«Всего этого на самом деле нет. Стреляют не по-настоящему».
Тут я снова задумался, что будет, если меня здесь убьют.
Ответ пришел от груды металла на соседней улице. Парень, с которым мы столкнулись в самом начале, уже успел разбить свою яблочно-зеленую машинку. Она перевернулась и загорелась. Внутри никого не было, но рядом красовался рекламный щит «Кока-колы»: нарисованный подросток держит в руках стеклянную бутылку газировки. Со щита на меня глядело лицо незадачливого водителя, и, хотя рот на рекламе улыбался, его полный ужаса взгляд застыл над слоганом: «Кола — освежись!». Если бы глаза могли кричать, кровь застыла бы в жилах.
Узкие улочки пестрели рекламными щитами с застывшими, глядящими в никуда лицами. Все, что осталось от ездоков, не переживших очередного столкновения.
Оранжевая машина сделала круг и поехала обратно ко мне, как будто скользя над землей. Время, казалось, замедлилось, и я понял, что, если сейчас же не пошевелюсь, непременно окажусь на рекламе зубной пасты и буду там улыбаться, стиснув зубы, и пучить глаза. Я попытался открыть дверь и выбраться наружу, но только отломал ручку. Оглядевшись в поисках выхода, я понял: уже слишком поздно. Оранжевый автомобиль скользил мимо. Я собирался снова упасть на пол, когда меня настиг внезапный приступ дежавю. На мгновение я исчез и оказался где-то еще.
Мне семь. Воздух пахнет жвачкой. За окном проносятся виды. И вдруг — новенькая, блестящая оранжевая гоночная машина. Лицо водителя в тени. А вот глаза видно хорошо — синие, как лед в айсберге или газ на плите. Секунду я смотрю на них через окно автобуса. Потом машина разгоняется, оказывается впереди, подрезает нас. Водитель автобуса резко дергает руль, теряет управление и…
И я снова оказался в пародии на Чикаго прошлого века. Видение исчезло. Я не знаю, откуда оно пришло и что значило, но ему удалось открыть дверцу в глубине моего сознания. Эта дверь могла распахнуться в любой момент и, что бы за ней ни было, мне не очень нравилось, что она открылась.
Оранжевая машина исчезла. Я вылез в разбитое окно и юркнул в переулок, настолько узкий, что пришлось идти боком. Он вел на другую улицу, и впереди вдруг оказалась маленькая таверна с красной неоновой вывеской — волна на спирали. Символ парка. Рисунок на моей руке засветился. Я медленно подошел к таверне и толкнул дверь.
Звякнул колокольчик, и, стоило двери закрыться у меня за спиной, грозный шум города отдалился и стал похож на гром: достаточно далеко, чтобы чувствовать себя в безопасности, и все же достаточно близко, чтобы держать ухо востро.
Пахло разлитым пивом и полированной древесиной. Внутри был только бармен, протиравший тряпкой стойку.
— Привет, Блейк, — произнес он, широко улыбаясь. — Тяжелая ночка выдалась?
— Откуда вы знаете мое имя?
Все с той же улыбкой бармен ответил:
— Я знаю всех своих клиентов.
Я осматривался вокруг, заглядывал под столы, за барную стойку, но не видел турникета.
— Ищете что-нибудь, сэр?
Мне показалось странным, что человек средних лет так ко мне обращается. Не чувствовал я как-то себя сэром.
— Я готов к следующей поездке.
— К поездке? — Мужчина отложил тряпку и извлек на свет божий старый черный телефон с крутящимся диском. — Могу вызвать такси. Хотя и не поручусь за водителей.
Я из любопытства поднял трубку: интересно, можно ли отсюда дозвониться до внешнего мира? Может, тут что-то вроде горячей линии здравого смысла? Вместо гудков раздалась карнавальная музыка. Я быстро повесил трубку:
— Неважно.
Бармен достал стакан и привычно наполнил его чем-то вроде пива. Потом он долил туда такой, знаете, красной жидкости с вишневым вкусом — гренадин, кажется, — и бросил сверху вишенку. Он толкнул стакан ко мне, не пролив ни капли:
— За счет леди. — Кивок в сторону кабинки в глубине бара.
