— Понимаю, Рэнд, — отозвался Лиланд. — Но ее здесь нет. Она с Богом.
Лицо Рэнда стало каменным, и он поднял глаза.
— Я тебя сейчас ударю.
Рэнд посмотрел на первый ряд кресел, но не увидел там Трейси и молча направился к выходу вслед за Полом Лиландом.
Он остался в Огайо после похорон, пока Трейси сдавала выпускные экзамены, и думал, что поможет ей поступить в колледж в конце лета. Но чувство, что дочь словно отгородилась от него, не проходило, и Рэнд остался наедине со своим горем. У Трейси были близкие друзья, и это его радовало, но все попытки сблизиться с дочерью успеха не имели. Не говоря уже о том, чтобы помочь друг другу. Вот почему, когда позвонил Игаль Хавнер и предложил участвовать в раскопках в Мареша, Рэнд принял предложение. Он надеялся, что возвращение к любимой работе поможет отвлечься, избавиться от горестных мыслей, которые преследовали его после похорон… да и до них, если быть честным.
— И ведь это сработало, — пробормотал Рэнд, провожая взглядом машину «скорой помощи», пока она не скрылась за холмом.
Он отер с лица пот и тяжело вздохнул. А ведь еще даже не полдень. Обернувшись к машине, Рэнд заметил, что израильские солдаты внимательно за ним наблюдают. Открыл дверь, но остановился.
На него смотрел один из солдат — тот самый, с которым он только что сцепился из-за мальчика.
— Мне нужно в Тальпиот, — сказал Рэнд как ни в чем не бывало.
Солдат сделал движение подбородком в сторону холма.
Рэнд посмотрел туда и увидел множество строительной техники на самой вершине. Сквозь завесу пыли виднелись и шевелящиеся фигурки людей. Дорога в том направлении была забита машинами.
Снова вздохнув, Рэнд оглядел местность. Сплошные скалы и камни. Объехать не получится, придется ждать.
— Могло быть и хуже, — сказал он без тени улыбки. — Но не настолько.
Кивнул солдату и сел в машину.
7
18 год от Р.Х.
Иерусалим, Верхний город
— Ты понимаешь, что Шимон [5] , сын Хиллела, будет оставаться первосвященником до твоего посвящения в сан?
Уже немолодой и тучный Анна возлежал на низком ложе напротив своего зятя Каиафы, только что назначенного первосвященником. Они делили трапезу за низким круглым столом в изысканно убранном покое. Кроме них здесь был только слуга. Он стоял в дверях, откуда доносилось приятное дуновение ветерка из внутреннего двора.
Иосиф бар Каиафа вежливо и терпеливо кивнул, положив в рот крупную виноградину. На столе лежали фрукты и овощи, стояли разнообразные сосуды и кувшин с вином.
— Они зададут тебе два вопроса.
Каиафа раздавил виноградину зубами.
— Да, я знаю. Я присутствовал на посвящении в сан первосвященника.
— Тем не менее сейчас важно, как именно ты ответишь на вопросы.
— Совету все известно о моем отце и моем деде. Члены Синедриона знают, что имя моего предка Захарии значится в архивах Ешаны в Зиппориме. — Каиафа привел один из главных аргументов семьи в пользу того, что он достоин стать первосвященником Иудеи.
— Они обязательно спросят о телесных изъянах и тайных пороках.
Каиафа снова кивнул.
— Уверяю тебя, я всегда был весьма осторожен. Я не мог допустить, чтобы появилось даже малейшее основание отвергнуть мою кандидатуру по этой причине. «Ибо ревность по доме Твоем снедает меня».
Анна протянул руку за чашей с вином.
— Сам понимаешь, я не сомневаюсь в твоей чистоте с формальной точки зрения. Но нельзя беспечно относиться к мнению Совета по этому поводу. Ты должен обдумать каждое свое слово.
Каиафа вздохнул и улыбнулся.
— Вы можете не волноваться, отец мой. Когда я сказал: «Ревность по доме Твоем снедает меня», я не шутил. Я понимаю, что первосвященником меня сделал Рим…
— И отец твоей жены.
Каиафа кивнул.
