Офицеры последовали за ней. Здесь они застали Марию Петровну и Лелю Лобину. Гостей пригласили присесть.
– Мы к вам мимоходом по пути к Риве. Идемте вместе, – предложил Борейко.
Девушки вопросительно посмотрели на Желтову.
– Идите, а я дома посижу! – отпустила их Мария Петровна.
Обе учительницы бросились обнимать ее и убежали одеваться.
– Вас сильно сегодня обстреляли? – спросил Звонарев.
– Мы укрылись в погребе, но все же было довольно страшно.
– Почему вам не выстроят блиндаж?
– Мы люди маленькие, о нас и не помнят. Зато неподалеку отсюда, у Стесселя, строят гигантский блиндаж для скота.
Вскоре вернулись обе учительницы в сопровождении Стаха. Он еще сильно прихрамывал и передвигался, опираясь на палочку.
– Здорово, артиллеристы! – приветствовал он гостей. – Как воюете?
– В резерве сидим на Утесе и ждем у моря погоды. А ты как живешь?
– Раны почти закрылись! Мой командир полка Савицкий так обо мне соскучился, что прислал комиссию для освидетельствования моего здоровья. Мудрые эскулапы нашли, что я уже почти поправился.
– Подумайте, старший полковой врач заявил, что в строю Стаху не придется танцевать, а ходить можно и потихоньку, – возмущалась Лобина.
– Особенно в атаку! – усмехнулся Звонарев.
Простившись с Желтовой, все тронулись в путь. Впереди шли Енджеевский с Лелей, за ним Звонарев с Олей, а сзади тяжело выступал Борейко.
Подходя к домику Ривы, они еще издали услышали доносившееся через открытые окна пение.
– Наши аргонавты, очевидно, благополучно вернулись, – заметила Леля, – вот мы и узнаем все подробности морского боя.
Соловьем залетным юность пролетела,
Волной в непогоду радость прошумела, –
неслось из окна [31].
Время золотое было да сокрылось,
Сила молодая с телом износилась, –
подхватила подошедшая компания дружным хором.
Из окна выглянула Рива.
– Андрюша, к нам идут, – проговорила она, обернувшись в комнату.
Пение в комнате прекратилось, но на улице продолжалось с прежней силой:
Без любви, без счастья по миру скитаюсь,
Разойдусь с бедою, с горем повстречаюсь.
Особенно выделялись сильное сопрано Оли и мягкий, приглушенный бас Борейко.
Хозяева, вышедшие на крыльцо встречать гостей, зааплодировали.
– Живы и целы, значит, все в порядке, – проговорил поручик.
Девушки целовались, мужчины жали друг другу руки.
– Ну, рассказывай поскорей все, что с вами приключилось, – попросила Оля, когда все вошли в комнаты и уселись.
– Если бы вы знали, что я перечувствовала за все время боя! При каждом взрыве на «Севастополе» я была готова упасть в обморок от страха за Андрюшу. Нет, больше я в бою участвовать не хочу! – закончила Рива свое повествование. – Обрадовалась Артуру, как родной Одессе!
– Но почему же, собственно, эскадра вернулась обратно? – спросил Стах.
– По различным причинам, – ответил Акинфиев. – Во всем виноват Ухтомский. Он, вместо того чтобы с наступлением темноты собрать эскадру и попытаться еще раз идти во Владивосток, первый ринулся в Артур, а за ним и остальные.
– Но Эссен почему не попробовал прорваться с «Севастополем»? – заметил Звонарев.
– У нас стала правая машина, и мы потеряли ход. Идти дальше не могли. Как Эссен ни ругался, ничего поделать было нельзя.
– А «Ретвизан», «Полтава» и другие?
– На «Ретвизане» уже при выходе имелась пробоина в носу, а когда он бросился на японцев, то получил вторую пробоину в носовой части и принял через нее столько воды, что стал зарываться на ходу. Вполне естественно, что Шенснович заторопился в Артур. У «Полтавы» была разворочена корма и плохо действовал руль.
– В каком же состоянии был «Пересвет», что Ухтомский повернул в Артур? – продолжал допрашивать Стах.