Я пригубил напиток. Имбирное пиво и вишневый сироп. «Ширли Темпл». Напиток для детей, слишком маленьких, чтобы обижаться.
В глубине бара я лишь убедился в своих подозрениях. В кабинке сидела Кассандра, одетая в оранжевое платье и широкополую шляпу, как будто сошла с какой-нибудь картины. Ее медные волосы струились по плечам. От нее так и веяло благодушием. От такого зрелища у меня в голове все перемешалось.
— Это ты сидела в оранжевой машине и пыталась меня убить?
— А какого ответа тебе бы хотелось?
Если бы я выследил ее и загнал в угол, то вел бы себя иначе. Потребовал бы немедленного ответа и добился бы его. Но это было не так — и я не думаю, чтобы хоть что-то могло загнать ее в угол. «Она только что пыталась убить тебя!» — напомнил я сам себе, но взгляд девушки разрушал всю мою защиту. Точно так же она глядела на меня у палатки с мячами. Как будто ее ко мне тянуло. Как будто я ее интриговал.
«Кем ты себя возомнил? — сказал я себе. — Стоишь тут со своими прыщами и «Ширли Темпл». Выглядишь по-дурацки, и она это тоже видит».
Еще и вести себя по-идиотски не хотелось.
Я изящно проскользнул в будку, притворившись, что ушибленное по пути колено не болит:
— Спасибо за «Ширли Темпл». Но неужели нельзя было выбрать хотя бы рутбир? — Я пытался таинственно улыбаться ей под стать, но так и не понял, как выгляжу со стороны — загадочно или глупо. Пытаясь смотреть девушке в глаза, я невольно переставал понимать ее слова.
Лучше бы поскорее привыкнуть. В колледже таких Кассандр будет пруд пруди. И если мне хочется внимания противоположного пола, самое время вырабатывать обаяние. И поскорее.
На секунду я вспомнил Мэгги, с которой никогда не приходилось ничего вырабатывать и хватало просто быть собой. Но рядом с Кассандрой все мысли разбивались вдребезги.
— Наслаждаешься жизнью? — поинтересовалась она. Я понял, что остроумного ответа у меня нет, и вместо этого заметил:
— Ты-то точно получаешь удовольствие.
Она пожала плечами:
— Я неплохо провожу время.
— Интересное у тебя времяпрепровождение. Заманивать людей на аттракционы и смотреть, как все убивают друг друга.
— Они не умирают. Чисто технически.
— Тогда что с ними происходит?
— Ты не в том положении, чтобы задавать вопросы.
— И все же я их задаю.
Девушка задумалась и ответила:
— Если ты разобьешься во время катания, парк просто… поглотит тебя. Только и всего. — Она помешала свой коктейль и коснулась соломинкой кончика моего носа. — Бывают вещи похуже.
Я не знал, бояться ее или восхищаться:
— Кто ты? — спросил я наконец.
Она подняла на меня свои удивительные обжигающе-ледяные глаза:
— Кто я? Твои мечты, упущенные возможности, страх перед неизвестным.
— Хайку, конечно, удалось, но мне бы хватило какого-нибудь завалящего документа.
Кассандра сморщила нос: ей не нравилось, что игра в загадки на меня больше не действует. Один-ноль в мою пользу.
Девушка вздохнула и уставилась в свой стакан:
— Если парк — тело, то я — что-то вроде его души.
Я невольно ухмыльнулся:
— Дух приключений.
Она помрачнела:
— Да. И мне очень, очень скучно.
Мне не понравилось, как это прозвучало. По телу пробежал какой-то импульс, обдавший жаром пальцы. Выброс адреналина. Так бывает, когда вы каким-то животным инстинктом чуете опасность.
Вдруг Кассандра схватила меня за руку:
— Боишься, да?
Я отдернул руку:
— Не твое дело.
Девушка резко взглянула на меня, как будто я ее ударил, но вскоре выражение ее лица снова изменилось. Она вновь источала загадочность и соблазн, но часть ее тайн уже раскрылась.