— Да, а также бесконечные взятки и интриги. Но я не намерен оставаться первосвященником только для Рима. Я стану первосвященником иудеев и буду служить народу моему до последнего вздоха.
— Ты хочешь преуспеть в том, в чем я потерпел поражение? — спросил Анна, изучающе глядя на зятя.
— С твоей помощью — да.
— Ты так веришь в свои способности?
— Да, но не только в них. Я верую в Хашема и в Того, Кто грядет.
— Но ты не Он, — ответил Анна, усмехаясь.
— Да, — согласился Каиафа. — Но я первосвященник. И когда в Израиле будет восстановлена добродетель, Он приидет.
— И как ты собираешься этого добиться?
— Постепенно. Но добиваться начну сразу, как только буду посвящен в сан первосвященника и помазан перед Синедрионом.
— Помазан? — недоверчиво переспросил Анна.
Каиафа медленно кивнул.
Казалось, Анна был потрясен. Поворачивая чашу, он подбирал слова.
— Ты… назначенный первосвященник. Помазанного первосвященника не было… со времен до Пленения! Ты же знаешь, многие считают, что слово «помазанник» должно относиться лишь к Грядущему, к Мессии.
— Но сейчас должно быть именно так, — ответил Каиафа, подчеркивая каждое слово. — Только так может быть восстановлена добродетель.
Анна открыл рот и снова закрыл, не издав ни звука. Поставил чашу на стол и покачал головой.
— Совет не пойдет на это! Это безумие.
— Я уже говорил с большинством членов Синедриона. Они не станут возражать.
— Уж Шимон и Гамалиил наверняка…
— Они были первыми, с кем я говорил.
— А другие?
— Разногласий не будет, уверяю тебя. Голоса уже посчитаны.
— Но… кто же совершит обряд миропомазания? Не Ирод же! Ведь он идумей!
— Нет, не Ирод.
— Тогда кто же?
— Ты, — улыбнулся Каиафа.
8
Южный Иерусалим, Тальпиот
Рэнд припарковался рядом с забрызганным грязью самосвалом и вышел из машины, прикидывая, что с того момента, как «скорая» увезла мальчика, прошло около часа. Потрогал лоб — кровь засохла.
«Одно к одному, — подумал Рэнд, — ну и денек».
Сделав несколько шагов, он увидел девушку в военной форме — шортах и рубашке цвета хаки. Она стояла, сложив руки на груди, и смотрела на громыхающий гусеницами бульдозер на вершине холма. На ней был широкий армейский ремень с кобурой.
— Я прошу прощения, — обратился к ней Рэнд.
Девушка обернулась и пристально посмотрела на него.
«Ей лет двадцать шесть — двадцать семь», — прикинул Рэнд.
Порывшись в кармане рубашки, достал измятый листок бумаги.
— Я ищу старшего сержанта Шарона, — сказал он, старательно выговаривая «Шарон» вместо привычного английского «Шэроун». — Не подскажете, как мне его найти?
— Думаю, я смогу вам помочь, — ответила девушка по-английски с еле заметным акцентом. — Какое у вас дело к сержанту Шарону?
— Я профессор Рэндал Баллок, приехал, чтобы руководить раскопками. Если вы скажете, где найти сержанта, я не буду отнимать у вас время.
— Мы вас ждали. — Девушка сняла руки с груди и положила их на талию. — Думали, вы раньше появитесь.
— Мне жаль, но меня едва не убили. Недалеко отсюда уличные беспорядки, и я застрял в толпе.
Девушка направилась к вершине холма. Рэнд последовал за ней.
— Да, вам не повезло.
— Боюсь, вы просто не представляете, что там происходило. Я думал, мне уже не выбраться.
— Как вы сейчас?
Рэнд посмотрел на нее внимательнее. Никакой косметики. Черные волосы заколоты гребнем. Глаза темно-карие, лицо загорелое, но не чересчур, тонкие черты. У него появилось ощущение, что в душе она посмеивается над ним. Рэнд отвел глаза.
— Кому это нужно? — спросил он.
— Что именно?
— Насилие. Они разбили окно в моей машине и едва не раздавили мальчишку.
— Они протестуют.
— Вижу. Но против чего?
Девушка пожала плечами с явным безразличием.
— Видно, не могут без этого.
