Он тяжело замолчал. Удача не смел прервать борьбы разных сил в душе царя. А тот вдруг продолжил с горечью:
– Бабка нагадала по звёздам. Последний мой сын, ещё не рождённый, тираном станет православному люду. Отдаст Русь Антихристу на века на поругание. – Он истово перекрестился при упоминании проклятого имени. – Как радоваться сыновей рождению теперь? Может, врёт она, старая карга? Может, кто из врагов надоумил? Тех, кто против знаний и умений.– И вздохнул, выдохнул с мукой. – Душе моей тяжко, муторно. А куда денешься от своего креста? – Затем неожиданно деловито сообщил, ради чего позвал. – Стенька Разин шумит на Низу. Знаешь такого?
– Встречал. – Ответ Удачи был уклончивым, так как он не ведал, к чему такой поворот разговора. –Среди донских казаков.
– Врёшь! Пьянствовали вместе, – с отвращением к этому пороку, преувеличивая склонность к нему у стоящего рядом такого же, как он, молодого человека, бросил царь Алексей. – И не отрицай. Когда он в монастырь Соловецкий паломником ходил, полтора года назад, видели тебя с ним за этим безобразием. Поезжай же на Волгу, найди его и уйми. Не вовремя он затеял свои буйства. Меня к тиранству толкать будут, и ему худо придётся. Понял?
Удача молчанием подтвердил, мол, понял.
– Иди! – сказал царь тише. – Молиться буду. И не медли. Поезжай прямо сейчас.
Как будто надорвав остатки духовных сил этим распоряжением своему особому порученцу, он опустился против могилы Грозного на колени, сложил ладони.
– Господи, – зашептал он чуть слышно. – Да минует меня чаша сия.
Стыдясь порыва сострадания к нему, Удача быстро пошёл вон из собора. И вышел между бердышами так скоро, что столкнулся в темноте с закутанным в чёрный плащ стройным мужчиной, видимая часть овала лица которого показалась бледной даже в отсветах соборных свечей. Таинственный незнакомец живо отшатнулся в сторону, и край плаща на мгновение вскинулся, приоткрыл низ чёрного бархатного кафтана с серебряными шнурками. Незнакомец скрылся в темноте, и Удача призадумался, мысленно прикинул, мог ли быть подслушан его разговор с царём? Он слегка вздрогнул от появления за спиной царского духовника.
– Будь осторожен, – почти одними губами предупредил тот, намекая о смертельной опасности, связанной с любым полученным от царя поручением.
Он отвёл Удачу к палатам, где были казённые помещения приказа Стремянного полка. Матвеев и Ртищев о чём?то негромко спорили в комнате полкового головы, и с их появлением разом прервали обсуждение беспокоящего обоих вопроса. Матвеев будто ждал их, сразу достал из тяжелой шкатулки свёрнутую, опечатанную государевой печатью бумагу и за ней другую, сложенную вчетверо. Отведя Удачу в угол близ двери, передал обе из рук в руки и кратко разъяснил и дополнил то, что было сказано царём Алексеем.
– Это твой дорожный пропуск и опечатанное письмо лично для астраханского воеводы, – предупредил он вполголоса. – Слушай внимательно, чтобы на всякий случай знал в подробностях, какое твоё задание. В письме распоряжение царя воеводе Прозоровскому, убедить Разина отстать от разбоя в обмен на почести службы государю. Воевода должен напомнить ему, какую славу заслужил Ермак, когда поклонился службой Ивану Грозному. Предложить сначала стать вторым воеводой в Астрахани, а нет, так в другом городе на Волге, какой люб покажется. Лично Разину скажешь, что он пока не переступил непоправимой черты, но пусть очень побережётся за каждый следующий шаг. – Матвеев прикинул, всё ли высказал, что считал важным. Затем добавил, с угрозой сведя густые брови к переносице. – И передашь воеводе на словах. Головой ответит за неверность исполнения написанного в письме.
Матвеев сам проводил его к выходу из палат.
– Тебя сопроводят за город, – объяснил он, указав на стрелецкого десятника в тёмном кожаном плаще.
Другой, обшитый кожей дорожный плащ и дорожную шляпу десятник принёс в руках, и сразу отдал Удаче.
