— Теперь вы прекрасно поправились, — заметил Мартин, скользнув взглядом по шарообразной фигуре, стоявшей перед нами.
— О да, господа! Но это было ужасно! Потом я очень беспокоился за вас…
— Будучи таким горячим поклонником моего отца, — вставил я злобно.
Он опять поклонился.
— А когда вы прибыли во Францию? — спросил Мартин.
— Тогда я доложил адмиралу де Колиньи о неудачах колонии и о печальной смерти капитана де ла Пьерра — от лихорадки, от сильной лихорадки! — Самодовольная улыбка появилась на его лице, когда он прибавил:
— Если бы я сообщил правду, то поплатился бы своей головой, а так меня опять послали с этой экспедицией, как уже имевшего опыт с первой.
— Настоящая история будет когда-нибудь рассказана, мсье Берр, подумали ли вы об этом? Когда-нибудь и в совсем неожиданный для вас момент, — сказал Мартин. — Кто знает!
Жирный Мишель пожал своими покатыми плечами.
— Действительно, кто знает? От этого надо себя предохранить, — ответил он и удалился от нас.
Мы с Мартином продолжали наш путь к жилищу де Лодоньера, чтобы получить от него дальнейшие распоряжения. Дорогой я думал о величайшей наглости Мишеля Берра, и старое, тревожное состояние охватило меня вновь при мысли, что с возвращением этого человека надо быть настороже.
Де Лодоньера мы нашли в плохом настроении, его обычно приветливое лицо было нахмурено. Однако, при виде нас оно прояснилось, и он встретил нас с улыбкой.
— Мои дикари! — воскликнул он, — как раз вас я и желал теперь видеть. Я имею для вас поручение. Пять наших юношей отправились в лес на розыски золота. Как будто золото растет на деревьях! Уже пять дней, как они отсутствуют, и я боюсь, что они заблудились. Я бы хотел, чтобы вы отправились на поиски.
— Это нелегкое дело, — заметил я. — Все равно, что отыскать блоху на спине собаки. Не можете ли вы сказать нам, капитан, по какой дороге они отправились?
— Мне кажется, на юг, — ответил он. — Без сомнения они затерялись в широких болотах, находящихся в этой части. А может быть они умерли от лихорадки; болезней мы здесь имеем всяких достаточно — наш врач едва справляется с ними. Работы задерживаются, земля не обрабатывается — есть от чего с ума сойти.
— Этого можно было ожидать, — сказал Мартин. — Эти молодые люди, эти знатные отпрыски Франции, не подходят для роли колонистов. Они только искатели приключений, охваченные золотой горячкой. Такие люди всегда удаляются от колонистов, разыскивают чего-то за холмами, за синими горами. Капитан, почему бы нам не предпринять путешествие внутрь страны — вы, этот юноша и я? Кто знает, что мы там найдем? Может быть, новые земли для Франции?
Лицо де Лодоньера засияло после этих слов: оно выражало радость человека, долго разыскивавшего что-то и вдруг увидавшего разыскиваемое перед собою.
— Может быть… — начал он, но сразу остановился и вопросительно посмотрел на Мартина.
А этот шутник широко улыбался. Капитан разразился громким смехом.
— Вы, кажется, поймали меня на слове, а, мсье Белькастель? Ну, покончим с вами. Вы не будете очень жестоки с этими молодыми людьми, когда их разыщете, а? Мы ведь выкроены по одному и тому же образцу.
И мы отправились на розыски. К счастью, мы их нашли на второй же день мокрыми, несчастными, дрожавшими от холода и сгоравшими от жажды. На четвертый день мы их благополучно доставили в форт. Де Лодоньер был страшно доволен, называл это подвигом с нашей стороны и так нас расхваливал, что я стал гордиться этим. Мартин смеялся надо мною, но я на это не обращал внимания, так как получить похвалу от де Лодоньера для меня было так же важно, как и от Мартина.
На второй день после возвращения я увидел приближавшуюся ко мне женщину. Возможно ли?.. Она подошла ближе — и я весь задрожал. Я смотрел прямо в темные глаза той девушки, которую я видел в Париже в саду.
— О, сударыня! Я боялся, что потерял вас, что никогда вас больше не увижу! — заболтал я раньше, чем пришел в себя от неожиданности.