Место, где бульдозерист обнаружил подземную полость, было обозначено столбиками и желтыми лентами.
— Идем.
Девушка приподняла ленту и прошла за ограждение. Рэнд последовал за ней, чувствуя, как его охватывает волнение. Он внутренне собрался и, присев на корточки у края пролома, посмотрел вниз. Солнце стояло высоко, ярко освещая гробницу.
Четыре оссуария, костницы, вытесанные из известняка. Два расколоты, на несколько крупных фрагментов каждый, и два совершенно целые, только присыпанные пылью.
— Сами понимаете, — сказала девушка, — условия для работы тут не самые лучшие. Департамент древностей требует сделать все как можно скорее.
— В какие сроки?
Девушка пожала плечами.
— Учитывая ситуацию, их надо понимать в буквальном смысле: как можно скорее.
Рэнд вытер пот со лба.
— Мне нужно точно знать сроки. От этого зависят все дальнейшие действия. Несколько недель? Или месяцев?
— Несколько дней.
— Это несерьезно.
Рэнд почувствовал, как кровь бросилась в голову, и совсем не от жары.
— Судя по всему, это иудейская усыпальница времен Второго Храма. Именно об этом говорят оссуарии.
Он имел в виду вытесанные из камня костницы, ящики для костей умерших, которые были в ходу у иудеев с I века до Р. X. и до 70 года н. э., когда Храм разрушили римляне. Когда тело истлевало, кости очищали и складывали в такой ящик, обычно вытесанный из известняка. Помимо надписей со сведениями об усопшем и его семье на стенках оссуария вырезали орнамент.
— Здесь их по крайней мере четыре, — продолжал Рэнд. — Возможно, и больше, но мы этого не узнаем, пока не спустимся вниз.
Девушка снова скрестила руки на груди.
— Боюсь, вас никто не будет слушать. В Израиле все не так просто. Как вы понимаете, тут у нас стоит только воткнуть лопату в землю, и сразу обнаружатся какие-нибудь древности. В этом районе Иерусалима, например, сплошные гробницы, и в них уже были найдены тысячи таких ящиков. Я знаю, что археологи каждый раз хотят аккуратно, не торопясь, извлечь каждый осколок кости, камень или черепок. Я вас понимаю, но нужно учитывать, что в Израиле то и дело находят что-то, вызывающее интерес у археологов, и такое случается сотни раз каждый год. Но нельзя игнорировать политические, религиозные и экономические реалии.
— Мне понадобятся люди, — сказал Рэнд.
— Все люди на этих раскопках — это вы, — ответила девушка с лучезарной улыбкой.
— Вы шутите? — спросил Рэнд, уже понимая, что она не шутит.
Девушка покачала головой.
— Это невозможно. У меня не хватит ни времени, ни сил.
Она уже не улыбалась, и во взгляде сквозило сочувствие.
Баллок потряс головой.
— Так что насчет старшего сержанта Шарона? Когда он здесь появится?
— Он здесь. — Она протянула руку. — Старший сержант Шарон, полиция Израиля.
Рэнд только теперь разглядел нашивку на ее рукаве. Шеврон с тремя полосками и дубовые листья.
— Вы?.. Это вы — старший сержант Шарон? — пробормотал он, краснея. — Я… прошу прощения. Сами понимаете, я не…
— Не ожидали увидеть женщину?
— Нет, просто…
Рэнд вздохнул.
— Бросьте. Не вы первый. Не поверите, но у израильтян предрассудков не меньше, а то и больше, чем у американцев.
Рэнд хотел было возразить, но только улыбнулся.
— Что ж, рад познакомиться, старший сержант Шарон. Меня зовут Рэнд.
— Профессор Баллок. — Она старательно выговорила его имя, не улыбнувшись в ответ. — Старший сержант Мириам Шарон.
9
Южный Иерусалим, Тальпиот
Рэнд не стал мешкать. Он спустился в гробницу сквозь дыру в куполе, проделанную бульдозером. Старший сержант Шарон осталась наверху.
После полуденной жары было даже приятно оказаться в прохладном склепе. Он был высечен в основании скалы из мягкого известняка, типичного для восточной части Иудейской пустыни. Более низкая часть пола, так называемый приямок, находилась в восточной части склепа, там, где когда-то был вход. Она была нужна для того, чтобы оплакивающие усопшего могли выпрямиться в полный рост.