Частый топот копыт нескольких лошадей прервался, как если бы их согласованно остановили наездники, и вновь подозрительная тишь воцарилась на ночной улице восточного предместья Москвы, вблизи начала Владимирской большой дороги. Крупный пёс за плотным забором внимал этой тишине с недоверием и зарычал, когда рядом промелькнул мимолётным привидением бледнолицый мужчина; потом заворчал и затих. Бледнолицый приблизился к низкому бревенчатому дому, оправил плащ. Там, где он приостановился, раздался его слабый условный стук в оконные ставни, затем нетерпеливо повторился. Ждал он ни дольше минуты. Оконце в калитке приоткрылось, и бледнолицый переместился к нему, протянул стоящему за ним облику человека туго набитый кошель, затем перстень, который успел тускло сверкнуть затянутой рваным облаком луне золотом и изумрудом.
– Тот, о ком мы договорились, вскоре проедет на Владимирскую дорогу, – прошептал он, склоняясь к оконцу, в котором поглотилось и то и другое. – Будет один.
Вопросов не последовало. Оконце закрылось, и бледнолицый поправил на плечах длинный плащ, настороженной улицей заторопился обратно. В переулке его поджидали трое всадников, одетых в серые одеяния. На них тоже были плащи, под которыми топорщилось, выпирало оружие, а один из них придерживал за поводья его вороного аргамака. Он легко поднялся в скрипучее новое седло, и топот опять потревожил ночной покой, но уже переулком, удаляясь от ведущей к большой дороге улицы.
Два всадника, встречи с которыми бледнолицый и его сообщники хотели избежать, в это самое время только выехали из Боровицких ворот Кремля. Они свернули к прибрежной дорожке и поспешили к Зарядью. В Зарядье Удача осадил жеребца у двора Ордин?Нащокина. Когда провожатый остановился и развернул коня, недовольно подъехал, он уже взобрался с седла на высокий забор и тихо предупредил:
– Проститься надо.
Десятник с беспокойством глянул назад.
– Могут опередить, – сказал он с укором, не уточняя, кто и почему.
Однако нигде не было видно ни души, и Удача не пожелал считаться с его доводом, перевалился за забор и спрыгнул к угрожающе заворчавшим собакам. Они подбежали к нему, а признав, важно завиляли хвостами. Выходящие во двор окна дома тёмно отражали бледный лунный свет, безжизненные и равнодушные к внешнему миру. Он посмотрел в окно спальни Дарьи, постоял, прикидывая, а стоит ли тревожить девушку прощаниями, когда он не мог сказать, когда возвратится. Наконец он решил, что это слишком жестоко. Медленно перелез обратно, а, очутившись в седле, обратился к провожатому:
– Наверное, я сейчас совершил ошибку. Большую ошибку. Но обязательства перед женщиной тяжелей испытаний в войне.
Десятника его маловразумительные рассуждения ничуть не тронули, он не скрывал нетерпения и поскакал вперёд, заставив его пришпорить жеребца, погнаться вдогонку. Вскоре растревоженные воспоминания о Дарье, которые когтями скреблись в душе, стали ослабевать. А когда на востоке посерело и за окраинами пригорода стал виден Измайловский монастырь с внушительными очертаниями большого собора, они потускнели от мыслей об опасностях предстоящего долгого путешествия. Здесь Удача должен был расстаться со своим провожатым. Забрав у него обе дорожные сумки, он устроил их на своём седле, после чего стрелецкий десятник без лишних слов развернул лошадь и стегнул её круп. Удача подождал, пока он удалился и исчез за садами, затем тщательно проверил пистолеты. Убедившись, что оба заряжены, вслушался в звуки окрестностей. Ничего подозрительного он не услышал. Сунув пистолеты в чехлы на передней луке, он сдавил ногами бока коня, побуждая его шагом отправиться к Владимирской дороге.
16. Схватка на Владимирской дороге
Сумрак в окружающем смешанном лесу начал рассеиваться. Сквозь прорехи между шапками листвы разнообразных деревьев к наезженной дороге прорывались бледные отсветы зари, невидимой, однако угадываемой далеко впереди, там, куда увлекала большая дорога. Уже вполне осенняя утренняя прохлада студила листья. Но в обшитом кожей шерстяном плаще Удаче было тепло. После бессонной ночи его укачивало, и лесные негромкие звуки не мешали погружаться в дремоту. Со стороны могло показаться, жеребец брёл, как ему больше нравилось, не спеша, а всадник клонился вперёд, к чёрной шелковистой гриве, и голова его свисала к груди вместе с нахлобученной на лоб дорожной шляпой.
