Волшебный сон кончился, публика стала расходиться, солнце было уже на закате; верх кампанильи был как бы охвачен пожаром. Ни видеть, ни разговаривать с кем либо Яну не хотелось; надо было одному пережить все испытанное и он зашел в первый подвернувшийся погребок, забрался в отдаленный угол и спросил вина. На протяжении руки от него помещалась подвыпившая компания из пяти человек, беседовавших между собой.
До Яна вдруг донеслось имя Габриэль; он насторожился, сделал вид, что отвернулся и стал внимательно вслушиваться.
— Да уж я знаю, что говорю, верьте мне!.. — спотыкаясь языком, твердил один. — Тут неспроста дело!.. — он постучал костяшками кулака по столу. — Тут неспроста! Позвольте узнать, почему с тех пор, как приехала эта француженка, у нашего епископа одни неприятности? А? То черти из тюрьмы всех унесли, нынче опять свинья… это как называется? Ведьма, вот как!.. — он снова стукнул кулаком.
— Да нет, не так!.. — бия себя в грудь кулаком, тоненьким дискантом возражал другой. — Ты вздор городишь! Не ведьма, если сам его святость влюблен в нее. Это раз! А вот что: она невеста синьора Бастиано Палавиччини. Понимаете? — Он поднял вверх палец. — Вот наш и засадил его в тюрьму! А она фюить — и выпустила молодца! По секрету вам открою — пробоина в стене тюрьмы найдена!
Все ахнули.
— Вот так нечистая сила!!. — протянул третий.
У Яна перехватило дыхание. Он отодвинул еще не начатую кружку, встал и удалился из погребка.
Через день город принял обычный вид.
Ян, пасмурный и молчаливый, с узким медным обручем на лбу, не разгибался над работой. Напрасно краснощекая, в черном корсаже и пунцовой юбке Моника несколько раз приближалась к двери в мастерскую и кидала на него взгляды — он не замечал ничего. Перед самым обедом Яну понадобилось выйти в кухню; кроме Моники, никого в ней в эту минуту не было и Ян увидал, что девушка забилась в укрытый от взглядов угол и озабоченно делает ему призывные знаки.
Ян подошел к ней.
— Человек приходил сейчас!.. — быстро зашептала она. — Высокий, белокурый, по-нашему плохо говорит… велел сказать, что Луиджи арестован!
Моника отскочила в сторону и, напевая, принялась развешивать на протянутую веревочку полотенца: из-за двери выглянуло настороженное лицо со сросшимися бровями и сейчас же скрылось.
Ян вернулся в мастерскую и, когда все поднялись по зову хозяйки к обеду, заявил Бонавентури, что есть не хочет и должен уйти по своему делу.
— Беги, беги!.. — благодушно ответил старый мастер и потрепал его по плечу. — В этом вся жизнь — отбегаешь свое время, сядешь дома на лавочке!..
Ян вышел на улицу и торопливо направился к Марку, чтобы узнать, что произошло.
Марк оказался дома; с ним находилась и неразлучная пара — Мартин и Адольф. Первые двое вели разговор; последний лежал на своем тюфяке, положив слоновьи ступни ног на чурбан, заменявший стул, и по обычаю молчал или изредка издавал густой гул, как только что отзвонивший колокол; одобрительный или протестующий характер его зависел от личности собеседника: Мартин в его глазах был непререкаемым оракулом.
Марк познакомил их с Яном. Адольф даже не пошевельнулся и только одним выпуклым глазом обвел новичка.
Марк сообщил, что знал: Луиджи схватили сбиры вчера под вечер близ Флорентийских ворот; очевидцами были трое студентов из той партии певцов, с которой он совершил такой удачный обход монастырей. Куда отвели пленника — студенты не догадались проследить.
— Дернуло же его дурака валять на джостре!.. — наивно заключил Марк свой рассказ.
— Дурака?.. — переспросил Мартин. — Нет, брат, бери выше: это заговор!.. тут деньгами посыпано!..
— Да неужели?… — изумился Марк. — Против епископа?
— Здесь вечные заговоры против кого-нибудь!.. — ответил Мартин. — Итальянцы без этого дня прожить не могут!
— Но ведь епископ поставлен самим императором?.. — возразил Марк.