Она недоуменно и вопросительно посмотрела на меня. Ее бледное лицо покрылось легкой краской. Она, по-видимому, считала меня наглым малым, когда я стоял перед нею в своей кожаной одежде, без шляпы, загорелый, с нечесаными волосами, и во все глаза смотрел на нее.
— Вы, наверно, ошиблись, — сказала она холодно, отступая от меня. — Я вас никогда не видела.
— Но я вас видел, сударыня, два года тому назад, в саду в Париже. И я вас с тех пор никогда не забывал.
Я решил было дальше не продолжать, но невольно прибавил:
— И никогда не забуду!
Она слегка улыбнулась, покраснела и оставила меня.
Не успела она сделать двух шагов, как я услышал возле себя чей-то голос и, подняв глаза, увидел де ла Коста.
— Мсье де Брео, — сказал он, — я не знал, что моя дочь имеет удовольствие знать вас. Ее болезнь…
— Нет, папа, я не знаю этого молодого человека, — произнесла девушка, повернувшись к нам. — Я его только спросила дорогу к дому Роже де Меррилака, которому несу бульон, так как он лежит больной.
Это заявление Марии де ла Коста привело меня в такое уныние, что я больше ничего не в состоянии был сказать. «Дурак, дурак, сам разрушивший все свои надежды», — мысленно выругал я себя за мое глупое поведение.
— Это мсье де Брео, дорогая, — сказал де ла Коста после недоуменного взгляда на каждого из нас по очереди. Я поклонился. — Один из тех двух джентльменов, об удивительных приключениях которых я тебе уже— рассказывал. Они много месяцев жили здесь среди дикарей. Мне очень хотелось расспросить вас об этой стране, мсье. Вы сделаете мне большое одолжение, если в свободное время посетите меня, и мы поговорим о чудесах Нового Света,
— Для меня будет большая честь служить вам, — ответил я. — Назначьте время, и я буду рад посетить вас. Я думаю, было бы хорошо привести с собою и Мартина Белькастеля, так как он более меня осведомлен.
Таким образом, вечером этого же дня Мартин и я, прекрасно выглядевшие в своих новых костюмах, которые мы поторопились получить у портного, очутились в доме де ла Коста. Хозяин дома оказался очень разговорчивым; он много и долго расспрашивал о плодородности здешней почвы, о ее свойствах и качествах; сообщил нам о своих широких планах обзавестись здесь в пустыне хозяйством, привезти сюда из Африки негров для обработки земли и еще о разных других планах. Говорил он обо всем так распространенно и высокопарно, что, если бы не нежная красота его дочери, я бы там не засиделся. Но дочь обошлась со мною так любезно, что я готов был думать, что мое поведение при встрече с ней было ей не так уж неприятно, как я того боялся.
Мы сидели у них довольно долго, и я, предоставив Мартину давать объяснения хозяину дома о Новом Свете, сам беседовал с прелестной его дочерью.
Одна вещь, отравляла мое счастливое настроение — это имя Роже де Меррилака, не сходившее с уст молодой девушки, и по мере того, как она повторяла его, мое нерасположение к этому неприятному, напыщенному молодому человеку увеличивалось.
Когда мы с Мартином возвращались домой, я заметил, что провел очень приятный вечер. Он засмеялся.
— Вам-то было приятно, Блэз, но не мне, — ответил он с притворной серьезностью. — Я так переполнен почвой, дождями, неграми, урожаем, имениями и вообще превосходством мсье де ла Коста над всеми окружающими его людьми, что тецерь еле двигаюсь под этой тяжестью. Могу сказать без хвастовства, что я — храбрый человек, если мог устоять против напора такого многословия. Клянусь, это непостижимо, это ужасно! Я расхохотался.
— Во всяком случае смеяться нечему, — сказал Мартин серьезно.
Я взглянул на его лицо, не совсем ясно вырисовывавшееся при свете звезд, и заметил, что оно выражало большую усталость.
— Этот человек представляет собой громадную бочку, наполненную словами, — продолжал он после краткого молчания. — Не такие люди, как де ла Коста, завоюют эту суровую страну. Нет! И не такие, как эти молодые военные, которые гонятся за какой-то мечтой. Где настоящие земледельцы, Блэз, которые могли бы распахать эту девственную почву, терпеливые труженики — опора Франции, где они?
