— Всем нужен Герберт Пристер, а больше всех ему самому. — Он растормошил гранки на столе, разыскал секундомер, нажал пусковую головку. — Даю вам три минуты времени. — И оттопырил в ожидании нижнюю губу, отчего лицо сразу приобрело скучающе-брезгливое выражение.
Но оно тотчас же исчезло, как только я назвал свою фамилию.
— О, так, значит, это вы… сегодня утром? А нас почему-то не поставили в известность, и уже одно это обстоятельство заставляет насторожиться. Кто устроитель лекции?
— Научное общество «Восток — Запад».
— «Восток — Запад», «Восток — Запад»!..
Отложив свой секундомер, он забегал по клетушке, умудряясь при этом каким-то чудом не сталкиваться с мебелью. Потрепанные джинсы пузырями вздувались, на худых коленях.
— У всех этих обществ и союзов, существующих на частные пожертвования, есть что-то общее с шикарными дамами без мужей. Так же много средств, так же много поклонников, так же много тайн… Кто у них президентом?
Я назвал фамилию.
— Ну, это весьма почтенная личность.
— Не сомневаюсь. Только вот он долго был не у дел.
— И этим могли воспользоваться?
— Может быть, лучше рассказать все с самого начала? — предложил я.
— Вы правы.
На сей раз обошлось без секундомера. Герберт Пристер слушал заинтересованно, не прерывая, делая изредка пометки в большом настольном блокноте. Затем задал несколько точных вопросов, которые показали, что он уже нащупал главный нервный узел всей этой истории.
— Очень интересно, профессор! Но есть ли у вас доказательство? Вы знаете наш закон о печати? Это же цербер на мученическом пути левой прессы! Чуть что — и суд по обвинению в клевете. Мы уже раз напоролись на риф. Такая пробоина — чуть не пошел корабль ко дну. Еще одного подобного прокола наши финансы не выдержат.
— Кое-что есть. Скажем, те же миниатюрные телекамеры в квартире.
— Думаете, их еще не убрали?
— Вряд ли. Среди бела дня это слишком рискованно. Жилой дом все-таки.
— Верно… Ганса ко мне! — рявкнул Герберт Пристер. — Вы сказали, улица Марка Аврелия?..
Появился фоторепортер. Герберт Пристер четко и ясно поставил перед ним задачу. Я набросал схему расположения камер. Потом отцепил ключи от брелка.
— Этот, с большой головкой, от подъезда. А этот от квартиры — на случай, если все-таки удалось запереть. Там есть соседка-старушка, Элизабет Фаундлер. По-моему, она сможет рассказать кое-что интересное о том, как происходил тайный ночной «ремонт».
Фоторепортер навесил на себя кучу аппаратов и умчался. Герберт Пристер опять заметался по клетушке.
— С телекамерами хорошо, однако безадресно. Кто их установил? Кто? Репортер загадывает читателю загадку и оставляет ее без ответа. Так нельзя. Это как гуляш без перца. Как любовь без поцелуя. Как мина без начинки.
— Вот. — Я положил на стол брелок. — Эта мина, кажется, с начинкой.
— Пи-пи-пи? — сразу догадался Герберт Пристер. — «Ве-Зе»… «Восток — Запад», — расшифровал он витой вензель на брелке. — И от этого открестятся. Да, брелок их. Но нашпиговал его кто-то со стороны. Это можно проделать с любым значком. Докажите обратное!.. Как раз тот самый случай, когда нам могут пришить клевету.
— Есть еще кое-что. Но из области догадок и логических умозаключений, — предупредил я. — Ваша редакция получает «Курир»? Нужен сегодняшний номер.
— Сейчас поищем. Если еще коллеги не растерзали.
Газета нашлась. Я показал заметку о злостном наезде на Отто Гербигера.
— Между тем с ним ничего не случилось.
— Откуда вам известно?
— Я сказал: логическое умозаключение.
— Пусть даже так, пусть он жив и здоров, — пожал плечами Герберт Пристер. — «Курир» ошибся. Бывает! Нет, это тоже ничего нам с вами не даст.
— Я не досказал. Кен заявил сегодня утром перед самой лекцией, что в справочном бюро больницы Фаворитен ему сообщили о безнадежном состоянии доставленного к ним вчера Отто Гербигера. Он якобы лично справлялся.
