — на людей. Мужественные люди, и среди них — Корнилов[141] и Тотлебен[142], первый — вице-адмирал, второй в ту пору — подполковник инженерных войск.
Меншиков, потерпев поражение, не стал опрометчиво запираться в Севастополе. Он боялся, что его армию там блокируют, лишат продовольствия и в конце концов принудят к сдаче, и потому, дерзким броском оторвавшись от противника, отвел своих людей в тыл и занялся переформированием.
Главнокомандующим он назначил Корнилова, прикомандировав к нему Тотлебена, входившего в его штаб, и обратился к ним со следующими словами:
— Я даю вам двадцать пять тысяч бойцов… именем императора я предписываю вам защищать Севастополь не на живот, а на смерть… в ваши верные руки я передаю судьбу нашей Родины.
И Корнилов ответил просто:
— Не на живот, а на смерть!.. Мы выполним свой долг…
Меншиков уехал. Корнилов наделил Тотлебена всеми полномочиями для строительства укреплений.
В Севастополе объявили состояние боевой тревоги. «Отечество в опасности!..» Это пламенный призыв к патриотизму, к преданности, к самоотречению. Высокие слова, высокие понятия никогда не оставляют русских равнодушными.
Барабаны били, горны трубили, звонили колокола. Сердца трепетали, на глазах выступали слезы, руки сжимались в кулаки, возгласы, полные гнева и воодушевления, сотрясали город.
Всеобщий героизм! Солдаты, матросы, чиновники, рабочие, торговцы, лавочники, буржуа, старики, женщины и дети устремились на улицы с криками: «Мы будем защищаться!.. Не на живот, а на смерть! Да, не на живот, а на смерть!»
Сначала предстояло проделать самое неотложное: земляные работы. Следовало окружить город траншеями. За работу взялось десять тысяч человек. Землекопами они были неумелыми и неловкими, но патриотизм творил чудеса.
Арсеналы предоставили шанцевый инструмент[143]. Люди рубили деревья, изготовляли туры[144] и фашины[145].
Затем толпа, направляемая офицерами и солдатами инженерных войск, устремилась на незащищенные участки, где следовало построить бастионы[146]. Предводительствовала женщина, одетая в черное; в руках она держала российский флаг. Ее узнавали, приветствовали, за ней следовали с восторгом.
— Княгиня!.. Да здравствует княгиня!.. Да здравствует наша славная патриотка!
Вот и нужные участки. Скорее!.. Офицеры произвели разметку. За работу! Княгиня потребовала, чтобы ей была предоставлена честь первого удара заступом…
Потом толпа набросилась на твердую известняковую почву и принялась ее яростно долбить.
И это длилось часы, дни, ночи, без передышки, без устали, без отдыха.
Дама в Черном, в первом ряду работников, копала с остервенением, вся отдаваясь этой грубой и святой работе. И когда ее окровавленные руки не могли больше сжимать ручку саперной лопаты, когда, в изнеможении, она уже еле двигалась, она нашла в себе силы поднять российское знамя и гордо пронести его вдоль бесконечной линии земляных работ. Женщина была великолепна в своих черных одеждах, окутанная знаменем.
Звучный голос ее реял над толпой:
— Смелее, ребята, смелее!.. Да здравствует наш царь, да здравствует святая Русь!
Столько сил, столько трудов бросили на строительство укреплений, и результаты не замедлили сказаться.
Насколько хватало глаз, в землю уходили траншеи, тянулись насыпи, над землей поднимались бастионы, бесконечные линии окопов соединяли их и прикрывали с флангов. Оборонительные сооружения продвигались вперед…
Для фашин и туров давно уже не хватало дерева. Тогда в ход пошло все: доски, мебель, ящики, тюки, брусья — все годилось этим храбрецам, которые, кажется, готовы были в случае надобности укладывать в брустверы собственные тела. Одновременно к укреплениям подкатили пушки, уложили пирамидами ядра, подвезли бочки с порохом, прикрыли амбразуры[147] мешками с песком.
Эта гигантская работа длилась сто двадцать часов, то есть пять дней и пять ночей.
Защитники Севастополя сделали больше, чем было в человеческих силах.
Итак, когда все было готово, чтобы отразить нападение, когда в каждой амбразуре торчал ствол пушки, когда за каждой бойницей стоял боец, Корнилов призвал священников, чтобы они благословили армию и освятили оборонительные сооружения.