— Вы думаете, что эту колонию постигнет такая же неудача, как и первую? — спросил я.
— А как же иначе? Посмотрите на законченный наполовину форт; урожая нет, земля не расчищается. А мы разыскиваем в лесу охотников за золотом. Золото! Никакого золота нет на расстоянии пятисот лье. Единственное золото здесь находится под нашими ногами — в продуктах этой земли!
Я пожал плечами. Мартин засмеялся.
— А жизнь идет вперед, и Блэза Брео тревожат другие мысли. Женщины — настоящее дьявольское наказание для мужчин, — сказал Мартин.
Я сделался постоянным посетителем дома де ла Коста, ловко избегая хвастливой многоречивости отца и много гуляя вокруг форта с его дочерью. Таким образом прошло много счастливых дней, пока Роже де Меррилак не оправился от лихорадки и стал также бывать у них.
Я видел, что она о нем много думает, и видел также, что он не очень уверен в ней, хотя и старался скрыть это от меня. Этот надменный, заносчивый молодой человек выказывал к ней сильную любовь. Тем не менее, и я не терял надежды, так как временами мне казалось, что она все больше и больше обращает на меня внимание. Но в те дни, когда эта гордая девушка выказывала свою благосклонность де Меррилаку, я сидел дома, дулся и впадал в уныние.
Жаркие летние месяцы быстро прошли, и наступила осень; из серого, хмурого неба полились проливные дожди, и форт на вершине песчаного холма превратился в остров, окруженный водой и болотами. Мы вынуждены были оставаться в своих домах довольно продолжительное время, и эта вынужденная бездеятельность дурно влияла на наше настроение. Один только Мартин оставался спокойным, он проводил время в военных упражнениях или мирно дремал, пробуждаясь потом веселым и бодрым. Но я не обладал таким философским характером. Я часами ходил по комнате, бесясь от бездействия, или же бродил по грязи вокруг форта, чтобы хоть чем-нибудь развлечь себя. Мишеля Берра я видел очень редко, а при встречах не заговаривал с ним. Но каждый раз при виде его я тщетно пытался разгадать, почему он так интересуется мною.
Глава XII
Надежды и опасения
Наступила зима, и вместе с ней на нас обрушилось много неприятностей. В январе Ренэ де Лодоньер созвал совет из наиболее спокойных колонистов. Он настаивал на моем и Мартина присутствии, так как мы больше всех были осведомлены об этой стране и лучше других знали ее обитателей. Собрание происходило на квартире де Лодоньера. Он долго и откровенно рассказывал о внутренних делах колонии.
— Господа, — сказал он, — дела наши плохи. Как вам известно, несмотря на все мои усилия, ничего не посеяно, люди совершенно равнодушны к общему благополучию и думают только о собственной выгоде. Только глупец не понимает, что при данных обстоятельствах успех общий есть успех каждого в отдельности.
Он замолчал и прошелся два раза по комнате, свирепо теребя свою бороду; затем он повернулся к нам с раскрасневшимся, гневным лицом:
— Некоторые из «благочестивых» членов нашей колонии, — продолжал он саркастически, — обвиняли меня в индифферентности к нашей вере, между тем немногие из них отдали за веру больше меня. Я еще не стар годами, но успел уже отдать все; теперь я посмотрю, как вы будете пахать землю молитвами, а жатву убирать гимнами. Меня упрекали, что здесь стадо без пастыря. Но я отвечаю вам — все в свое время, будет пастырь, когда будет уверенность, что колония преуспевает. Молодые люди недовольны тем, что я запретил охотиться за золотом, так как стали снова распространять сказку о золоте, якобы находящемся внутри страны. А пока у нас происходили споры по поводу этого, наступил голод, наши запасы почти истощены. Правда, капитан Рибо должен прибыть с судами и людьми, но это еще не так скоро будет. Что нам делать до того, господа?
Громкий шум голосов поднялся в ответ на эти слова; все старались говорить, давая всевозможные советы; были и такие предложения: сесть на суда и отправиться обратно во Францию; послать судно за помощью; колония должна управляться по строгим военным правилам и много других.
