Глафира уже поняла особенность характера Отто Виля – он очень увлекался в разговоре. Начнет говорить о чем-то, а потом вдруг сразу вбок, нагородит черте чего, а потом сам же и удивится – о чем это я? Но, как поняла она из дальнейшего разговора, на этот раз господин Виль был строго последователен. Спокойно, по этапам он вел мнимого Шлоса к главному.
– Вернемся к высоким степеням. Формально моя ложа придерживается циннендорфской системы, хотя на деле она уже давно шотландская. Это значит, что кроме обычных трех степеней у нас существуют другие высокие степени. Вы, насколько я знаю, мастер, посвящены в третью степень.
Глафира кивнула.
– У нас есть и четвертая, и пятая, и шестая степени, а может, и того больше. В России об этом не подозревают. До времени мы не хотим делиться с русскими своими знаниями. Наверное, я и не имею права посвящать вас во все эти тонкости, любые знания надо заработать, до них надо дожить. Но труба зовет! На вас возложена ответственная миссия, на вас, и ни на кого другого. Ваша юность наш главный козырь. Она не возбудит подозрения у наших недругов, и вам легче будет выполнить возложенную на вас задачу. И потому я должен объяснить вам тот высокий путь истины, на который вы вступаете добровольно. Я правильно понял? Добровольно?
Глафира кивнула. Ей начинала надоедать эта высокопарная болтовня. Удивительный народ эти масоны! Они так глубоко прячут свою истину, что, кажется, сами забывают, где они ее зарыли. Как коты, мышкуют, играют с жертвой. Дураку ясно, что Виль ждет от нее каких-то рыцарских подвигов. Где находятся эти угодья, на которых развернет она свою охоту? Но, как бы там ни было, убивать она не будет. Да и захотела бы – не сможет. Пусть Виль продолжает пускать свои мыльные пузыри. Главное, получить от этого краснобая деньги, а там она сама разберется с истиной и возложенной на нее задачей.
– Я говорю с вами, как с шотландским мастером, – продолжал Виль. – Истинные масоны возникли еще во времена Крестовых походов, а наш «Капитул избранных братьев Иерусалимского рыцарского ордена» был организован после Семилетней войны графам Клермоном, поэтому он и называется «Клермонским капитулом». Помимо низших степеней у нас есть еще высшие степени, которые разбиваются на три класса: всадников, оруженосцев и союзников. Вы слышали об ордене «Белого орла»? Все это вы узнаете дома. Если задание будет выполнено, вы будете сразу посвящены в высшую степень. А высшая степень – это не только копание в собственной душе, не только самоусовершенствование. Это еще борьба, жестокая борьба за высшую справедливость. И вы должны помнить, что принадлежите нам и общему делу до последней капли крови.
Глафира преданно смотрела на Виля и думала: «Как ты наивен, мой господин! Неужели ты и вправду веришь, что я ради вас буду жертвовать жизнью?».
– Может быть, приступим к главному? – сказала она, поймав паузу в длинной тираде. – Уже темнеет. И потом, я не новичок.
– Моя ложа видит высшую правду в том, что трон русский должен принадлежать не Екатерине, а сыну ее Павлу, – сказал Виль тем же тягучим назидательным тоном. – Наследник подрос. Смена власти выгодна не только России, но и Пруссии. Здесь наши интересы совпадают.
– Это и есть высшая справедливость?
– У Петербурга были всегда дружественные отношения с Пруссией. Покойный император Петр III был большим другом Фридриха. Долгое время и государыня Екатерина придерживалась этой же политики. Но сейчас есть сведения, что Россия решила поменять ориентацию. Это случится не завтра, но Екатерина не единыжды высказалась в пользу более тесных отношений с Австрией.
– Но я-то здесь при чем?
– В России есть умные, просвещенные люди, которые всеми силами души своей, а также своим оружием, хотят помочь великому князю Павлу занять трон.