– Злые языки говорят, что «Пересветом» командовал Бойсман, им самим командовал Ухтомский, а князем командовал целый триумвират женщин – его жена, Карцева и Непеннна. Есть японская пословица, что если на корабле несколько капитанов, то он наверняка не придет в порт по назначению. Так случилось и тут. «Пересвет» в бою не получил серьезных повреждений, так же как и «Победа» и «Паллада». Все они могли продолжать путь во Владивосток.
– Струсили, что ли? – спросила Оля.
– Cherchez la femme, Ольга Семеновна. На «Победе» и «Палладе», возможно, тоже были дамы. Они то и дело падали от страха в обморок. Зацаренный с Сарнавским вместо командования кораблями были заняты приведением их в чувство, – улыбнулся Акинфиев.
– Все зло всегда проистекает от женщин, – назидательно заметил Борейко. – Крепко намотай это себе на ус, Сережа, и берегись своей амазонки.
Женщины бурно запротестовали.
– Без нас вы, мужчины, никуда не годитесь, – сказала Рива. – Посмотрите на Стаха: человеком стал, как женился на Леле. Раньше ходил замурзанный и грязный; когда ел, когда не ел, а теперь все у него в порядке.
Разговор принял шутливый характер. Зажгли свет, закрыли окна и уселись за ужин.
– Что же вы, горе-мореплаватели, собираетесь теперь делать? – поинтересовался Борейко.
– Эссен думает, что Ухтомского отставят от командования. Тогда, быть может, наша эскадра еще раз попытает счастья в бою.
– А пока вас перепишут в морскую пехоту или в крепостную артиллерию, – заметил Борейко.
– Андрюшу уже назначили на Ляотешань командовать батареей, – сообщила Рива.
– Это только временно.
– До тех пор, пока ты не поправишься. Ляотешань сейчас самое тихое место в Артуре. Снаряды с сухого пути не долетают, с моря туда не стреляют. Спокойно, чистый воздух, – одним словом, настоящий санаторий, – проговорила Леля.
– Ты, Рива, с ним туда поедешь? – спросила Оля.
– Меня не пустят.
– Значит, на время вы превратитесь в соломенную вдовушку? – хитро подмигнул Борейко.
– Не подкатывайтесь к ней, все равно она на вас и смотреть не хочет, – горячо отозвалась Оля, вызвав общий смех.
– Наш милый Медведь, кажется, попал на веревочку, – мягко улыбнулась Рива.
– Едва ли найдется женщина, которая заинтересовалась бы мной, – вздохнул поручик, украдкой взглянув на Олю.
– Женщина не женщина, а некий комарик проявляет к тебе большой интерес! – засмеялся Стах.
– Смерть боюсь я их! Жалит куда хочет, а его не поймаешь.
– Ведите себя как следует, так никто вас жалить не будет, – заметила Леля. – Ну, нам пора домой, а то мой благоверный совсем устал, – погладила она по голове Стаха
Гости стали прощаться. Куинсан, которая все время вертелась в столовой, кокетливо послала им вдогонку воздушный поцелуй.
– Кому это ты? – спросила Рива.
– Сережа! – И, фыр, кму, в, убежала.
– Ай да Сергей Владимирович! Он, оказывается, без нас тут время даром не терял, – захохотал Акинфиев.
Звонарев сконфуженно пытался объяснить, в чем дело, но его никто не слушал.
– Не сносить тебе головы, если об этом проведает Варя, – предупреждал шутливо Борейко, еще более смущая прапорщика.
Проводив учительниц до Пушкинской школы, артиллеристы пошли к себе на Утес.
Как только Андрюша и Рива отправились на покой, Куинсан вышла из дому и быстро побежала на окраину города в небольшую полуразрушенную фанзу, где застала старого нищего. Она коротко передала ему подслушанные в столовой сведения о состоянии русских судов после боя двадцать восьмого июля, а также их намерения еще раз выйти в море. Выслушав ее, нищий поднес ей хризантему и попытался было обнять, но Куинсан со смехом увернулась и убежала.
На следующее утро Звонарев отправился к адмиралу Григоровичу за телефонным кабелем. Узнав, в чем дело, адмирал тут же написал приказание о выдаче требуемого материала.
