Судя по протоколу допроса, Яков Васин не мог точно сказать, как произошел провал Молодцова. Ему было известно только то, что Бойко несколько раз приходил в катакомбы, долго говорил о чем-то с Бадаевым, но о чем именно, осталось тайной.
Расхаживать Федоровичу по катакомбам Бадаев не разрешал. Встречаться и разговаривать с партизанами запрещал тоже. Не потому, может быть, что не доверял, просто так, из конспирации. При посторонних он приказывал называть себя только Бадаевым Павлом Владимировичем. Для Бойко — Федоровича он тоже был Павлом.
Однажды Васин возвращался из оружейного склада, где женщины очищали патроны от разъедавшей их зелени. В катакомбах стояла такая сырость, что патроны приходилось перетирать чуть ли не каждый день. По дороге Васин встретил Молодцова и Федоровича, который собирался в город. Прощаясь, он протянул Молодцову какую-то бумажку и стал убеждать, что она ему пригодится. Из разговора Васин понял, что об этом они уже говорили раньше.
Бойко сказал:
— Возьми, Павел Владимирович, пригодится. А не используешь, пусть лежит — хлеба не просит. Даром я, что ли, старался. Днем и ночью можно ходить с ним по городу.
— Что ты меня все уговариваешь, — ответил Бадаев. — Дальше катакомб мне ходить не приходится. А здесь, сам знаешь, полицейские пропуска не действительны.
Бадаев отшутился и перевел разговор на другое.
Вскоре к Федоровичу подошел Яша Гордиенко — в кубанке, в легоньком пальтеце, и оба они пошли к выходу. На прощанье Бадаев сказал:
— Так не забудь, Петр Иванович, узнать про Дальний. Узнай подробнее.
Известно было, что в Дальнике скрывается какая-то группа во главе с Гласовым. Знал о ней подробно только один Молодцов, он рассчитывал пройти к дальницкой группе через катакомбы, для этого несколько раз требовал добыть в городе планы катакомб, изучал их, но выяснилось, что дальницкие шахты изолированы от других. Об этом Молодцову совершенно уверенно сказал Иван Гаврилович Гаркуша, самый старый партизан в отряде, лучше всех знавший одесские катакомбы.
— Ищите не ищите, — сказал Гаркуша, — а под землей ход в Дальник не найдете. Шахты там, как у нас говорят, тупиковые, с другими шахтами Дальник не сообщается. Жить люди там могут, но вроде как в ловушке. Выхода из них нет в другие катакомбы. На поверхность, другое дело — знающий человек всегда вылезет. Иные хода по двадцать лет стоят замурованы, еще с революции. Вот если их откопать… Да опять же румыны в городе, разве они дадут копать-то…
Старику возразили: ученый, с которым советовались, тоже знает. Не может быть, чтоб тупиковые.
— А я говорю — ловушка, — упрямо повторял Гаркуша. — Не знаю, что говорил ученый, может быть он больше меня в катакомбах бывал, однако из Дальника выхода нет. Как туда послали людей — мне невдомек.
Разговор происходил в штабной пещере. Владимир Александрович сидел да дощатым столом, по привычке подперев рукой подбородок.
— Ну, а через верх пройти к ним можно? — спросил он Гаркушу.
— Почему нельзя? Только сперва надо фашистов прогнать, чтобы не мешали.
Разговор с Гаркушей расстроил и огорчил Молодцова. Предприняв еще несколько бесплодных попыток проникнуть в Дальник, он отказался от дальнейших поисков в катакомбах, но каждый раз, посылая связных в город, наказывал обязательно разузнать о судьбе группы Гласова — Кузьмина.
Поиски дальницкой группы ни к чему не привели, но зато они дали другие, совершенно неожиданные результаты. В нескольких километрах от лагерной базы партизаны обнаружили большую группу людей, укрывшихся в катакомбах. Это были евреи, бежавшие из города — всего человек тридцать. Об их существовании никто и не подозревал. Среди них было восемь мужчин, остальные дети и женщины.