Будь Глафира мужчиной, она сразу поняла бы, в сколь опасную игру пытается вовлечь ее Отто Виль. Если ты патриот, а если не патриот, то хотя бы не дурак, и если заходит речь о государственном перевороте, то по всем человеческим понятиям ты должен сразу обратиться куда следует и донести на чужеродных негодников, которые так беспардонно вмешиваются в дела России. Но Глафира была всего лишь девицей, затесавшейся по воле судеб в мужскую компанию. Какое ей дело до этих мужских дел? Весь разговор в карете казался ей игрой, сродни трагедий, разыгранных на театральных подмостках, поэтому она не ужаснулась услышанному. Ей даже интересно было, до каких высот поднимется фантазия неуемного господина Виля.
– Вы должны войти в сношение с этими людьми. Войти к ним в доверие, а после этого сообщить, что они могут рассчитывать на нашу помощь … моральную и денежную.
– Нашу – это чью? Пруссии?
– Зачем повторять, когда и так все ясно. Нам известно, что Павел на троне намеревается придерживаться оборонительной политики.
– Но как же я выйду на этих людей, умных и просвещенных?
– Я уже говорил вам, что надо вращаться в свете. Для начала я назову вам несколько лиц, – он начал перечислять.
– Да разве я запомню? Вы дайте мне список.
– Нет, мой дорогой. Отныне вашей записной книжкой должна стать память.
Но Глафира уже плохо слышала назидания Виля. Две фамилии из перечисленных она запомнила сразу. Капитан Наумов, старый знакомец! Другая фамилия была более интересна – Федор Бакунин. Неужели это тот самый Бакунин – сынок Варенькиного опекуна? Теперь Глафира смотрела на предложенное Виля другими глазами, в этом деле обозначалась ее личная заинтересованность.
– Кстати, Федор Бакунин был на прошлом обеде. Он сидел прямо против вас и отлично пел.
– Это такой красивый, с бровями? – она очертила в воздухе две дуги.
– Ну, разумеется с бровями, – удивился Виль. – Красивый? Не нахожу. Но одет великолепно. Серый камзол от французского портного. Вольные каменщики не одобряют щегольство, но Бакунину все прощают. Он общий любимец. Я хотел облегчить вам задачу и познакомить вас на обеде, но передумал. Этому щеголю не обязательно знать, что мы знакомы.
– Это тот Бакунин, который случит секретарем у Панина?
– Именно. С Никитой Паниным вам тоже не мешает завести знакомство. Это очень разумный молодой человек, европеец по складу ума. Вы найдете с ним общий язык.
– Не найду. Познакомиться с ним мне совершенно не по силам.
– Вы справитесь. Кроме того, у вас будет помошник. Им станет сам Бакунин. Дело в том, что Федор Бакунин игрок и мот. Совсем недавно он разбогател, получив от своего начальника изрядный куш.
Далее последовал рассказ об удивительной и скандальной расточительности Панина. Глафира слушала, раскрыв рот от удивления. Рассказ ее обрадовал. Люди любят сказочные истории о внезапно обретенном богатстве, но Виль тут же ее и разочаровал.
– Я думаю, что при его образе жизни, Бакунин скоро пустит свое богатство по ветру. Если уже не пустил. А мы загодя перекупили его старый вексель на огромную сумму денег. Если вы предъявите этот вексель в нужный момент, я думаю, он будет у вас в руках. Даже если у него будут деньги, мы рассчитываем на его душевную слабость. Человек легко берет в долг, но отдает всегда с большим скрипом. Вот вексель. Ознакомьтесь с ним.
– Я не возьму, – Глафира отодвинула руку Виля.
– Это почему же?
– А если я не смогу предъявить этот вексель Бакунину? Вы сами говорите – огромные деньги.
– Полно ребячиться! Если вексель не понадобится, вы вернете его в Гамбурге Розенбергу. И вот еще…
Далее Глафире был вручен объемистый кошелек.
– Можете не пересчитывать. Здесь пятьсот тридцать рублей.
– Эти деньги я должен буду вручить заговорщикам?
– Нет, это на ваши расходы, – свежо и снисходительно рассмеялся Виль. – Если наше участие в предприятии подтвердиться, мы снабдим верных долгу людей куда более крупной суммой денег.
«Господи, неужели этот простак не потребует у меня даже расписки», – с негодованием подумала Глафира и тут же услышала:
– В подтверждение получения денег и векселя поставьте свою подпись.