— Кому заявил?
— Мне.
— Были свидетели?
— Весь зал. Но никто, кроме меня, не слышал.
Герберт Пристер скривил щеку, как от внезапной боли в зубе.
— Не пойдет! Он будет нагло отрицать — и все.
— А если это его заявление записано на пленку?
Он встрепенулся:
— Серьезно?.. Где пленка? У вас?
— Думаю, на венском радио.
Я рассказал, как было дело.
— А вы молодец, профессор! — похвалил он. — Если захотите, можем вас взять на должность стажера — нам как раз нужен… Сейчас выясним. У меня на радио есть один добрый приятель, еще с времен голубого детства.
Телефонный разговор с радиоцентром занял ровно полторы минуты. Герберт Пристер засекал время; у него, видно, вошло в привычку щелкать секундомером, просто так, без всякой надобности.
— Он позвонит мне, как только проверит. А пока давайте свяжемся для верности с больницей Фаворитен. Вдруг логика вас подвела, и Гербигер, позабыв про все земные заботы, безмятежно почивает в морге.
Ответ был такой, какого я и ожидал. Означенный гражданин в больницу не поступал. Ни сегодня, ни вчера. Никогда.
Потом позвонили из радио. Я не слышал, что именно говорили Герберту Пристеру, но он расцветал на глазах.
— Прекрасно! Перепиши для меня пленочку — в долгу не останусь! — И швырнул трубку. — Поздравляю, профессор! Все слышно совершенно отчетливо. Правда, Кен будет оправдываться, что ему наврали в справочной. Но этому никто не поверит, даже суд. Нет, мы с вами все-таки сунем фитиль в пороховую бочку!
Герберта Пристера было не узнать. Первоначальное напускное равнодушие слетело с него, как шелуха. Журналист учуял горячее дельце!
— А теперь насчет вашего Гербигера. Знаете, у журналистов есть волчий прием: нахрап. Действовать будем так…
Он подробно проинструктировал меня.
— Ну что — поехали?.. Хотя минуточку, я захвачу с собой магнитофон. И «Минокс». Не бесполезно будет зафиксировать на фотопленку содержимое книжных полок… Марион! — крикнул он на ходу секретарше. — Если я пропаду, ищите концы в обществе «Восток — Запад»…
Бульдогообразный привратник у входа в великокняжеский дворец, в прошлый раз овеваемый вентилятором и мирно дремавший за стеклом своей будки, теперь неожиданно проявил высокую степень бдительности.
— Что господам угодно?
Он подозрительно поглядывал на долговязого Герберта Пристера снизу вверх.
— Господам угодно пройти.
— Прошу прощения — куда именно?
В бывшем аристократическом палаццо размещалась, помимо научного общества «Восток — Запад», еще добрая дюжина разномастных организаций.
— К любителям хорового пения.
— Извольте обождать, сейчас извещу барышню в приемной.
— Нет нужды. — Герберт Пристер помахал у него под носом своим удостоверением. — Пресса!
— Все равно! — Привратник взялся за трубку внутреннего телефона.
— Порядок для всех один.
— А это?
Перед ним легла стошиллинговая банкнота.
— Пожалуйста, господа, проходите! — Привратник осклабился, прибирая деньги. — Покорнейше благодарю! Все дорожает с каждым днем…
Преодолевая застоявшуюся печную духоту на лестнице, поднялись на мансарду. Открыли дверь библиотеки — и сразу же в лицо пахнуло прохладной свежестью.
Отто Гербигер, маленький и щуплый, тонул в своем старомодном просторном кожаном кресле. При виде, меня он кротко и ласково улыбнулся:
— Господин профессор, какая честь!
Он торопливо обогнул письменный стол, подал мне мягкую узкую безвольную руку.
— Это Герберт Пристер. Вы знакомы?
— Как?! Сам Герберт Пристер, некоронованный король сенсационных репортажей?! — Гербигер и его одарил той же кроткой улыбкой, однако руки не подал. — Надеюсь, я не стану героем ваших очередных разоблачений!
— Как знать, как знать!
Гербигер понимающе усмехнулся, оценив грубоватую репортерскую шутку.
Он предложил нам сесть. Однако Герберт Пристер с профессиональной бесцеремонностью устремился к книгам.