Молодцов приказал дать им оружие, выделить продовольствие. А из чего выделять, когда продукты и так на исходе? Не совсем, конечно, но все-таки. Из отрядных запасов Васин дал им муки, ящик консервов, мешок пшена. Потом еще два раза приходилось раскошеливаться на продукты. Дело старое, хотел Васин зажать кое-что, но узнал об этом Молодцов, устроил такой разнос, что ни приведи бог… Правда, встреча с этой группой привела к тому, что бадаевский отряд установил связь с семьей Ивановых, живших в селе Куяльнике. Из погреба во дворе Ивановых шел ход в катакомбы. Хозяин усадьбы пользовался им, чтобы переправлять продукты, добытые для еврейской группы, бежавшей от фашистской расправы.
Тайным выходом стали пользоваться и связные Молодцова, тем более что к зиме каждый известный выход из катакомб был на учете у румынских жандармов. Молодцов приказал искать новые ходы сообщения с поверхностью, и тайник во дворе Ивановых оказался как нельзя кстати.
Когда искали ход в Дальник, наткнулись в катакомбах еще на одну группу. Это были члены подпольного комитета из Пригородного райкома партии. Яков Федорович Васин предполагал, что Молодцов раньше знал о существовании этой группы, но встрече очень обрадовался. Вместе с Васиным и Гаркушей он несколько раз ходил к райкомовцам, приказав строго-настрого никому не говорить об этих встречах. Группа Пригородного райкома состояла из одиннадцати человек во главе с секретарем подпольного райкома.
Молодцова вскоре арестовали, и связь отряда с райкомовской группой восстановили уже без него.
Яков Федорович Васин был уверен, что арест Молодцова связан с поисками группы Гласова. Васин знал, что в начале февраля сорок второго года из Москвы снова пришел запрос о судьбе дальницкой группы. Эти показания бывшего заместителя командира партизанского отряда подтверждают и документы, сохранившиеся в деле «Операция „Форт“. Действительно, именно в эти дни Кир получил радиограмму, как обычно, подписанную Григорием. В ней было сказано:
«Связь с группой Саммита отсутствует. Нарушаются планы дальнейшего развертывания работы в глубоком стратегическом тылу противника. Еще раз попытайтесь установить судьбу Самсона и его людей. Проявите максимум осторожности».
Как рассказывает Васин, Молодцов ходил сам не свой, раздумывая, как бы узнать хоть что-нибудь о людях Гласова. В это время до него дошли слухи, будто кто-то видел в городе самого Гласова, что он будто бы вышел из катакомб и легализовался в Одессе.
Седьмого февраля 1942 года Кир передал свою последнюю радиограмму в Москву. На запрос Центра он сообщал некоторые данные о судьбе группы Самсона.
«Случайный источник, — передавал Кир, — сообщил, что Самсона видели в Одессе. Перепроверить эти данные не удалось. Тот же источник, ссылаясь на строгую конспиративность Самсона, отказался связать с ним нашего человека. Он уверяет, что слухи о гибели группы необоснованны. Это вселяет надежду, что Самсон невредим. Я намерен лично встретиться с указанным источником, расшифровать себя и потребовать объяснений или встречи с Самсоном. Жду указаний».
Эти сведения, о которых Молодцов информировал Центр, доставил ему Иван Афанасьевич Кужель — разведчик-доброволец, живший в селе Нерубайском. Сколько было в Одессе таких беззаветных добровольных помощников у Владимира Молодцова, помощников, которые вели опасную и тяжелую работу разведчиков! Только с их помощью, только опираясь на них, чекист Молодцов мог осуществлять то большое, ответственное задание, именуемое «Операция „Форт“, в которой отряд катакомбистов был только частицей широкого одесского подполья.
Шахты старый горняк Кужель знал отлично. И все же просто было непостижимо, как он проникал в катакомбы, обманывая бдительность румынских жандармов. Появлялся он в самое разное время суток. Подсаживался к столу с таким видом, будто и не уходил из катакомб, доставал кисет с табаком, пускал его по кругу «на общую», скручивал козью ножку. Приход его всегда ознаменовывался густыми клубами табачного дыма — за компанию курили все, кто находился в столовой. Поболтав с ребрами, Кужель, посмеиваясь, брал пустой кисет и отправлялся к Бадаеву.
О Гласове Кужель узнал через третьи руки, подробностей сообщить не мог, но слышал, что человек, связанный с группой Гласова, уклоняется от разговора на эту тему, вероятно, не доверяет. Есть какой-то сапожник, который будто бы что-то знает, но связаться с ним Кужель не мог. У шахтера-разведчика нет ни пароля, ни адреса, да и проникнуть в город Кужелю не так-то просто, не то что в катакомбы, где знаком каждый закоулок.