Священники, облаченные в расшитые рясы, обошли укрепления в сопровождении адмирала, ехавшего верхом. И когда молитвы были прочитаны и благословение получено, Корнилов, обращаясь к воинам, произнес следующие исторические слова:
— Дети мои, мы должны сражаться не на живот, а на смерть! Каждый из вас должен быть готов сложить здесь голову!.. Убейте первого же, кто дрогнет и побежит… если я прикажу отступать, убейте меня!
…Теперь отважным бойцам оставалось лишь ждать союзников.
Англо-французская армия вступила на Херсонесское плато двадцать шестого сентября. Два дня она потратила на то, чтобы подобрать и перевязать раненых, похоронить убитых. Ей понадобилось целых четыре дня, чтобы преодолеть двадцать пять километров, отделяющих высоты Альмы от Севастополя.
Правда, из боеприпасов и провианта у солдат было только то, что они несли в своих мешках. Все припасы оставались на кораблях, и снабжение армии на марше было делом долгим и трудным.
Так или иначе, но союзники потеряли время.
Возможно, такой полководец, как Наполеон, водивший свою армию в страшные походы, действовал бы по-другому.
Он без боя вошел бы в деморализованный Севастополь. Но кончилась бы на этом кампания? Конечно нет. Тем не менее это нанесло бы жестокий удар московскому колоссу[148].
В том, что марш этот оказался таким медленным, историки единодушно обвиняют англичан. Их черепашьи темпы, успевшие уже войти в пословицу, приводили французских офицеров и солдат в ярость.
Что бы ни предстояло делать, они никогда ни к чему не были готовы — ни к выступлению, ни к еде, ни к маршу, ни ко сну!.. Этот кошмар повторялся снова и снова: опять опоздали!
Во время перехода от Альмы до Севастополя их поставили впереди, боясь, что иначе они окажутся далеко в хвосте, позади, Бог знает где!
Непосредственно за ними шагали зуавы Боске, буквально наступая им на пятки.
Эти неутомимые ходоки ворчали, ругались и смеялись над англичанами, острили, веселили самых угрюмых и заставляли их забыть о трудностях похода.
— Привет! Эй, энглезы[149], поживей!
— Давай, милорд! Пошевеливайся!
— А ну, ноги в руки… Давай, давай!
— Раки вареные!
— Что, ноги заплетаются?
Англичане забавлялись и кричали в ответ:
— Боно!.. Французы боно!..
— Боно! Боно энглезы! — отвечали зуавы и маршировали на месте, печатая шаг.
Когда союзнические армии вступили наконец на Херсонесское плато, чудо уже совершилось — Севастополь был готов к обороне!
Теперь союзникам оставалось лишь приступить к регулярной осаде, которая, как казалось всем, должна была продлиться недолго.
Флоты обеспечили себе и подготовили под выгрузку два весьма удобных и надежных плацдарма. Англичане выбрали Балаклавский залив, расположенный на юго-западе плато, а французы — Камышовую бухту на юго-востоке от Севастополя.
На сушу выгрузили все нужное для материального обеспечения осады, боеприпасы, провиант. Пришлось наскоро соорудить причалы и склады, реквизировать[150] у населения повозки и организовать транспортировку военного имущества к предстоящему театру военных действий. Все это заняло немало времени, в течение которого воюющие стороны наблюдали друг за другом, ограничиваясь короткими перестрелками.
Русские, прикрываемые своими стрелками, продолжали неутомимо переворачивать землю.
Их укрепления составляли теперь две грозные полосы — одну на Корабельной, справа от Южной бухты, и другую — перед самым Севастополем.
Высшее союзное командование решило, что англичане приступят к осаде первой полосы и расположатся справа, а французы — к осаде второй и, следовательно, займут позиции на левом фланге осадной линии. Это и было сделано после многих попыток.
Против англичан находились русские оборонительные сооружения, названия которых следовало бы запомнить, ибо они тесно связаны с историей этой памятной осады. Итак, это были Большой редан[151], Малый редан, Малахов курган и Зеленый холм. Перед французами располагались Карантинный бастион, Центральный бастион и знаменитый Мачтовый бастион, названный так из-за сигнальной мачты, возвышавшейся на орудийной площадке.