Впрочем, миссис Коллинз недолго наслаждалась этой содержательной беседой. Сразу после десерта мужчины перешли в кабинет.
Легкая бамбуковая мебель, крытая звериными шкурами, полутораметровый пропеллер под потолком, просторный рабочий стол, застекленная пирамида с ружьями, чучело сокола-сапсана, искусно посаженное на ветвь чертова дерева, голова тура, украшенная кривыми, как ятаганы, рогами.
По обстановке комната напоминала жилище не то ранчмена из разбогатевших ковбоев, не то любителя африканского сафари.
И только длинные стеллажи, заваленные книгами, справочниками, ворохами советских газет и журналов, наводили на мысль о том, что круг интересов хозяина несколько шире. А классический, викторианского стиля камин подчеркивал его британское происхождение.
— А вы неплохо устроились, Фрэнк, — Кемпбелл выдвинул легкое кресло-шезлонг на середину комнаты и расположился под самым пропеллером. — Англичанин всегда останется англичанином. Деловитость и комфорт.
— Жалкие попытки как-то скрасить убожество здешней столицы, — с несколько наигранным пренебрежением отозвался Коллинз, в действительности польщенный комплиментом. — К сожалению, могу предложить только джин или вермут. Порядочного портвейна здесь не достать.
— Вы забыли мои привычки, Фрэнк? — Кемпбелл. посмотрел на хозяина с некоторым удивлением. — Там, где только это возможно, местные блюда, местные напитки. Это позволяет сохранять гибкость, ведь нам приходится быть очень разносторонними. Шербет, пожалуйста, и побольше льда.
— На свете сейчас все меняется. За последние годы мне пришлось наблюдать такие перемены, что…
— Нет, майор, нет, — дружеская интимность, прозвучавшая было в тоне Кемпбелла, понемногу уступала место официальной, деловитой вежливости. — Когда корабль сбивается с курса, капитан должен дважды в день менять воротнички. Тогда пассажиры спокойны. Но перейдем к делу, у меня, к сожалению, мало времени. Последнее донесение, которое я получил, было недельной давности. Есть что-нибудь новое?
— И да и нет, сэр Роберт. Вербовка Разносчика прошла удачно. Он сейчас здесь, принес бланки паспортов, три штуки, а главное…
— Подождите, майор. Даже моя память не в силах вместить все псевдонимы ваших людей. Разносчик — это?…
— Советский подданный Расулов, которого мы привлекли через одного из местных купцов. Границу знает, как собственный двор, можно сказать, мастер почтенного цеха местных контрабандистов.
— Вы в нем уверены?
— Он слишком многим рискует.
— Нечто подобное, — Кемпбелл помедлил, доставая плоский, на «молнии» трубочный кисет, — я читал в донесении, относившемся к этому… да, Богомольцу. Потом он как будто предпочел пойти на риск и выйти из игры?
— Простите, сэр, — Коллинз резко поднялся и, маскируя вспыхнувшее раздражение, прошел к столу за пепельницей, поставил ее перед гостем. — Простите, но психологическая схема в данном случае совершенно иная. Посылая Богомольца к русским, мы никак себя не застраховали, ему нечего терять здесь. Я вас предупреждал об этом. Так и вышло. Его соблазнили деньги, которые были у него на руках, и он предпочел воспользоваться ими, не ждать манны небесной. Разносчик, передав нам паспорта, ставит под удар женщину, родственницу, жену сына. Своей жизнью он может не очень дорожить, ко пойти на бесчестье, навлекая опасность на другого, старший в роде не позволит себе никогда.
— А вы не допускаете, что эти бланки — ловкий ход VIIV, которое уже дало их номера каждому своему агенту? — Оторвав картонную спичку, Кемпбелл старательно раскурил свой «данхилл», пыхнул клубом душистого пряного дыма. — За последние годы русские многому научились.
Коллинз пожал плечами.
— Увы, это так, — Кемпбелл чуть нахмурился, восприняв жест майора как проявление несогласия с его собственным заключением. — Возьмите хотя бы их политику на Востоке. Она становится более осмотрительна и эффективна, чем наша. Советы ищут реального сотрудничества и предлагают взаимовыгодные условия, мы цепляемся за прошлые методы, о г. которых давно пора отказаться. Но мы, пожалуй, отвлеклись. Какими силами будут располагать группы, намеченные для участия в выступлении?