Бадаев с большим доверием относился к Ивану Афанасьевичу Кужелю. Рассказу его он придал большое значение, но, с другой стороны, связная Тамара Межигурская приносила из города иные вести — ходили разговоры, будто сигуранца ликвидировала какой-то отряд партизан в дальницках катакомбах
Вот тогда Молодцов и решил еще раз выйти в город, чтобы самолично проверить все, что касается дальницкой группы. И еще были у него неотложные дела — встретиться с подпольщиками порта, с Олегом, который работал под видом хозяина оптического магазина. Он ушел с Межигурской и не вернулся. Перед уходом Бадаев долго разговаривал о чем-то с Гаркушей, вместе с ним разглядывал планы катакомб, делал какие-то пометки.
В рассказе Васина, как и в других материалах, ход событий обрывался на вьюжном февральском дне сорок второго года, когда Молодцов вместе с Межигурской покинули катакомбы. Васин сам ходил сопровождать командира на поверхность. Был с ним еще Белозеров, ладный хлопец, из пограничников. Удивительно, как быстро освоился он в катакомбах.
Шли долго, и фонари тускло освещали низкие своды. Совсем недавно Белозеров обнаружил еще один выход, которым и решили выводить Молодцова. Выход был под скалой в глубокой балке недалеко от Усатовской церкви. Церковь служила отличным ориентиром, ее всегда разглядишь, даже кромешной ночью. Ход никому не был известен, и через него только один раз выпускали Бойко с Яшей Гордиенко.
Васину припомнился не то чтобы случай, но разговор который произошел у них по пути к выходу из катакомб. Бадаев шутил, посмеивался, настроение у него было хорошее, потом вдруг замолчал, задумался. Молчал долго, потом остановился и подозвал Белозерова:
— Анатолий, совсем забыл… В случае чего передайте в совет отряда, чтобы налаживали связь с Олегом из комиссионного магазина. Он все знает…
Васин еще спросил тогда:
— На какой это случай, Павел Владимирович?
Бадаев усмехнулся и ответил:
— Мало ли что в нашем деле бывает, Яков Федорович! Не знаешь, где упадешь, где встанешь… О том, что сказал, доложите только в совете отряда и больше никому. Поняли?..
Яков Федорович Васин уверен, что Бадаев никогда не страдал забывчивостью. Просто, видимо, кое-кому не доверял он в отряде.
Потом снова пошли, разговаривали уже совсем о другом.
Миновали последний пост. Молодцов попрощался с ребятами, стоявшими в карауле, пообещал им принести из города табаку и, приветливо махнув фонарем, пошел дальше. Прошли еще с полкилометра, обошли провал, запорошенный снегом. Ночь была мутная и не особенно холодная. Белозеров выскользнул в балку и вскоре вернулся — все спокойно. Наскоро пожали друг другу руки, и Молодцов исчез в тесном проеме. За ним ушла и Межигурская. Так Васин навсегда расстался со своим командиром. Это было под утро восьмого февраля 1942года. Уговор был твердый — Бадаев возвратится не позже десятого числа. Пусть его ждут в назначенное время. Он постарается быть в Усатове перед началом комендантского часа. В комендантский час, длившийся с вечера до утра, требовался специальный пропуск.
Десятого вечером на встречу Бадаева пошли Васин с Белозеровым, кто-то еще из бойцов. Как условились, они ждали его рядом с провалом. Фонари прикрутили, поставили их в стороне. Долго стояли не шелохнувшись. Белозерову вдруг почудился какой-то шум со стороны входа — будто скрипит снег под ногами. Думал, свои. Подождали еще, все стихло. Ждали не меньше часа. Тогда Белозеров решил осмотреть балку. Но только он высунул голову из-под скалы, как тотчас нырнул обратно. Около выхода, притаившись, стояли вражеские солдаты с автоматами. Надо быть пограничником, чтобы различить в этих недвижных тенях живых людей! Новый ход в катакомбы был блокирован…
Вернулись только под утро сильно встревоженные, доложили, что Павел Владимирович не вернулся. Дня через два на связь послали Тамару Шестакову. Назад она не вернулась.