Странное потрескивание ствола крупного дерева разом спугнуло напускную расслабленность Удачи, он вскинул голову, пальцами взводя пистолетные курки, глянул на то дерево и сильно пришпорил коня. Жеребец словно ожидал этого: как отпущенная с тетивы стрела, рванулся вперёд, понёсся к надрывному треску падающей сосны, под выстрелы двух пистолетов наездника успел проскочить под ней. Сдавленные вскрики раненных пулями разбойников, которые призраками толкали подрубленный ствол, подстегнули его, и он вихрем промчался ещё и под заваливаемой кем?то липой. Она рухнула позади, шумно ломая ветки, и сразу же придорожный лес там ожил с появлением разбойников, которые высыпали на дорогу из нескольких укрытий.
Кроме основной засады, оказалось, была и другая, впереди, из неё выскочили трое головорезов, ощетинились навстречу длинными пиками. Объехать их было невозможно, прорваться без заряженных пистолетов или дротиков нельзя, и за полсотни шагов до них Удача осадил встревоженного скакуна. Соскользнув по коже седла на землю, он перепрыгнул через придорожный кустарник и, выхватывая саблю из ножен, укрылся за могучей старой липой, живо соображаясь с обстоятельствами, прикидывая, как же выпутаться из сети засад, не потеряв коня. Оттуда, где упало второе дерево, к нему по дороге бежали около десятка вооружённых сообщников по разбою, но верховых конников среди них не было, а преодолеть им предстояло расстояние около трёхсот шагов. За дорогой же напротив никакой опасности он не заметил, и это подтолкнуло к решению: из зарослей неожиданно напасть на тех, кто преградили путь. Однако приступить к выполнению вмиг задуманных действий он не успел. Внезапно сзади послышался шорох, и раздалось грубое предупреждение:
– Стой!! Шевельнёшься. И проткнём, как кабана!
Не зная, сколько было за спиной разбойников и какое у них оружие, Удача замер. Производимый одним мужчиной шорох приблизился, и между лопатками остро ткнул наконечник пики.
– Бросай саблю, сука! – злее и громче приказал тот же сиплый от ненависти голос. И торжествуя, разбойник за спиной выкрикнул троим подельникам на дороге: – Я один его поймал! – Затем опять обратился к Удаче. – Ну же, кому сказал?! Брось саблю, сука! За живого больше заплатят. А то бы уже проткнул.
Он больнее надавил в спину, и Удача вынужден был подчиниться, выронил саблю на траву. Упор острия наконечника ослаб, как если бы обманувший его разбойник уверовал в свою безнаказанность. Удача напрягся, превозмогая боль, спиной начал давить на наконечник, пока тот не уступил, не поддался чуть назад, затем он постепенно и незаметно выдохнул из себя воздух, как смог, втянул живот и в мгновение резко прижался к липе и дёрнулся влево. Остриё запоздало скользнуло у правых рёбер, пригвоздило к стволу лишь плащ. Под треск разрываемого шнурка, который стягивал плащ в плечах, Удача цепко ухватился за древко пики, с хриплым рыком сильно рванулся к разбойнику, в толчке от земли дотянулся носком, ударил его вниз живота. Разбойник охнул, выпустил древко, и от второго удара ноги в живот отлетел к кустам. Удача подобрал его же пику и примерил в руке.
– Помогите! – с надрывным и хриплым воплем разбойник вскинул руку к узкому лицу с обритой головой.
– А?а, старый приятель! – узнавая его, прорычал Удача. – Да ты, чёрт, ловок подкрадываться! Но со мной тебе не везёт!
От вида Незадачливого Стрелка, отползающего по опавшей листве, похожего на придавленного червя, он с досадой метнул пику в лес, где она гулко воткнулась в дерево, и подхватил с корней липы свою саблю.
Тут же позабыв о столь жалком противнике, он бесшумно пробежал за деревьями и кустарниками вдоль края дороги и с тигриной гибкостью выпрыгнул на неё сзади троих головорезов, которые сначала бежали на крик о его поимке, а затем на призыв о помощи. От его пронзительного свиста они как будто столкнулись с невидимой преградой. Пики, которые они удерживали наперевес, мешали им сразу же развернуться, и отставший от сообщников низкорослый и толстозадый злодей при неуклюжем развороте получил такой удар сжимающим рукоять сабли кулаком в подбородок, что хрустнула челюсть, а подсечка опрокинула его, как подкошенный сноп. Толстозадый рухнул и больше не помышлял о награде за поимку или убийство тайного царского посланца. Увернувшись от острой пики, Удача саблей полоснул сделавшего выпад, заматерелого в разбоях головореза по рёбрам. После чего третий, поджарый и чернявый головорез, с неловким движением рук отшатнулся, выронил свою пику и, словно от всех чертей ада, побежал навстречу разбойникам, которые шумной ватагой приближались от основной засады. Полагая, тот, кого они должны были поймать или убить, гонится за ним, он на бегу испуганно шарахнулся от коня, оббежал животное и с облегчением увидал, что царскому посланцу было не до него. Удача схватил удила своего жеребца, запрыгнул в седло, в мгновение сунул носки сапог в удобные стремена, и погоняемый шпорами и поводьями скакун понёсся с ним прочь по направлению от Москвы.