— Я не должна тебя задерживать. В конце концов, впереди еще пять поездок.
— А это обязательно?
Кассандра улыбнулась:
— Сэмми может тебе ответить. — Она повернулась к бармену, продолжавшему протирать абсолютно чистую стойку: — Сэмми?
— Да, мисс Кассандра?
— Сколько ты уже здесь? — Улыбка сбежала с его лица, глаза забегали, как будто вопрос был с подвохом. — Все в порядке. Отвечай.
Сэмми сглотнул:
— Конечно, дайте подумать… Что-то вроде тридцати лет. Мне тогда было пятнадцать. Я попался на третьем аттракционе.
— Попался?
— Ну… солнце взошло.
— С рассветом ворота закрываются, — объяснила Кассандра. — Если ты еще внутри, значит, ты остался насовсем.
До меня наконец дошло, какие тут правила. Ты умер — из тебя строят декорации. Поймали живым — ты служишь парку.
— Ну вот, — заметила девушка, — считай это стимулом, чтобы играть по-крупному.
— Здесь не так уж плохо, — вклинился Сэмми, нервно ломая пальцы. — Лучше, чем в Механизме, это точно.
— Что еще за механизм?
Но Сэмми опустил взгляд и не собирался продолжать разговор. Вместо этого он вернулся к своей работе:
— Что-нибудь еще, сэр?
— Блейк, должно быть, голоден. Принеси ему Синее блюдо.
— Одну минуту. — Бармен исчез в кухне без малейших признаков повара.
Я допил дурацкий коктейль, сгрыз весь лед и обсосал вишневую косточку, размышляя о своей дальнейшей судьбе. Что хуже — смерть или рабство?
Кассандра разглядывала меня:
— Ты не похож на всех остальных. Тебе не хочется кататься.
И правда, остальным приглашенным, похоже, не терпелось принять участие в сверхъестественном развлечении.
— Да, кажется, ты позвала не того человека.
Вдруг передо мной опустилась тарелка, покрытая серебряной крышкой:
— Ваше Синее блюдо, сэр. — Сэмми снова встал за стойку, а Кассандра вдруг подалась вперед и глухо прошептала, как будто делясь самой страшной тайной:
— Ты здесь не случайно и не по ошибке. Я хотела видеть тебя больше, чем кого бы то ни было.
У меня вдруг кончился воздух. Голова закружилась.
— Но… зачем?
— Приятного аппетита. — Девушка поднялась и неторопливо направилась прочь. Она открыла дверь: звякнул колокольчик, и снова раздался скрежет и грохот разбивающихся машин.
Кассандра ушла, но след ее присутствия остался — ее злорадство и драйв. Она одновременно притягивала и отталкивала.
Я растерялся, но потом заметил перевернутую букву «Д» и повернул тарелку:
ДЕРЖИСЬ
Светящийся рисунок на моей руке потемнел, как будто блюдо считало его, кабинка вдруг повернулась вокруг своей оси, как книжный шкаф в доме с привидениями, непременно закрывающий собой потайной ход. Кабинка повернулась, совсем как… турникет!
Ресторан остался за спиной, а я сидел по другую сторону стены.
7. Огромная синяя мама
Я оказался на складе и в полном одиночестве. Это обстоятельство меня поразило. С самого начала вокруг кипела жизнь: дикие всадники на карусели, обезумевшие гонщики на улицах Чикаго. А теперь крутящаяся кабинка перенесла меня на заброшенный склад, представлявший собой кладбище разбитых машин и ржавых запчастей — отходов последнего аттракциона.
Помещение было огромным, не меньше пятидесяти футов в высоту. Потолок поддерживали мощные каменные колонны, окна в длину насчитывали сотни стекол. За ними виднелось только небо. Переплеты отбрасывали на пол сетку теней. Небо поменяло цвет. Оранжевые краски перетекли в янтарь и болезненную желтизну, как у заживающего синяка. Если кабинка служила турникетом, в любой момент могла начаться новая поездка, но я даже не подозревал, чего ждать.