Теперь, спустя много лет после героической трагедии, разыгравшейся в одесском подполье, приходят на ум некоторые отвлеченные сравнения по поводу жизни в катакомбах после ареста Молодцова. Старый, опытный пасечник всегда различит нарушенный ритм жизни в улье, если пчелиный рой остался без матки.
После ареста Владимира Молодцова и его связных будто бы ничего в катакомбах не изменилось. В отряде насчитывалось больше сорока человек, люди ходили на дежурство, свободные перетирали на складе патроны, покрытые зеленой коростой, потом собирались вместе в столовой, обсуждали свои дела.
Городские разведчики в назначенное время все так же приходили к шахтным колодцам, либо прятали донесения в условленном месте в расщелинах скал, в глубине балок под камнями или в других тайниках. Все шло по заведенному Молодцовым порядку. Как и при Молодцове, разведчики и в катакомбах и в городе составляли одно целое, один коллектив, говоря шахтерским языком — один пласт.
Когда Тамара Шестакова не пришла в назначенный срок, парторг Зелинский собрал коммунистов — всех, кто был в наличии. Сидели угрюмые в штабной пещере вокруг каменного стола.
— Все собрались? — спросил парторг, вглядываясь в лица собравшихся людей. Но ему не все были видны — многие сидели в глубине ниши, и свет от «летучей мыши», поставленной на край стола, почти не доходил туда.
— Все, кроме дежурных, — ответил кто-то из темноты. — С постов не снимешь…
— Что будем делать, товарищи? — снова спросил Зелинский. — Положение все знаете. Давайте обсудим. С товарищем Бадаевым что-то случилось. Коммунистка Шестакова тоже не вернулась с задания…
Сначала дали слово Анатолию Белозерову. Он рассказал, как ходил провожать Бадаева, как вышли встречать его и нарвались на вражескую засаду. Белозеров недоумевал, почему так получилось — новый, тайный лаз стал известен румынским жандармам.
После Анатолия слово взял Иван Клименко, заместителе командира по строевой части. Пожилой, худощавый шахтер говорил простуженным голосом, говорил скупыми короткими фразами. Он только докладывал, в каком состоянии находится отряд — сколько людей, как обстоят дела с продовольствием, оружием, боеприпасами. Бывший шахтер-бригадир говорил так, будто давал задание своей бригаде и раздумывал вслух, как расставить людей в забое. А закончил Клименко тем, что не нужно терять надежду на возвращение Бадаева. Павел Владимирович может еще воротиться, бывает всякое. На тот случай, если товарища Бадаева захватили, нужно подумать, как его вызволить от фашистов. Дело это не простое, но возможное. Можно по дороге отбить у конвоя или сделать налет на тюрьму. Для этого перво-наперво надо еще раз послать в город своего человека. Пусть выяснит, что случилось.
— А самое что ни на есть последнее скажу я вам вот что, товарищи, — Клименко подался вперед, будто старался разглядеть сидящих вокруг него партизан. — Если бы в гражданскую войну было у нас столько оружия, как сейчас, мы бы никакого горя не знали. Так что носы нам вешать нечего, будем готовить боевые задания, которые разработал наш командир товарищ Бадаев.
Когда Иван Клименко сел на свое место, парторг Зелинский нагнулся к нему, о чем-то пошептался и поднял руку:
— Товарищи! Есть предложение некоторые вопросы обсудить на совете отряда. После мы проинформируем вас. Нет возражений?.. Членов совета прошу остаться…
Члены совета партизанского отряда сидели вокруг каменного стола, ждали, пока партизаны разойдутся с собрания. В отряде при Молодцове существовал железный порядок — заседания совета проводить только закрытые. Был здесь Иван Клименко, самый старый из коммунистов в отряде, парторг Зелинский, Иван Петренко, Анатолий Белозеров, пришел Яков Васин. Состав совета отряда утвердили в обкоме партии, перед тем как подпольщики ушли в катакомбы. Анатолия Белозерова ввели позже по предложению Молодцова.
— Ты веди заседание, — сказал Зелинский, обращаясь к Ивану Клименко и уступая ему председательское место.
Клименко откашлялся — в катакомбах все надрывно кашляли последнее время, — спросил, как теперь будет связь с городом. Из трех связных осталась одна Марцишек. Кто будет руководить подпольем, что говорил об этом Бадаев?