— В том-то и загвоздка: поговаривают, будто император никакого права не имеет на это. Слухи идут, будто папа говорит, что власть ставить и утверждать не только епископов и кардиналов, но и королей и даже самого императора принадлежит только наместнику Христову — папе. Сил только пока еще мало у него.
— Как же быть с Луиджи? — вмешался Ян и все смолкли и задумались.
Прежде всего, нужно было узнать место заключения товарища, но сделать это являлось почти невозможным. Между тем, необходимо было торопиться — дело грозило пыткой.
Ян вдруг ударил себя по лбу: вспомнил о трактирщике из «Двух львов»; вспомнились слова неаполитанца о нем и Марку; порешили, что Ян сходит в погребок на разведку; про историю с передачей письма Ян не обмолвился ни словом и поспешил к «Двум львам».
Кривой трактирщик как будто поджидал Яна; он моргнул в направлении погреба и Ян направился туда; посетителей в траттории было всего человек пять. Хозяин, не торопясь, налил из большого кувшина кружку красного вина, насыпал в крохотную мисочку очищенных грецких орехов и понес их новому гостю.
Ян стоял в полутьме среди бочек.
— Где синьор Мальвио?.. — шепотом спросил он.
— Пока в городской копилке!
— Что теперь делать?
Трактирщик мотнул головою.
— Надо укараулить, куда переведут, а там увидим!.. — ответил он. — Люди уже стерегут… Начеку будьте!.. куда дать знать?
Ян сообщил, где можно найти его и, не прикоснувшись к вину, другим ходом исчез из погребка.
Хозяин проводил его единственным глазом, потом медленно выпил кружку, закусил щепоткой орехов, вернулся за прилавок и стукнул об него посудой.
Темным вечером того же дня, когда Ян уже запирал окно мастерской, около него появился закутанный по глаза в черный плащ неизвестный.
— Увезен в загородное чистилище!.. — тихо проронил он и исчез в темноте.
Сообщение это встряхнуло Яна. Личными переживаниями заниматься было некогда — нужно было спасать Луиджи. Прежде всего заработала мысль — как и когда отлучиться из мастерской, чтобы дать знать своим. Отпрашиваться у Бонавентури Яну не хотелось — он чувствовал, что старого ювелира провести трудно и решил улизнуть тою же ночью тайком.
Ужин, как нарочно, затянулся дольше обычного — судили и рядили о происшедшем на джостре и о таинственном оруженосце. Мрачный подмастерье загадочно улыбался.
Бонавентури поднялся наконец со стула и все разошлись по постелям.
Ян долго прислушивался к дыханию товарищей, затем свесил с кровати ноги, захватил в руки куртку и башмаки, осторожно добрался до лестницы и стал спускаться в непроглядную тьму; громко, на весь низ, крякнула под его ногой ступенька и Ян замер… — царила ненарушимая тишина. Он выждал несколько минут, добрался до кухни и простерев, как слепой, руки сделал еще пару шагов, нащупал стул, сел и быстро натянул платье и обувь.
В углу у печки стояла ореховая дубинка; Ян вспомнил об этом, нашарил ее, потом прокрался в мастерскую, отодвинул засов и вышел на двор; ручки у двери снаружи не было, и Ян плотно прижал створку и пустился в опасный путь.
Комок сухой глины влетел в комнату Марка и больно треснул по голове крепко спавшего Адольфа. Он сразу сел.
— Что, что?.. — прогудел он спросонок. — Кой черт дерется?..
— Где черт?.. — спросил Марк и тоже получил удар в грудь чем-то твердым.
Он метнулся к окну — оно оставлялось ими на ночь открытым: оттуда летели куски земли.
Не было видно ни зги.
— Кто там?.. — окликнул Марк.
— Я!.. — отозвался голос Яна. — Впустите скорей; сбиры!..
Марк бросился впотьмах вниз по лестнице и вернулся с приятелем.
Проснулся и Мартин.
— Дело дрянь!.. — сказал он, выслушав ночного гостя. — Чистилище — это загородный замок епископа; я там бывал — тюрьма в башне, а кругом широкий ров водяной. Силой не вызволишь!..
— Подкупить нельзя ли кого?.. — спросил Марк… — Сейчас деньги есть у меня.
— И у нас!.. — добавил Мартин. — Только вряд ли хватит их?..
— Завтра уже надо в путь!.. — заявил Ян.