Простившись с Григоровичем, прапорщик вернулся на Утес. Первое, что он услышал, подходя к своему крыльцу, был громкий голос Вари, доносившийся из открытого окна комнаты Гудимы.
– Одумайся! Вернись домой, – уговаривала она Шурку Назаренко.
Ответа Звонарев не расслышал.
Когда через четверть часа прапорщик вышел из своей комнаты, он застал в столрвой Шурку, рыдающую на плече Вари, и возмущенного Гудиму.
– Это совершенно вас не касается, мадемуазель. Раз навсегда попрошу вас не вмешиваться не в овое дело.
– Шура – моя подруга, и я считаю ваш поступок по отношению к ней мерзким! – отвечала Варя.
– Вы невоспитанная и грубая девчонка! Сегодня же напишу обо всем вашему отцу и попрошу, чтобы он запретил вам появляться на Утесе! – угрожал взбешенный офицер.
– Пойдемте в комнату, Александр Алексеевич, – тащила Шура своего возлюбленного.
Варя с победным видом вышла на крыльцо.
– Как видите, я умею постоять не только за себя, но и за своих друзей, – хвасталась она Звонареву.
– Едва ли ваши действия будут одобрены дома.
– Что влетит мне-я знаю, но это не впервой, – тряхнула головой девушка.
Белый, узнав о жалобе Гудимы, запретил дочери бывать на каких бы то ни было батареях. Затем он написал Гудиме письмо, в котором, извиняясь за дочь, резко указал ему на неблаговидность его поведения в отношении Шуры Назаренко.
На следующий день на Утесе появились незваные гости: военно-санитарный инспектор крепости доктор Субботин в сопровождении нескольких врачей и интендантов. Жуковский справился о цели их прибытия на батарею.
– Здесь будет устроен лазарет для слабосильных и выздоравливающих после ранений солдат, – ответил Субботин.
– Без ведома Управления артиллерии я вас допустить не могу.
– Вы забываете, капитан, что я почти генерал по своему, положению, – показал на свои погоны Субботин.
– Генерал от дизентерии, – пробурчал подошедший Борейко.
– Кроме того, есть сведения, что у вас имеются излишки продовольствия, не учтенного интендантством. Мне приказано осмотреть ваши склады и погреба, – вмешался интендантский чиновник.
– Без прямого приказя ог генерала Белого я вам ничего не покажу, – сразу взволновался Борейко.
Спор был прекращен приказанием батарее немедленно открыть огонь по сухопутным целям.
– К орудиям! Цель номер тринадцать! – гаркнул Борейко во всю силу своих легких.
Солдаты и офицеры бросились по своим местам. Субботин со свитой хотели было обождать конца стрельбы, но грохот первого же залпа заставил их спешно ретироваться.
По окончании стрельбы Борейко подозвал артельщика, каптенармуса и объявил им о намерении интендантства отобрать продовольствие.
– Не имеют никаких правов этого делать! – вмешался подошедший Блохин. – Мы его так заховаем, что они ни во век его не найдут. Нароем ямы и зацементируем сверху.
Пока Борейко орудовал с солдатами, Жуковский вел дипломатические переговоры с Управлением артиллерии. Белый предложил капитану действовать по своему усмотрению.
– Я об этом ничего не знаю! – ответил он, давая понять, что не хочет вмешиваться в это дело.
Когда разговор кончился, к капитану подошел Борейко.
– Могут приходить искать. Три года будут шарить и ничего не найдут, – объявил он.
На следующий день Субботин снова появился на Утесе. Для подкрепления своего авторитета он пригласил с собой главного инспектора военных госпиталей Квантуиской области генерала Церпицкого. Хотя территория Квантуна уже свелась до размеров крепости, Церпицкий продолжал оставаться в своей, ставшей мифической, должности. Одно время Стессель назначил было его командиром второй бригады в дивизию Кондратенко. Но в первом же бою на перевалах генерал проявил такую «слабонервность», что его немедленно отчислили на прежнюю должность.
Небольшого роста, толстенький, краснолицый, в золотых очках, он производил впечатление добродушного любителя поесть и послушать скабрезные анекдоты. Рядом с ним шествовал высокий, сухопарый, почти совсем седой Субботин с обычной брезгливой миной на лице. За начальством шля врачи и интендантские чиновники.
