– Кажется, это очень скучно, милорд, – заметил я.
– Немного, – улыбнулся он, – но – это стихи известного поэта. Смотрите, не пишите стихов, Симон!
– Буду ли я иметь честь видеть мисс Барбару? – спросил я.
– А это мы увидим, – ответил лорд. – Надо будет посмотреть, в каком кругу вы будете вращаться. А впрочем, не все ли это равно, раз вы уезжаете в Лондон?
Он пристально посмотрел на меня, слегка нахмурившись, хотя улыбка не исчезала с его лица. Я почувствовал, что покраснел до ушей.
– У меня немного знакомых в Лондоне, – запнулся я, – и тех я не особенно хорошо знаю…
– Да, не особенно хорошо, – подтвердил Кинтон, нахмурившись сильнее и переставая улыбаться, а затем, встав и дружески хлопнув меня по плечу, продолжал: – Вы – честный малый, Симон, хотя не особенно умный. Но не могут же все быть умными. Поезжайте в Лондон, постарайтесь лучше узнать жизнь тех, кого знаете. Ведите себя джентльменом и помните, Симон: каков бы ни был король, он – все?таки король.
Особенно подчеркнув последние слова, он тихонько направил меня к двери.
Почему он сказал это про короля, что оправдывало его замечание? Казалось, он придал ему какое?то особое значение, как будто оно относилось именно ко мне. Оставив в стороне глупое предсказание Бетти Несрот, что, конечно, и должен был сделать милорд, какое было мне дело до короля?
В это время наделали большого шума увольнение от всех должностей известного писателя и первого министра графа Кларендона и все дальнейшие меры, предпринятые против него его врагами. Деревенские жители сходились гурьбой в дни получения почты и обсуждали положение вещей в Лондоне. Меня мало занимали дела правительства, но от нечего делать я принимал участие в этих сходках, удивляясь, что люди кипятятся из?за вещей, нисколько не касающихся нашего тихого уголка.
Дня через два после разговора с лордом Кинтоном я был в таверне «Король и корона». Мирно сидя за кружкой эля и погрузившись в свои мысли, я не замечал происходившего вокруг меня шума. Был как раз почтовый день, и я очень удивился, когда слезший с лошади почтальон подошел прямо ко мне и подал большой пакет очень внушительного вида. Получить письмо было уже для меня удивлением, но последующее прямо поразило меня. Почтальон, охотно готовый выпить за мое здоровье, отказался получить деньги за доставку пакета, заявив, что корреспонденция короля не подлежит оплате. Хотя он говорил негромко и вокруг стоял шум, имя короля долетело до пастора; он немедленно подошел и, сев около меня, спросил:
– Что он сказал про короля, Симон?
Я повторил ему слова почтальона, вертя в руках пакет. Адрес и мое имя на нем стояли вполне ясно: «Мистеру Симону Дэлу, эсквайру, Гатчстид, близ Гатфильда».
В одну минуту все присутствующие окружили нас, и лорд Кларендон был забыт со своей отставкой: мелочи местной жизни всегда кажутся нам больше великих событий, разыгрывающихся вдали. Посыпались советы распечатать и скорее прочитать диковинное послание.
– Нет, – сказал пастор, – может быть, король пишет Симону частным образом, по секрету.
Этому поверили бы, если бы дело шло о лорде Кинтоне, но не о Симоне Дэле.
Однако пастор не смутился раздавшимся вокруг смехом.
– Вы забыли, что у короля будут со временем общие дела с Симоном, – крикнул он, грозя кулаком насмешникам, хотя улыбался и сам.
Я вскрыл пакет и прочел. До сих пор не могу забыть впечатление, которое это письмо произвело на меня. Оно гласило, что король, помня заслуги моего отца перед отцом его, короля (и забывая, вероятно, его услуги генералу Кромвелю), и будучи осведомлен о моих честных взглядах, храбрости и других достоинствах, милостиво соизволит зачислить меня в гвардейский полк собственных телохранителей, считая через полгода по получении этого приказа, дабы я имел возможность приготовиться к своему будущему посту. Письмо кончалось приказом явиться с означенным уведомлением в указанный срок в Уайт?холл в Лондоне для должного изучения своего будущего дела и всего остального, что мне необходимо знать. Письмо заключалось поручением меня воле Всевышнего.