— А как ты со своим Бонавентури устроишься?.. Отпустит он тебя?
Лица приятеля Марку видно не было, но в голосе его он уловил что-то новое.
— Плевать!.. — ответил Ян. — Освободим Луиджи, а там котомку на плечи и дальше… свет велик!..
В каморке чуть посветлело и можно стало различить совещавшихся.
— Сбиры, должно быть?.. — тихо проговорил Мартин.
На зрачках у всех наметились светящиеся точки; свет слегка наполнил комнату; Ян осторожно выглянул наружу и увидал пятерых человек, вооруженных копьями; двое несли в руках по большому слюдяному фонарю; отблеск играл на концах копий, на шлемах и кольчугах.
Сбиры прошли, светящиеся точки в глазах погасли.
Ян условился с товарищами о дальнейших действиях и Марк проводил его на улицу; черная ночь опять проглотила молодого подмастерья.
Стараясь тихо ступать, прислушиваясь к каждому звуку, Ян пробирался вдоль стен и через некоторое время заметил, что заблудился. Распознать среди мрака, в теснинах улиц, где он находился, было немыслимо, и на душе у Яна захолонуло… Он принялся гадать и сворачивать то вправо, то влево и вдруг дома расступились и открылась небольшая площадь; на ней пылали факелы, озарявшие две накрененные башни, кучку вооруженных солдат и виселицу; на ней покачивались двое людей со связанными позади руками; один еще дергался и здоровенный палач, весь в красном, схватил его за ноги и повис на них. Свет достигал до окон домов и во всех них различались лица зрителей, в том числе и детей; мужчины выглядывали в ночных колпаках и раздетые, на женщинах белели кофты и чепчики.
Вне себя от испуга, Ян бросился назад, сделал три-четыре поворота и запутался окончательно; весь облитый холодным потом, он, как по подземельям, пробежал по нескольким улицам и очутился перед городской стеной — узнал ее по зубцам, смутно начеканенным на небе. Еще минут десять быстрого хода и впереди глянул желтый огонек; темной громадой ушла в высь башня с воротами; над проходом горел большой фонарь; смотрел огонек и из оконца башни — там находилось помещение стражи.
Какая это была башня, в какую сторону от нее находился дом Бонавентури — плохо знакомый с городом Ян не мог сообразить. Огоньки и тишина несколько успокоили его и он вознамерился попытаться направиться по улице, упиравшейся в ворота. Но и она завела его в какой то тупик, где Яна чуть не обнаружил патруль, прошедший в десятке шагов от него; Ян заметил из-за угла луч света и успел растянуться у стены дома.
Измученный донельзя Ян добрался до какой-то церкви; она была заперта; он подергал за ручку, затем опустился у стены, чтобы отдохнуть и спешить дальше. Но утомление взяло свое; Ян склонялся все ниже и ниже и наконец лег совершенно; крепкий сон оковал его.
Грубый окрик и пинки ногой пробудили ночного скитальца. Был уже день, припекало солнце; над Яном стоял сторож с парой огромных ключей в руке.
— Чего развалился, как боров? — сердито восклицал старик. — Ишь, какую постель нашел себе! Люди в церковь идут, а он всю дверь перегородил!
Ян вскочил, вспомнил все, что происходило с ним, и пустился бегом; на улицах уже царило оживление, раздавался говор, из распахнутого окна какого-то дома неслось пение женского голоса.
Ян затерялся среди прохожих, расспросил про дорогу и добрался до своего жилища. На сердце у него было неспокойно.
Когда он показался в мастерской, она вдруг вся смолкла; ни звука не проронил и даже не глянул на него и Бонавентури, мимо которого он прошел на свой табурет у окна. Ян успел заметить, что отсутствовал только его сосед — подмастерье со сросшимися бровями.
Бонавентури сделал несколько указаний товарищам Яна, затем вышел в кухню и немного погодя Ян услыхал зов его.
Ян встал с места и вся мастерская, как один человек, подняла головы и проводила его глазами.
— Зайди-ка сюда?.. — проговорил Бонавентури, пропуская молодого подмастерья на свою половину. Он плотно запер за собою дверь.