Вдруг появился звук. Что-то со свистом прорезало воздух, летая взад-вперед, как маятник. Обойдя кучу мусора, я увидел огромную и жуткую тень, которая поднималась и падала. С каждым падением раздавались крики. И вот, наконец моему взору предстало что-то, чему не место на складе.
Качающаяся лодка, которую мы видели у входа в парк. Трехмачтовая шхуна висела на закрепленной с двух сторон оси. Судно качалось взад-вперед, взад-вперед, и монотонное движение одновременно убаюкивало и вызывало тошноту. Так это выглядело снаружи. А что происходило внутри? Долго ждать ответа не пришлось. Крыша склада начала протекать. Когда я прислонился к колонне, вода потекла по моей руке. Под ногами расползалась лужа: вода уже не капала, а лилась. За окнами склада бушевал океан.
Мне хотелось, чтобы всего этого не было. Чтобы Кассандра не положила на меня глаз, чтобы я не потерял Мэгги и Расса, чтобы брат не сгинул в бездне развлечений.
Под напором воды окна провалились внутрь. За моей спиной пенились волны, а впереди качалась лодка. Оставалось надеяться на ее прочность.
Секунду назад вода доходила мне до щиколоток — и вот уже она плескалась вокруг колен. Океан ревел. Волна сбила меня с ног. Я протянул руку вверх и исхитрился ухватиться за опору лодки. Когда ледяная вода дошла мне до груди, лодка качнулась и утянула меня за собой под воду. Вскоре я весь покрылся синяками и ссадинами и перестал отличать верх от низа.
Когда мне удалось всплыть на поверхность, исчезли и опоры, и склад, остались лишь лодка да волны, изрядно прибавившие в размерах. Не будь я пловцом, давно бы уже утонул: приходилось напрягать все силы, чтобы держать голову над водой. Судно, выросшее в полноценную шхуну, разрезало волны, качаясь почти так же, как раньше, когда крепилось на опоре. Над головой бушевала буря, а небо стало горчичного цвета.
С носа упала веревка. Когда лодка нырнула, я поймал веревку и крепко обхватил ее обеими ногами, точь-в-точь как учили на физкультуре. Когда судно снова приподнялось на волне, меня выдернуло из воды.
В адреналине ли дело, или в этом странном мире вес ничего не значил, но мне удалось взобраться наверх. Я вцепился в веревку, чтобы меня не смыло волной, и старался залезть повыше каждый раз, когда судно подбрасывало. Наконец, я перевалился через борт. В легких булькала вода, и я содрал себе все руки, но все-таки выжил и продолжал гонку.
От качки крутило живот, и мне становилось все хуже. С каждой новой волной наверху кто-то кричал. Я поднял голову: дети, десятки детей цеплялись за веревки, натянутые между мачтами. А, точно, эта штука называется ванты. Так вот, они цеплялись за ванты. Кое-кто висел прямо на реях или пытался ухватиться за ошметки парусов.
Помните, в детстве папа подбрасывал вас к потолку, пока вы не начинали захлебываться смехом? Я помню, потому что это одно из немногих моих воспоминаний об отце. Вот так было и с этими гонщиками: они захлебывались смехом, а иногда и в буквальном смысле — водой, потому что когда кто-нибудь из них летел, кувыркаясь, вниз, никто его не ловил.
Шхуна оседлала очередную волну, палуба поднялась и опала. Сверху раздался восторженный визг. На палубу устремился поток ледяной воды, прибивший меня к мачте. Тут волосатая рука схватила меня за рубашку и вздернула на ноги:
— Ну ты и бездельник, парень! Валяешься тут, когда надо работать! — Лицо мужчины покрывала густая борода. Его голос казался знакомым, но все портил выговор, то ли пиратский, то ли нет.
Мужчина толкнул меня к борту:
— Следи за морем и не отвлекайся.
Краем глаза я заметил что-то огромное, почти сливающееся с водой, и, обернувшись, как раз успел увидеть хвост покрытого рыбами-прилипалами кита размером с корабль. Зрелище ошеломляло.
— Так в последний раз прыгай к солнцу! — крикнул бородач киту. — Вот он, твой час и твой гарпун![2] — Хвост кита очертил широкую дугу и снова ушел под воду.