— Объединение всех отрядов позволит создать очень подвижную часть приблизительно в триста-четыреста сабель.
— Вооружение?
— Русские трехлинейки, маузеры, несколько ручных пулеметов. К сожалению, среди повстанцев…
— Будущих или, скажем так, гипотетических повстанцев. Пока это всего лишь банды сельских гангстеров, — глядя куда-то мимо собеседника, холодно уточнил Кемпбелл. — Да, так что «к сожалению»?
На смуглых щеках майора на мгновение вспухли тугие желваки. Сегодня шеф был просто несносен. Но Коллинз сдержался.
— К сожалению, — он попытался смягчить разговор каламбуром, — среди будущих повстанцев слишком мало бывших фронтовиков, так что для столкновения с регулярными соединениями отряд не очень пригоден. Я полагал бы, что целесообразно отсрочить дату выступления с тем, чтобы ввести в окружение наиболее авторитетных вожаков нескольких кадровых военных.
— А зачем? — с откровенной ленивой издевкой протянул сэр Роберт. — Неужели это может что-нибудь изменить? Обойдетесь.
— Простите, сэр, — майор вскочил, вытянулся, опустив руки по швам. — Я, к сожалению, не умею выполнять приказаний, смысл которых мне не ясен. Я полагал, что добросовестная и тщательная подготовка выступления…
— Потрудитесь сесть, Франклин! — Это прозвучало как команда. Благодушный седой джентльмен, так уютно расположившийся в низком шезлонге, куда-то исчез. Вместо него перед Коллинзом сидел, выпрямившись, властный шеф, холодно поблескивавший из-под бровей серо-стальным взглядом. — Сидите и слушайте, только очень внимательно. Мне не так уж нужно было это путешествие, но я пошел на него. Из-за вас. Из-за того, что мы вместе начинали эту службу и вы кое-что сделали для меня. Сейчас я недоволен вами, Фрэнк. Пока — только я. Это не страшно. Но вы теряете ориентировку, а значит, раньше или позже в работе возможны крупные провалы. Этого вам не простят. Зачем вы ковыряетесь в мелочах? Почему медлите? Неужели вы думаете, что эти «триста-четыреста сабель», даже под командованием самого Лоуренса, могли бы повлиять на судьбу Советов? Для выступления не нужны военные. Это должен быть крестьянский бунт. Бессмысленный, жестокий и страшный. Такой, о котором можно будет кричать в мировой прессе. Кричать истерично. Это вы понимаете?
— Сэр Роберт, — Коллинз, уже взявший себя в руки, попытался отстоять свою позицию. — Но разве хорошо подготовленное выступление, захват крупного центра, умелые действия повстанцев не дадут должного резонанса? Разумеется, я не рассчитывал сокрушить Советы. Но организовать дело так, чтобы повстанцы не выглядели просто бандитами, считал своим долгом.
— Ерунда! — Кемпбелл очень осторожно, постукивая головкой трубки по костяшке согнутого пальца, выколотил пепел. — Поймите, ради бога, что кадровый военный может только повредить делу. Мы не должны дать возможность увидеть за всем этим нашу работу. Не операция, но бунт! Выступление должно впечатлять не тактикой, а… — он помедлил, подыскивая наиболее точное определение, — а правильно организованным варварством. Зверством, если вам угодно. Пусть захватят какой-нибудь городок. Пусть разнесут его в пыль и заставят власти подавлять восстание самым жестоким и крутым путем. В этом смысл выступления. Это будет первая ласточка из очень голосистой стаи. Ну хорошо. Значит, Разносчик сообщил, что видел Богомольца. И что же?
— Тот был обеспокоен встречей и сразу постарался скрыться в толпе. На базаре это не трудно.
— А если все-таки Богомолец пришел в ГПУ с повинной?
— Абсолютно невозможно, — уверенно ответил Коллинз. — За убийство целой семьи по советским законам ему обеспечен расстрел. ГПУ не станет привлекать такого человека. Основатель советской разведки был очень строгим моралистом. «Чистые руки» и прочее.