— Нет, я лучше посмотрю полки.
— Предупреждаю заранее, ничего сенсационного вы там не найдете. Сплошная периодика.
— Ничего, ничего, вы себе беседуйте…
И пошел щелкать своим миниатюрным фотоаппаратом. Гербигера коробило, но он деликатно молчал.
— Уж и не чаял застать вас здесь, господин Гербигер. Такая жуткая заметка в газете!
— Я и сам ущипнул себя сегодня утром, чтобы убедиться, не сон ли это… Вот только сейчас закончил долгое объяснение с редакцией «Курира».
— И что же?
— Говорят, кто-то их подвел, кто-то что-то не проверил. Извиняются, даже предлагают денежную компенсацию. Как будто в деньгах дело… А я прождал вас вчера целый час! — Он смотрел на меня с мягкой укоризной.
— Никак не смог, прошу простить. Нарушение правил уличного движения, дорожная полиция, долгие объяснения… Мне, право, было бы гораздо приятнее сидеть с вами в «Трех топорах», чем в полицейском участке.
— Ах так! Тогда понятно! — Он без тени беспокойства косился на Герберта Пристера, который, как коршун, кружил и кружил со своим «Миноксом» у книжных полок. — Уверяю вас, господин Пристер, там нет ничего достойного внимания!
— Да я уж и сам вижу.
Однако от книг не отходил.
— Господин Гербигер, — начал я, как мы по дороге сюда условились с Пристером, — вы собирались мне что-то сообщить.
— Я?! — искренне поразился он.
— Насчет агентов некоей организации с аббревиатурным названием ЦРУ.
— ЦРУ?! Это ужасно! — Его голубые глаза смотрели на меня с детской наивностью. — Это ужасно, — повторил он, — но вы, наверное, меня неправильно поняли, господин профессор. Просто мне было бы приятно отобедать с вами — и все.
— Ах вот как!
— Посмотрите! — Он легким кивком указал на магнитофон, который журналист оставил на краю стола. — Эта штука обладает способностью взрываться с силой, не меньшей, чем бомба.
— Эта штука не включена. — Герберт Пристер уже стоял рядом с нами. — Видите: диски не движутся.
Гербигер беззвучно рассмеялся.
— Неважно! У репортеров всегда что-нибудь да включено. Откуда мне знать, может быть, мини-магнитофон в вашем нагрудном кармане?.. Нет-нет, господин профессор, вы ошиблись. Если бы даже я хотел вам что-нибудь рассказать, — я подчеркиваю: если бы! — то теперь, после заметки в «Курир»… Нет-нет, до смерти мне осталось не так уж долго, и торопить это печальное событие не имеет никакого смысла.
— А здесь ничего секретного? — Герберт Пристер бесцеремонно ворохнул бумаги на столе. — Мне с профессором очень хотелось бы подцепить за хвост кое-кого из вашего уважаемого научного общества.
— Осторожно, ох, осторожно, господин Пристер! Этот ужасный закон о печати — вы же лучше меня знаете.
Щелкнул включатель магнитофона.
— Вот теперь я его включил, будьте внимательны! Господин профессор, вы хотели задать вопросы.
Я посмотрел на Гербигера. Ни тени настороженности или растерянности на лице! Все тот же доверчивый, наивный, чуть удивленный взгляд.
— Честно признаюсь, меня смутил ваш русский язык, господин Гербигер.
— Да-да, сам чувствую: я стал его забывать. — У него даже слегка запечалились глаза. — Отсутствие разговорной практики, легко понять.
— Я не об этом. «Аэроплан», «вакация», «ресторация», устаревшие языковые обороты… Так в России не говорят уже давным-давно.
— Ну и что же?
— Вы разве не в Советском Союзе овладели русским?
— Что вы! Моим учителем был один старый эмигрант, бывший российский граф. В те годы он уже лишился всех своих поместий, работал шофером такси и был активным членом профсоюза! — рассмеялся Гербигер.
— Даже в пикетчиках ходил во время забастовок, представляете?
— А в Советском Союзе вы жили?
— Никогда!
Его глаза лучились ангельским чистосердечием.
— В Москве, в Свердловске, в Новосибирске? Бутафором в театре?
— Да ни единого дня!.. Вероятно, господин профессор спутал меня с кем-то другим. Не мудрено: у вас в Австрии было столько всяких встреч.