Виль вытащил из бокового кармана кареты дорожную чернильницу с пером, положил на колени Глафиры деревянную доску-подставку и развернул сложенную вчетверо бумагу:
– Вот здесь, пожалуйста. Роспись и дата.
– А вот этого я точно делать не буду.
На этот раз Виль не смеялся, лицо его посуровело, в голосе появилась жесткая, почти угрожающая интонация:
– Вы хотите, чтобы я поверил вам на слово?
А, черт с тобой! Глафира взяла перо и быстро, не читая бумагу, начертала дату и две буквы.
– Но здесь только инициалы!
– Я всегда так расписываюсь.
Пошел дождь, меленький, серенький, настырный, запахло сырой землей, конюшней, откуда-то пахнуло банным духом. Фонарщики уже прошли со своими лестницами, и пересекая широкую улицу, Глафира сквозь водное крошево поймала свет фонаря. Карета опять углубилась в проулок, лошади еле плелись, видно, тоже подустали.
– Вот мы где, оказывается, – вдруг оживился Виль. – Весьма кстати. Я узнал! Все сходится, – приговаривал он, внимательно глядя в окно. Потом резко застучал тростью в стенку кареты, призывая кучера остановиться. Лошади встали.
– Запомните этот дом, – продолжал он. – Здесь живет Федор Бакунин. Вот вам и первая подсказка. Вообразите, я узнал этот дом, хотя и был здесь всего один раз. Это было в мой прошлый приезд. Давеча я сам думал нанести Бакунину визит, но потом передумал.
«Желая остаться в стороне, – мысленно кончила за него фразу Глафира. – Хитрый жук, все хочет сделать чужими руками».
– Как же я запомню дом, если даже не знаю, в какой части города мы находимся.
– Сейчас сообразим…
Карета проехала до конца улицы и остановилась. Виль легко выпрыгнул из кареты, приглашая Глафиру следовать за ним.
– Мы только что проехали Литейную перспективу. Теперь, если посмотреть налево, перед вами, пожалуйста, колокольня, русский барочный стиль, похожа на голубятню. Направо пустырь. За ним лачуги голытьбы… Это можете не запоминать, они везде одинаковы. А вот и сам дом: десять окон по фасаду, два этажа, в центре итальянское окно, справа небольшой эркер. Федор Бакунин купил эту усадьбу за бесценок, кто-то там разорился. Дом неказист с виду, но парк великолепен. Подождите-ка… – Он подошел к одноэтажному строению, украшенному металлической доской. – Вот вам, пожалуйста, название улицы на двух языках. По-немецки и по-русски. Теперь вам очень легко будет найти дом Бакунина.
– А вы хорошо знаете Петербург, – заметила Глафира, когда они опять очутились в карете.
– Вы ошибаетесь. Просто у меня хорошая зрительная память. Я не люблю этот город. Мне по сердцу узенькие средневековые улочки, уютные садики при аккуратненьких особнячках. А здесь, что ни дом, то громадина, площади такой величины, словно это поля сражений. И зачем нужны такие широкие улицы, чтобы ветер по ним гулял? А ветер, заметьте, с Ледовитого океана. Б-р-р-р…
– Сейчас здесь, положим, жара.
– В прошлый раз мне посчастливилось посетить Санкт-Петербург в ноябре. Это, я вам скажу, серьезное испытание. От холода не защищает ни одежда, ни карета, ни стены домов. Русские топят печи, как сумасшедшие. Окна запотевают, потом их изнутри и снаружи покрывает иней. Варварская страна. Однако мы отклонились от нашей темы. Обсудим детали.
Они мотались по городу до тех пор, пока Глафира не запомнила на зубок имена восьми «заговорщиков» и некий адрес, как сказал Виль, «для связи». Живущий по этому адресу господин будет высылать сообщения Шлоса в Гамбург. Господин этот, Ганс Берг, безусловно надежен, но это «крайний случай», без нужды к нему не соваться. Глафире очень не понравилось словосочетание «крайный случай». Он таил в себе неведомую опасность, о которой ей и думать не хотелось.
Далее пошла совершенная тарабарщина – шифр. Который Глафира не только не могла запомнить, но и понять была не в состоянии.