— Да-да, — Кемпбелл задумчиво склонил седую породистую голову. — За господином Дзержинским была известна эта слабость. Хотя неизвестно, слабость ли это… Но предположим все-таки, что встреча на базаре тоже придумана на «бакинской Лубянке»? Как и ход с паспортами. Допустим, что Богомолец был задержан, дал показания…
— Ему нечего было показывать, сэр Роберт, — подчеркнуто официальным тоном ответил Коллинз. — Все инструкции он должен был получить уже в Баку. Ноль пятнадцатый не может сам войти в контакт с повстанцами, а Джебраилов — родственник Гейдар-аги, одного из главарей. Через него должны быть установлены связи, передан склад.
— Через него непосредственно? — Кемпбелл, видимо, более довольный этой частью отчета, снова стал благодушен.
— Не обязательно. На самый скверный случай Богомолец мог послать к Гейдар-аге своего человека. У княжеских нукеров, деревенской знати, торговцев, связанных с контрабандой, с давних времен существовала система тайных знаков, вещественных паролей. Примитивная, конечно, но очень трудная для фальсификации.
— Нечто вроде перстней генералов ордена Иисуса? — Сэр Роберт был известен как знаток истории.
— Я полагал, что подобный прием в данном случае мог быть оправдан, — по-прежнему сухо ответил майор. — Богомолец шел к ноль пятнадцатому именно с таким паролем.
Кемпбелл усмехнулся.
— Ну, ну, Фрэнк. Будьте терпимее к стариковским причудам. Ведь я искренне к вам привязан. Хотите вернуться в Лондон? Вам давно уже не тридцать, а я всегда рад видеть вас в отделе.
— Я не справляюсь с обязанностями? — Коллинз все еще был обижен.
— Если бы так, вам пришлось бы вернуться. — Сэр Роберт еле заметной игрой интонаций подчеркнул это «пришлось». — И все-таки подумайте. Восток, конечно, многое значит для Британской империи, но главные события будут разыгрываться не здесь… Будьте диалектиком, Фрэнк. С возникновением такой силы, которой становится Москва, прежняя колониальная политика протянет недолго. Двадцать, тридцать, максимум пятьдесят лет. Подобные примеры очень заразительны. Главная игра скоро переместится в Европу.
— Вы полагаете, начнется война? — искренне заинтересованный Коллинз забыл о недавней обиде. — Но где та сила, которую мы можем столкнуть с большевиками?
— Ее надо растить, майор. — Кемпбелл, поглядев на часы, с явной неохотой поднялся. — И ее растят. Быстро. Азия не выступит против русских, американцы пока заняты своим континентом, поэтому приходится растить ее в Европе. Большая игра начнется там. Хотя, — он тщательно пригладил волосы, — хотя и здесь нам придется очень много работать. Не хотите ехать в Лондон — не надо. Скучать вам не придется и здесь. Кстати, чуть не забыл. Что, мы делаем ставку на одного Гейдар-агу? А кандидатура номер два у вас не подготовлена?
— Увы, к этому пистолету нет запасных обойм. Гейдар-ага единственный, кто может стать во главе крупного дела. Остальные перегрызутся, не успев выйти из леса.
Сэр Роберт, уже направлявшийся к двери, приостановился.
— Вот это самое скверное, майор. А если с ним что-нибудь случится?
— Тогда мне придется подать в отставку, — неохотно промолвил Коллинз.
— Дай бог, чтоб этого не произошло, — поминая господа, седой джентльмен набожно поднял взгляд (в глаза бросился плавно вращающийся пропеллер), чуть усмехнулся и протянул хозяину руку.
…На следующий день высокий старик в расшитой мегребской безрукавке, зайдя в лавку тавризца Кули-заде, перебросился с ним несколькими негромкими фразами и степенно проследовал на задний двор, где останавливались обычно приезжие. А к вечеру Разносчик — Расулов, — получивший новые инструкции, отправился в обратный путь.
На этот раз он ехал верхом почти до самой границы. Человек, пославший старика с перебитым носом — Се идо в а, очень торопился.
ГЛАВА VIII. СТАРУХА С ТАЗАПИРСКОЙ УЛИЦЫ
Анатолий Максимович Волков был опытным оперативным работником. На его боевом счету числилось немало сложных и трудных дел. Но если бы не приказ Гордеева, он бы, наверное, и не собрался сам в Акстафу — ведь до сих пор проводившееся на местах выяснение личности и связей Наджафова-Джебраилова почти ничего не дало.
