Япония осталась позади.
Завтра из вспененной зыби встанут в прозрачной дымке полуденных испарений лиловые берега Приморья, и, когда мы закончим ремонт у причалов Владивостока, прощально салютуя родине, капитан Николаев повернет ледорез к дымящимся сопкам Камчатки и гранитным массивам мыса Дежнева…
Глава из радиодневника
«Шлю привет храброй команде и комсоставу ледореза «Литке». Уверен в вашем успехе. С нетерпением жду встречи. Пароходы Ленской экспедиции находятся в пятнадцати километрах от кромки. Рейдовая погрузка угля в бухте Тикси вам обеспечена. Жму руку.
Последний мыс. Просторная, одна из лучших естественных гаваней мира — открывается обрамленная изумрудным поясом лесов Авачинская бухта. В правом углу, сбегая к самой воде, кучатся обитые гофрированными цинковыми крышами домики небольшого поселка. Так выглядит Петропавловск-Камчатский. Желтеют высокие, приметные издалека трубы «Красина». На фалах фок-мачты ледокола пестреют флаги. Застопорив машины, «Литке» отдает якорь рядом с «Красиным». Палуба ледокола и мостик полны встречающих.
— Славным красинцам — ура! — кричит Дуплицкий.
— Литкенцам — привет! Желаем успешного рейса! — отвечает Смирнов.
Тихая Авачинская бухта стала местом встречи двух краснознаменцев — известного всему миру «Красина» и более скромного «Литке» — перед двумя важнейшими походами.
Не успели мы закрепить швартовы, как началась бункеровка. Взвились тучи угольной пыли над трюмом. Появились гости. Окруженный учеными, беседует с соратниками по предыдущим походам общий любимец Николай Иванович Евгенов, под руководством которого «Литке» два года назад вел в Колыму группу торговых судов.
— Пройдете, — уверенно говорит Евгенов. — «Красин» в марте подходил к Уэллену чистой водой. Кроме того последние вести с судов, зимовавших у мыса Биллингса, очень утешительные. «Анадырь», «Север», «Хабаровск» снялись с места зимовки и подошли к мысу Шмидта. Ледовая обстановка благоприятная.
Вечереет. Громыхают вагонетки с углем. Часто пульсирует шланг на корме, подающий пресную воду в цистерны.
В темноте Петропавловск кажется огромным городом. Причудливые контуры обступивших бухту громадных сопок дрожат в воде, тускло освещенной бортовыми иллюминаторами.
Шестого идем дальше.
«Мыс Шмидта дал сведения, что в его районе восьмибальный битый лед. Столь благоприятное положение нам необходимо использовать. Если мы быстро пройдем первый трудный участок от Дежнева до Колымы, затем до бухты Тикси, у нас останется много времени на преодоление трудностей дальнейшего пути».
Впереди первая кочегарская вахта, дающая высшие показатели скорости. Она проходит за четыре часа сорок восемь миль. Лучшие ударники первой вахты: парторг Трофимов, предсудкома Дашенков, кочегар Бизякин.
На север,
на север,
в морской великий путь,
Ложится ледореза
натруженная грудь!
С востока
на запад
задание дано —
Пробиться
впервые
по броне ледяной.
Н. АСЕЕВ.
Топорок картаво кричал над голубыми торосами. Расправив пятнистые крылья и вытянув шею, полярная птица кружила над мачтами ледореза. Она провожала нас до острова Шалаурова, до трех столбов на его каменной вершине — памятник трем кочегарам «Ставрополя», погибшим от цынги на зимовке.
Торопясь наверстать потерянные в порту на ремонте дни, мы поднимались на север, не ожидая, пока чукотские рации передадут скупые слова сводок о благоприятной ледовой обстановке. От Владивостока до мыса Шмидта лежало расстояние в две тысячи девятьсот миль, десять ходовых суток, и, чтобы использовать полностью благоприятную обстановку, надо было караулить ее у кромки[15]. Это гарантировало своевременный проход проливом де-Лонга и поворот на запад.
На запад!
К островам Самуила. На помощь зимовщикам первой Ленской.
На запад!
К проливу Бориса Вилькицкого, куда из Мурманска двинулся второй Ленский караван, груженный продовольствием и машинами для Якутской автономной республики.
Восемьдесят семь — наш коллектив: кочегары, матросы, машинисты, капитан, механики, научные работники, летчики, экспедиционный состав.
Наш лозунг — «на запад!» Чукчи дополнили его бодрым словом «тагам!» Оно означает: «вперед!»
— Тагам! — прощально кричал Гемауге, отплывая от борта на просвечивающей желтизной утлой байдаре. Смуглое широкое лицо завскладом фактории Уэллена сияло довольством. Ему выпал хороший денек. Художественно вырезанные из моржовой кости фигурки полярных зверей уплывали на запад вместе с литкенцами, как память о чудесном искусстве уэлленских мастеров.
— Тагам! — откликались на зов Гемауге чукчи из соседних байдар, одетые в расписные кухлянки[16]. На макушках обнаженных голов гребцов чернели коротко остриженные, кружком, как у древних запорожцев, волосы.
Приняв запасные части самолета, мы ушли из Уэллена в Чукотское море, к траверзу места гибели «Челюскина», и сторожевая линия Арктики — голубые льды были похожи на причудливо вырезанные чукотские безделушки из склада Гемауге. Льды неторопливо плыли навстречу нам, гулко стучали в борта «Федора Литке» и под синими террасами Рыркарпия[17] заполнили все видимое пространство.
Узкими каналами разводий ледорез пробивался вперед, отыскивал прогалины, огибал спрессованные сжатиями горы торосов. Под Рыркарпием капитан перевел ручки телеграфа обеих машин на короткое «стоп». Дальше идти было некуда. Нордовые ветры нагнали в пролив де-Лонга непроходимые поля вечного пака[18]. Слева, в туманной дымке, розовые в лучах незаходящего солнца, замыкали береговую линию каменные горы Чукотки, простиралась пустыня, таящая в недрах неистощимые богатства, нетронутая людьми первобытная страна.
В лоции о здешних местах сказано немного:
«Серое обыкновенное небо, низкие, почти прилипшие к земле тучи, бурые горы, бурая тундра, бурый берег».
Вслед за нами в Чукотское море шла Колымская экспедиция капитана Мелехова: «Сучан», «Лейтенант Шмидт», «Микоян», «Урицкий», «Смоленск». Они пробивались сквозь перемычки пролива де-Лонга, везли Чукотке и Колыме людей, провиант, машины.
Только что проводившая челюскинцев и героев-летчиков Чукотка встречала новую фалангу полярников. Обитатели уэлленских яранг с протяжным «каккумэ»[19] удивленно подсчитывали плывущие от мыса Дежнева корабли.
Когда мы повернули обратно, путь к Ванкарему оказался закрытым. Пропустив нас в ловушку Рыркарпия, льды сомкнули кольцо. Ледяная перемычка в тридцать миль отделяла судно от свободного моря. И в первой лобовой атаке заслезились котлы, полопались связи и дымогарные трубки, обжигались кочегары и машинисты. Кипящая вода, прорвав связи, залила огневую коробку, одного из котлов. Потухший котел дымился в полутьме кочегарки шипящими струйками пара.