Стоял солнечный жаркий день. Церпицкий вытирал платком потную физиономию и лысеющую голову.
– Нельзя ли у вас достать стакан воды? – обратился он к Жуковскому.
– Разрешите вам предложить нашего хлебного квасу.
Генерал согласился. Холодный, прямо с погреба, душистый, пенистый квас привел Церпицкого в восторг.
– Судя по квасу, можно думать, что у вас хорошо кормят солдат, капитан! – обернулся он к Жуковскому.
– Это и не мудрено, если тратить на продовольствие много больше положенного от казны, – вступился интендант.
– Это надо еще доказать, – вмешался Борейко. – Зря языком трепать нечего.
– И докажу! – вспылил интендант.
Затем интендант с Борейко направились к погребу, а Церпицкий с медиками пошел в казарму. Бегло осмотрев ее, генерал особенно заинтересовался кухней. Он потребовал пробную порцию обеда. Ботвинья из свежей рыбы и рассыпчатая, сваренная на пару, рисовая каша весьма пришлись ему по вкусу. Приятно улыбаясь, Церпицкий долго смаковал пищу, проявив прекрасный аппетит. Затем он заглянул в казарму и, предложив врачам детально осмотреть ее и определить пригодность для размещения в ней лазарета, отбыл вместе с Субботиным.
Между тем Борейко с интендантом производил тщательный учет запасов в погребе. Излишков почти не оказалось, но это только усилило подозрение интенданта.
– Успели спрятать! – прямо заявил он поручику.
– Все, что найдете, будет ваше, – ответил поручик.
Выйдя из погреба и осмотревшись, чиновник прямо направился к месту, где была зарыта картошка. Внешне яма была так тщательно замаскирована, что, стоя даже рядом, невозможно было ее заметить. Стало очевидно, что кто-то указал и, нтенданту это место.
– Прошу раскопать в этом месте, быть может, и найдем какой-либо клад! – насмешливо проговорил чиновник, заранее предвкушая свое торжество.
Борейко невозмутимо приказал Блохину и еще трем солдатам взять лопаты.
Солдаты принялись за рытье. Сняв верхний слой земли, они натолкнулись на скалу и, как ни долбили ее кирками и лопатами, ничего не могли сделать.
– Сплошной камень. Я надеюсь, что вы удовлетворены? – спросил Борейко у чиновника.
– Не совсем! – И он попытался сам копать. Но скала не поддавалась, и чиновник со вздохом сожаления отошел в сторону.
– Какая-то стерва указала место ямы! Блоха, разузнаешь кто и доложишь мне, – сердито говорил Борейко, направляясь в казарму.
– Не зря, значит, мы вчера разжились у моряков цементом. Недаром они уверяли, что он враз схватывается и через час его и ломом не пробьешь. На кораблях им заделывают мелкие пробоины, – проговорил наводчик Кошелев.
– Но как мы потом сами доберемся до картошки? – усомнился Борейко.
– Не извольте беспокоиться, вашбродь. До своей картошки, да не добраться? Не могет того быть. Буркой взорвем, а достанем, – успокоил Блохин.
Пока интендант тщетно пытался обнаружить скрытые запасы, врачи обсуждали возможность превращения казармы в лазарет.
– Работы по переоборудованию мы сможем произвести сами. У нас есть инженер, только укажите, что и как надо делать, – пояснил Жуковский.
– Кто имеется у вас из медицинского персонала?
– Ротный фельдшер и добровольная сестра Назаренко, – сообщил Жуковский.
– Пришлем еще одну сестру – и хватит, – обрадовались эскулапы. – Можно двигаться и домой. Как у вас дела, господин кладоискатель? Может, присоединитесь к мам? – спросили у подошедшего интенданта.
– Придется приехать в другой раз! По-видимому, все вывезено с батареи в потайное место, – сумрачно отобвался чиновник.
– Приезжайте хоть сто раз, ничего не сыщете! – усмехнулся Борейко.
После отъезда генерала и врачей Жуковский вызвал к себе Назаренко и спросил его напрямки, не он ли сообщил об излишках продовольствия на Утесе.
– Я себе, вашскродие, не враг! Сам из солдатского котла харчуюсь, – даже обиделся фельдфебель.