Между тем именно в этом районном городке те отрывочные, разрозненные ниточки, которыми располагали до сих пор сотрудники АзГПУ, завязались в первый, но весьма ощутимый узелок,
Муса Джебраилов, как выяснилось, оказался близким родственником — двоюродным братом — самого Гейдар-аги. Кулацкий главарь в свое время устраивал его на работу, да и побег из-под стражи, дерзкий, среди бела дня, тоже, судя по всему, был организован опытной рукой.
Но три года назад трудно было предполагать, что скромный товаровед винодельческого совхоза Гейдаров вскоре станет одним из бандитских главарей. Джебраилов был арестован за мелкую растрату и приговорен к незначительному сроку. В общем, достаточно серьезно и глубоко его побег не расследовался. Хотя теперь это уже не имело значения.
Достаточно определенным стало самое главное — зачем и почему Джебраилов-Наджафов вновь оказался в Азербайджане. Это, по всем данным, был связник, и скорее всего ему было поручено вступить в тесный контакт с Гейдар-агой.
Отчаянно кляня себя за нерасторопность — все эти сведения можно было получить значительно раньше, — Анатолий Максимович заторопился в Баку.
А тем временем в столице Азербайджана происходили немаловажные события.
…Рабочий день в бакинском адресном бюро подходил к концу. Посетителей стало меньше, телефонные звонки реже, когда в полутемный учрежденческий коридор неуверенной походкой вошла сгорбленная старуха с большой базарной кошелкой.
Из кошелки торчали, ножки связанной курицы, перья зеленого лука, горлышко бутылки, заткнутой отломком кукурузного початка. Ханум явно запасала провизию, а потом, видно, обсуждала какие-то новости с встретившейся приятельницей — в этот час на базар не ходили даже самые откровенные лентяйки.
В общем, бабушка была ничем не примечательная. Мехтиез, который зашел за Светой Горчаковой, чтобы пригласить ее в кино, не обратил бы на старуху никакого внимания, если бы не вопрос, который она задала Свете по-азербайджански:
— Скажи, доченька, где здесь справки про адреса выдают? Племянник мой в Баку, говорят, переехал, а как его найти — совсем не знаю.
Юсуф перевел Свете вопрос старухи и тут же спросил:
— Как племянника зовут, конечно, вы, бабушка, знаете. А где родился, когда — тоже? Без этого очень трудно адрес найти.
— Наджафов Ашраф, — охотно откликнулась старуха. — Немолодой он, старше тебя. А родился где-то под Агдамом, села не помню.
«Наджафов Ашраф» — это поняла и Горчакова, не знавшая азербайджанского языка. За последние полтора месяца Света уже пять раз выдавала справки о Наджафове и только что жаловалась Юсуфу, что задание, которое она выполняет, оказалось совсем не похожим на настоящую оперативную работу.
Минуту спустя, приставив к старушке в качестве переводчицы какую-то девушку, уже получившую нужную ей справку, Мехтиев звонил в управление. Дальнейшая схема была отработана более чем четко.
Пока Горчакова очень старательно, круглым ученическим почерком заполняла бланк запроса, от управления уже отъехала машина с двумя сотрудниками. Лена Шубина и Николай Киреев заняли наиболее удобное место на скамейке в скверике, расположенном прямо перед входом в адресное бюро.
Девушке, которую Юсуф попросил помочь старушке, удалось с трудом выяснить возраст племянника. Оказалось, что родился он вскоре после холеры в Карабахе и лет за десять до русско-японской войны. Столь относительная точность лишь усложняла работу Горчаковой. Исчерпывающих сведений по таким данным Света найти не могла. Тогда бабушка попросила дать ей справку на всех Наджафовых Ашрафов.
— Хорошо, — сказала Горчакова и ушла в соседнюю комнату к картотекам.
Старуха поправила сбившуюся чадру, вытащила из бездонной своей кошелки клубок, спицы, уселась на скамейку и принялась за вязанье. А переводчица, обрадованная тем, что ей наконец-то представилась возможность уйти, выскользнула в дверь.