Герберт Пристер снова щелкнул клавишей своего малогабаритного кассетного магнитофона.
— Я ж вам говорил, бесполезно, профессор! Он будет отрицать — и дело с концом.
— Но не хотите же вы, чтобы я говорил неправду? У меня просто язык не повернется… Даже в угоду такому уважаемому мною человеку. Что может быть хуже лжи!
— Ладно, кончим с этим! — Герберт Пристер сунул магнитофон в сумку из мешковины. — Скажите лучше, господин Гербигер, почему на всех этих шикарных дорогих полках у вас здесь не нашлось места ни для единой приличной книжки? И общество вроде не из бедных, и библиотекарь опытный.
— Что делать? — Гербигер печально вздохнул. — Вы совершенно правы: ни одной приличной книги! Отношение к библиотеке у руководства могло быть и получше. Я понимаю, общество еще совсем молодое, до всего сразу не доходят руки. И все-таки…
— Вот это я и хотел от вас услышать!
— Это ужасно! Вы так торжествуете, будто я вам выдал бог весть какой секрет. Не проходит недели без того, чтобы я не ходил клянчить средства для библиотеки к господам из руководства — сам президент общества, к сожалению, серьезно болен. Но, скажу откровенно, понимания пока не встречаю. Можете так и написать в своей газете. Но только, ради всего святого, без ссылки на меня
— Тогда еще один вопрос.
Я весь напрягся. Вот теперь следовало главное!
— У вас здесь так приятно. Прохлада, легкий освежающий ветерок. Очевидно, кондиционер?
— С вашего разрешения.
Гербигер не мог не почуять ловушку. Но ничего не изменилось ни в выражении его лица, ни в позе. Та же кротость, то же добросердечие. Этот человек поразительно владел собой.
— Вы очень любите удобства, господин Гербигер?
— А вы?
— Верно, и я. Но у нас в помещении кондиционера нет. Дорогая штука! Вот так и погибаем от жары. И кстати, президент вашего общества тоже. Мировая величина, а мучается в духоте. И Кен, ваш деятельный, энергичный Кен, тоже парится в своем кабинете. А библиотекарь, простой библиотекарь, тот блаженствует И вы еще жалуетесь на плохое отношение со стороны руководства!.. Между прочим, кто у вас ведает хозяйством? Не тот же ли самый господин Кен? Пожалуй, у президента могут возникнуть к нему кое-какие вопросы, когда появится моя статья. И знаете, каким будет самый неприятный вопрос? Почему вам, господин Гербигер, оказывается такое предпочтительное внимание?.. Или вы тоже, как и Кен, рассчитываете на серьезную болезнь президента? Но ведь те же вопросы могут возникнуть и у официальных инстанций?
— Может быть, вы и хороший журналист. Скорее всего, именно так. Но — извините меня! — вы очень плохо осведомлены о работе в книгохранилище. — Гербигера, казалось, ничто не может вывести из его ангельского терпения. — Не мне оказывается предпочтительное внимание, а библиотеке. Это библиотека, мой дорогой друг. А условия хранения книг требуют…
Но тут Герберт Пристер, уже не таясь, откровенно расхохотался ему в лицо.
— Все! Поздно! Вы ведь сами несколько минут назад сказали, что здесь нет ни единой приличной книжки, сплошная периодика. А магнитофон, к вашему сведению, был все время включен; я только перевел его на другую скорость. Кроме того, у меня есть еще и снимки… Итак, книги отпадают. Почему же вас так жалует Кен?.. Молчите?.. А знаете, вы ведь оказались пророком. Великолепная газетная сенсация!
Я неотрывно смотрел на Гербигера. Поразительно! Кроткая, отрешенная улыбка так и не покидала его лица. Он сидел, горбясь, вдавившись в кожаную спинку своего непомерно большого кресла, похожий на святого, излучающего безмерное долготерпение и доброту. Седой венчик вокруг лысины вполне заменял нимб.
Нет, этот человек был не только опытным постановщиком тайных спектаклей, он и сам обладал незаурядным актерским мастерством. Жаль только, что оно так и останется неизвестным широкой публике. Ведь даже Пристер в своей статье вряд ли сможет уделить достаточно внимания этой стороне его столь многогранного дарования.