Это произошло так быстро, что конная погоня грабителей, которой пришлось через кустарники преодолевать два завала в местах основной засады, смогла утешиться лишь несколькими пистолетными выстрелами. Пули не причинили беглецу и коню под ним никакого вреда, и они пропали за деревьями. Следуя за своим главарём, у которого левый глаз был скрыт чёрной повязкой, члены погони объехали через заросли поваленную липу и замедлили рысь лошадей у хвоста разочарованной неудачей разбойной оравы, которая растянулась на дороге.
Участники засады с мрачной руганью собирали раненых и подтягивались к остановленным главарём конным сообщникам. Не видели только узколицего товарища, которого Удача прозвал Незадачливым Стрелком. Наконец тот выбрался на четвереньках из придорожного кустарника.
– Сука! – злобился он от ненависти и плевался, морщась при каждом вдохе от боли в животе. Он с трудом встал на ноги и поплёлся к месту сбора подельников.
Лошадь главаря беспокойно перебирала ногами, косилась на собирающихся злодеев, будто чувствовала в них свору ночных шакалов. Но они примолкли и притихли от холодной жестокости, которая змеёй шевелилась в глубине открытого глаза переодетого главарём Барона. Он сидел в седле прочно, властно, куда только девалась чиновничья расслабленность тела. Сверху оценил место побоища и такого позорного посрамления своих людей.
– Дьявол! – не смог он перебороть восхищения ловкостью царского порученца, за чью голову уже получил вознаграждение, а теперь должен будет вернуть до последнего рубля. Затем громко, уверенно и бодро объявил: – Ну что ж. Он вернётся. Мы ещё увидимся с ним и посчитаемся! – Разворачивая лошадь, не скрывая злой насмешки, приказал конному окружению: – Проводите этих сорвиголов в их норы, пусть залечатся до следующего дела!
И мановением руки показал, что не желает сопровождения.
Он в одиночку неспешно поехал назад, а его конные сообщники неохотно слезли с лошадей, стали помогать рассаживать в сёдлах раненых. Затем, подобрав оружие, все вместе, одной шайкой они потянулись по следам Барона, который после объезда крон дорожных завалов скрылся от них в лесных зарослях.
Барон свернул от Владимирской дороги на малоезжую просеку, по ней проехал до небольшой поляны. Не доезжая до опушки, глазами отыскал за старой осиной тропку и, увлекаемый ею, углубился смешанным лесом к сосновому пролеску. У начала пролеска тропка раздвоилась, и он продолжил путь по левому ответвлению, которое вскоре вывело к долгому спуску наискось склона. На склоне росли высокие сосны, а внизу, в просветах между их рыже?коричневыми стволами мелькала извилистая речушка в обрамлении густой и высокой травы, как будто некогда, в былинные времена огромная змея ползла там, и её внезапно застигло проклятье колдуна. По другую сторону был такой же, одними соснами облепленный склон, везде освещённый рассветной зарёй и, как с удовлетворением отметил Барон, безлюдный.
Тропка спустилась к речушке, казалось, сама по себе устремилась вдоль берега, у которого Барона поджидал всадник на вороном коне. Чёрный бархатный кафтан с серебряными шнурками подчёркивал бледность его точёного, по?своему красивого породистого лица, лоб которого накрывался тенью широкополой, чёрной шляпы. Он не шелохнулся, ни одним движением не выказал любопытства или приветствия, когда Барон остановил свою лошадь напротив. Он ждал отчёта молча и с ледяным спокойствием. Барон снял с глаза повязку, сунул её в карман своего камзола, который был явно с чужого плеча, а из нагрудного кармашка неторопливо выковырял золотой перстень с изумрудом. Сначала надел его на указательный палец левой руки, полюбовался сверканием драгоценного камня. Потом снял и с сожалением протянул в ладони бледнолицему.