– Зачем мне это знать. Пусть ваш Ганс и шифрует необходимый текст.
– Вы не поняли. Ганс Берг только передаточное звено. Он не посвящен в наши дела. Он не должен понимать смысл ваших депеш. В конце концов это опасно.
– Но почему, позвольте вас спросить, вы именно мне поручили выполнение столь ответственной миссии, – уже с раздражением спросила Глафира. – Я ничего не смыслю ни в политике, ни в заговорах. По-моему, вы куда более подходите на эту роль.
– Я совсем не подхожу. Я слишком известен в определенных группах, слишком заметен. А вы выглядите как мальчик, хотя умны не по годам. Кто будет подозревать чистого юношу?
Чтобы объяснить эту странную и неправдоподобную ситуацию – поручение очень молодому человеку столь ответственного задания – надо немного поговорить о немецких масонах. У каждого народа есть свой менталитет, а потому любые общественные организации, будь то масонский орден, тайный клуб якобитов или фашистская ячейка, имеют свой национальный окрас. Никто в XVIII веке, так жарко и искренне не жаждал чуда, как жители разрозненных германских государств. Мистика была разлита у них в крови. Возвышенный романтизм наследовался немцами из опыта их предков. Этому способствовала удивительная по красоте природа, скажем, Баварии, ландшафты которой выглядят как иллюстрация к сказке.
Конечно, в XVIII веке немецкие умы серьезно занимала идея просвещения. Король Пруссии Фридрих Великий был не только блестящим политиком и воином, он был еще образованным человеком, музыкантом и другом Вольтера, но при этом между делом занимал должность гроссмейстера масонского ордена. Вслед за Фридрихом подданные читали умные книги, увлекались философией, чтили рационализм, практицизм и верили в прогресс, но, с другой стороны, это было время самого темного суеверия. Любые мистические игры принимались на веру. Более того, протестантизм казался иногда слишком пресен, душа требовала возвышенного чувства, а эту романтику давали алхимики, астрологи, провидцы, маги и полчища шарлатанов, которые, ни во что не веря, называли себя таковыми. Все жаждали тайны, расшифровки какого-то кода, с помощью которого Господь сотворил мироздание. Но если по-простому, для большинства людей вполне достаточным было сознание, что эта тайна существует. Ее не обязательно было найти, ее надо было искать.
Оккультные знания и провидческие грезы, еврейская каббалистика, гомункулусы, изумрудная скрижаль, друиды и киммерийские тени! Про тамплиеров и розенкрейцеров надо бы рассказать отдельно, но автор заранее просит прощения – я не буду этого делать. Про рыцарей Храма и Розы написано столько книг, что из них можно составить отдельную районную библиотеку. Не хотите идти в библиотеку и знакомиться с каталогом, прочитайте «Маятник Фуко» несравненного Эко. Там написано все, что может заинтересовать любопытного, мистически настроенного человека.
Именно к такому сорту людей принадлежал Виль. Он не преувеличивал, он действительно занимал заметное место в немецком масонстве. Виль и сам занимался алхимией, имел приличную лабораторию, в которой проводил большое количество времени. Поиск света, добра, справедливости и вселенского счастья отлично уживались с желанием получить золото в тигле и разбогатеть. А почему нет? И кому от этого будет плохо?
Генрих Розенберг, который, если и появится на наших страницах, то несколько позднее, принадлежал совсем к другому типу людей. Это был холодный расчетливый ум, при этом склонный к авантюризму. Он замечательно усвоил масонский язык, но при этом повысил в ложе членские взносы и знал счет каждой копейке. Собранные деньги Розенберг отдал в рост под огромные проценты. Считалась, что это делается для ложи, благие дела требуют серьезных затрат. Но Розенберг не хитрил с собой. Он знал, что как только сумма станет значительной, она перекочует в его кошелек и отбудет вместе с хозяином в Америку. А как же иначе? И на новых землях надо заводить масонские ложи!
Еще надо добавить, что со временем Фридрих II совершенно охладел к масонским делам, но старые связи сохранил и теперь использовал братьев каменщиков утилитарно, заставляя их служить в качестве шпионов на благо Пруссии.