Ян впервые очутился в хозяйской спальне; она была большая, полутемная; над двумя деревянными кроватями с горами подушек были устроены выцветшие синие балдахины с позолоченною резьбой на столбах. Около окна сидела и с сердитым видом вязала чулок седая хозяйка; она устремила на Яна негодующий взгляд, а пухлые пальцы ее продолжали проворно бегать и жить самостоятельною жизнью.
— А ну-ка, садись, дружок!.. — проговорил Бонавентури, указывая на свободный стул и грузно опускаясь рядом. — Я тебя очень люблю и ценю: будет из тебя прок, всем это говорю, а вот все же приходится расстаться с тобой!.. Не потому, что ты ночью ушел тайком и дом оставил открытым — мало ли ведь кто мог бы забраться и обокрасть нас?., ну, да ты это не подумав сделал; ты влюблен, твое дело молодое, все в твои годы сумасбродствуют! Но ты ударился в политику…
— Я?!.. — изумился Ян.
— Да, ты! Ты связался с партией врагов господина епископа, а он сила! Ты участвовал в выпуске разбойников из тюрьмы…
— Я участвовал?.. каких разбойников?!.. — Ян онемел и глядел на старика вытаращив глаза.
— Потом джостра!.. — продолжал ювелир. — Оруженосец-то оказывается твоим другом и теперь схвачен и сидит под замком! Это все знаю пока я, да еще один человек… он следил за тобой и сегодня предупредил меня… Человек он скверный, опасный!.. не поручусь, что нынче же не явятся ко мне сбиры и не отведут тебя в тюрьму, а я этого не хочу допустить! Собирай скорей свои вещи и уходи из города… того прохвоста я нарочно по будто бы очень спешному делу услал подальше, чтоб не успел донести на тебя! Вот тебе заработанное… — он достал из кармана и протянул собеседнику кошелек. — Тут немного больше, ну, да когда-нибудь сочтемся: пройдет год-другой, опять буду ждать тебя к себе!..
Ян поцеловал у него руку и старик растрогался.
— Ну, а теперь час добрый… живо укладывайся!..
Бонавентури поднялся со стула.
Старый ювелир вышел и скрылся в мастерской, плотно притворив за собой кухонную дверь. По дороге он оглянулся на занавеску, за которой помещалась кровать служанки: оттуда доносились заглушенные всхлипывания Моники, подслушавшей разговор.
Ян побежал наверх и, когда спускался обратно со своим дорожным мешком в руках, то услыхал разговор внизу.
— Гуся-то ты завернула ему?.. — озабоченно говорила старушка Бонавентури.
— За-вер-ну-ула!.. — отвечала Моника. — Хле-еба еще на-до!..
— Побелей который, возьми свежего… Да полотенце положи с мыльцем!.. — Ян вошел в кухню. Мешок его набили битком; хозяйка вызвала мужа из мастерской и произошло прощанье. Бонавентури обнял своего бывшего помощника и все трое, желая ему счастливого пути, проводили его до порога кухни.
Ян оглянулся на них в воротах, махнул беретом и скрылся. Толстый Бонавентури стоял, обняв одной рукой за плечи жену, и кивал ему головою; Моника выскочила на улицу и долго глубоко вздыхала и смотрела вслед приворожившему ее сердце подмастерью.
Тронутый, озадаченный и встревоженный, Ян прежде всего побывал в «Двух львах».
Траттория была пуста совершенно; хозяин уселся с гостем в уголке за столом и Ян рассказал все вновь приключившееся. Одноглазый слушал внимательно, ни в какие пояснения не вдавался и, как всегда, был скуп на слова.
— Бонавентури — умный человек!.. — проронил он. — Когда собираются тучи — надо прятаться!..
— Но кто же этот мой враг?.. — спросил Ян.
— Тот, кто завидует!
— Ведь он все наврал про меня!!
— Наврал или нет, а скоро не возвращайся: повесят, потом поди, доказывай, что не виноват! И я скажу: не возвращайся; забери с собой птицу и ослика синьора Мальвио: с ними легче идти будет!.. Если попытка не удастся — выпустите ворона — он вернется сюда!
Хозяин и Ян вышли на двор и первый указал своему спутнику на черную птицу, сидевшую под навесом на балке; она чистила себе клювом перья на крыле.
— Ворка, Ворка?.. — позвал кривой. Ворон каркнул, перелетел на плечо к позвавшему и потерся головой об его ухо.