Когда все умолкли, Лодоньер обратился к Мартину и спросил его совета.
— Реки переполнены рыбой, — начал Мартин спокойно, — но немногие из нас ловят ее. Леса полны дичью, но никто не охотится за нею. Правда, теперь уже слишком поздно, чтобы одной охотой удовлетворить наши нужды; мы должны покупать продовольствие у краснокожих, и, если собранию угодно будет, мсье де Брео и я завтра же отправимся к дикарям.
На этом и порешили.
На следующий день на рассвете мы пустились в путь и поздно вечером прибыли на родину Сатурионы, к небольшому племени, жившему у реки Май. Мы ночевали у главного вождя, но, соблюдая обычаи этого народа, до следующего утра не говорили о цели нашего посещения и только утром изложили Сатурионе наше поручение. Он выслушал нас с большим вниманием и обещал в ту же ночь созвать совет из младших вождей. Он просил, чтобы его друзья-французы терпеливо ждали ответа, который даст совет для передачи Великому Вождю с волосатым лицом — как дикари прозвали Лодоньера.
Были разосланы гонцы, и младшие вожди стали постепенно собираться на зов своего предводителя. Мы воспользовались этим днем для возобновления своих старых знакомств с обитателями этой деревни, особенно много времени мы провели с нашим старым другом Оленем.
С наступлением ночи мы отправились в хижину, где происходил совет, — мрачное, тускло освещенное помещение. На одной стороне сидел Сатуриона, окруженный младшими вождями, а на другой против них заняли места Мартин и я. Долгое время все сидели молча, пока курительная трубка — символ мира, — переходившая из рук в руки, очутилась у нас. Мерцающий огонек освещал неподвижные бронзовые лица дикарей, падал на почерневшие от дыма стены. Наконец, Сатуриона встал и изложил желание белых людей.
Когда он кончил и занял свое место, младшие вожди вставали один за другим и высказывали свое мнение — некоторые очень длинно, а другие в нескольких словах. Огонь превратился в массу красной золы, отбрасывавшую тусклый свет на лица дикарей; облако дыма неподвижно висело в мрачном пространстве над нашими головами; глубокая тишина нарушалась только гортанными речами ораторов. Когда Сатуриона поднялся, чтобы объявить нам решение совета, верхняя часть его высокой фигуры была окутана облаками дыма, который теперь уже стлался под самым потолком помещения; он напоминал гиганта, голова которого находилась среди облаков. Его ровный голос раздавался подобно рокотанью грома из тьмы небес. Это производило сильное впечатление.
— Друзья, — сказал он, — так как между моим и вашим народами существуют мирные отношения и так как вы теперь испытываете нужду, мы пошлем вам съестные припасы, какими располагаем. Я советовался с вождями моего народа, и вот их ответ: «К следующему восходу солнца мы будем готовы». Я все сказал.
Мы провели еще один день в хижине любезного главного вождя и на следующий день с восходом солнца направились домой, ведя с собой пятьдесят лодок, нагруженных съестными припасами для форта. Нас встретили с великой радостью, а краснокожие в обмен получили ножи, зеркальца и красную материю, чем были чрезвычайно довольны.
Де Лодоньер расхваливал нас за успешное выполнение поручения, но Мартин, по своей скромности, отрицал наши заслуги в этом, уверяя командира, что получены эти припасы только благодаря благосклонности к французам Сатурионы и его народа.
Наконец, кончилась и зима, а весна застала меня все еще на чужом берегу. Да я и не торопился, я должен был теперь оставаться здесь, если бы и имел возможность покинуть эту страну, — здесь была Мария де ла Коста, кокетничавшая то с Роже де Меррилаком, то со мною, награждавшая улыбками то одного, то другого. Это не давало мне покоя, но это были приятные страдания.
Весну сменило раннее лето, и мы снова стали ожидать Жана Рибо. Запасы в форте опять были на исходе, и обитатели его стали роптать, приписывая все неудачи Лодоньеру за его неуважение к вере, так как он не соблюдал воскресений и не обращал внимания на упреки благочестивых людей. Лодоньер же всю свою энергию направил на кропотливую работу по очистке земли и возведению стен крепости — работу, которая действительно могла привести в отчаяние.