— Локулы, — произнес Рэнд, увидев три горизонтальные ниши в западной стене гробницы. — Еще одно доказательство, что это иудейское погребение.
Во времена Иисуса евреи хоронили покойников, умастив тело благовониями и завернув в ткань. Его укладывали в локулу — нишу в стене глубиной около двух метров и полметра высотой. Локулу закрывали камнем, а другим камнем, побольше, заваливали вход в гробницу. Спустя год, когда тело истлевало, родственники умершего открывали гробницу, доставали кости из локулы, очищали их и складывали в оссуарии. Эта традиция, появившаяся неизвестно откуда, перестала существовать после разрушения Иерусалима в 70 году от P. X., когда большинство жителей города были убиты или изгнаны. Да и придерживались ее лишь в Иерусалиме и его окрестностях. В результате большая часть оссуариев была найдена в Иерусалиме и лишь несколько — в Галилее, куда бежали жители Иерусалима после разрушения города, но там оссуарии изготавливали из глины, а не из известняка.
Локулы в западной стене оказались пустыми, но была еще четвертая, в южной. И в ней — два оссуария. Посмотрев вверх, Рэнд увидел, что потолок гробницы богато украшен резным цветочным орнаментом. [6]
— Замечательно.
— Вы звали? — окликнула его Шарон, появившаяся в отверстии.
— Нет. Это я сам с собой разговариваю. Со мной такое часто бывает. Я сказал…
Рэнд умолк — Шарон уже не было видно.
— Похоже, это знак богатства и высокого положения, наряду с большими размерами гробницы, — закончил он фразу, многозначительно кивая самому себе. — Ты что-то нашел, Рэндал. Это действительно может оказаться важным.
Он перевел дух. Что сказал Игаль Хавнер всего несколько часов назад? «Что бы ты ни нашел в Иерусалиме, для тебя это шанс снова обрести хотя бы часть того… что потерял».
— Что ж, хорошо. Делать разметку времени нет. Придется все пометить и сделать замеры, а потом сфотографировать, причем фотографии должны быть хорошего качества. После этого можно начинать счищать пыль и извлекать предметы.
Рэнд лихорадочно принялся за работу. Шесть часов непрерывно фотографировал и делал заметки, стараясь не упустить малейших деталей. Помимо фотографирования гробницы во всех возможных ракурсах описывал все попадавшиеся предметы, вплоть до мельчайших осколков камня, нумеруя и фотографируя рядом с линейкой, чтобы были понятны их размеры. Рэнд делал по несколько снимков каждого предмета, записывая в блокнот его местоположение в гробнице. Керамические масляные светильники, глиняную чашку и маленький флакон, который, по всей видимости, использовался для хранения благовоний или мазей, а также множество осколков посуды и известняка он сложил в бумажные мешки вроде тех, в которые упаковывают ланч. Рэнд работал быстро, но аккуратно.
Пока руки были заняты, мысли уводили далеко отсюда. То на раскопки Игаля Хавнера в Тель-Мареша, то в Цинциннати, где похоронена жена, то в Чикаго, где учится в колледже Трейси. Рэнд был так далеко от единственной дочери и не мог ни понять ее, ни стать ближе. Он вспомнил, какое у Трейси было лицо, когда он сделал ей сюрприз — неожиданно прилетел домой и пришел на рождественское представление в церкви, где она играла Деву Марию. В глазах одиннадцатилетней девочки светилось обожание, почти такое же, с каким все смотрели на Брэда Уорнера — в тот год его выбрали на роль Иосифа.
«Не хочется в это верить, — подумал Рэнд, — но, наверное, это был последний раз, когда Трейси смотрела на меня такими глазами».
Дочь взрослела, а Рэнд, вероятно, выглядел в ее глазах человеком совершенно никчемным. Каждый раз, оставаясь дома, он пытался — правда, без особого успеха — искупить вину за свое постоянное отсутствие. И всегда, отправляясь на раскопки, знал, что вина растет и он не сможет загладить ее в следующий приезд. Тогда он и начал пить.