Я сидел, задыхаясь, пастор остолбенел, вокруг раздавался говор.
– Не люблю я этой гвардии! – сказал кто?то. – Каких еще телохранителей надо королю, кроме его народа?
– Так находил его отец, помните? – вскричал пастор.
«Гвардия телохранителей, – размышлял я, – но ведь это – лучший, самый почетный полк».
Взволнованный донельзя пастор прибегнул к табакерке трактирщика, поспешившего открыть ее для его преподобия, а в моей голове внезапно промелкнули слова лорда Кинтона, и мне показалось, что я понял их значение. Если у короля были свои недостатки, то не его офицерам замечать их: теперь я принадлежал к его слугам. Должно быть, лорд знал, что меня ожидает, а знать это он мог, только будучи сам причиной этого назначения.
– Конечно, это лорд хлопотал за меня, – воскликнул я, обращаясь к пастору.
– Ну, разумеется!… разумеется, это лорд, – послышалось кругом: все были довольны, так скоро разгадав мудреную загадку.
Один только пастор с сомнением покачал головой, захватывая вторую щепотку табака, и заметил:
– Не думаю, чтобы это был лорд.
– Почему же нет? А кто же тогда? – спросил я.
– Не знаю, только это не он, – настаивал пастор.
Я посмеялся над ним: самое простое дело он непременно хотел облечь тайной. Он все еще, очевидно, цеплялся за предсказание колдуньи.
– Можешь смеяться, Симон, но ты увидишь, что я прав, – твердо заявил он.
Не обращая на него внимания, я схватил шляпу со скамейки и хотел бежать, чтобы немедленно благодарить лорда, потому что он сегодня уезжал в город, и я мог не застать его позже.
– Ну, что же, расскажи ему, – сказал пастор, – он будет удивлен не меньше нас.
Толпа осталась около пастора, а я поторопился в замок, и хорошо сделал, что не терял времени: лорд Кинтон уже был одет для отъезда, и экипаж был подан. Несмотря на это, он внимательно выслушал мою историю и, нетерпеливо выхватив у меня из рук интересный пакет, стал жадно читать его. Я думал, что он притворяется, чтобы не сознаться в своем добром деле, но скоро убедился, что он действительно поражен и даже как будто сильно недоволен. На его лбу залегла мрачная складка, и он молча пошел со мною по длинной террасе замка.
– Мне нечего сказать на это, – с горечью заговорил он, – я и мое семейство слишком много сделали для короля и его рода, чтобы получать от него милости. Короли не любят своих кредиторов, как не любят и платить свои долги.
– Но, кроме вас, у меня нет друзей, имеющих такую власть.
– Разве? – Кинтон остановился и положил мне руку на плечо. – Симон, вы, может быть, не имеете и понятия, как нынче достается власть и кто пользуется ею. А впрочем, принимайте эту милость без излишних вопросов! Каков бы ни был ее источник – от вас зависит принять ее с честью.
Но мне не хотелось мириться с таким заключением.
– Король упоминает в своем письме о заслугах моего отца, – заметил я.
– Я думаю, что чудес на свете не бывает, Симон, – улыбнулся лорд. – Может быть, я ошибаюсь.
– Ну, тогда я уже точно ничего не понимаю, – с досадой воскликнул я.
– Мне надо ехать, – сказал лорд, поворачивая к экипажу. – Дайте мне известие о себе, Симон, когда приедете в Лондон; живу я в своем доме в Соутгэмптон?сквер, и мои дамы будут рады видеть вас.
Я поблагодарил за приглашение, но оно не утешило меня: мне не нравилась та тень подозрения, которую лорд бросил на мою удачу.
– Так у вас нет ни одного друга в Лондоне, Симон? – спросил он уже из экипажа, не сводя с меня пристального взгляда. – Так?таки ни одного?
Я вспыхнул до ушей, но постарался оправиться и иронически рассмеялся:
– Такого, чтобы дать мне место в гвардии короля, милорд!
Кинтон молча пожал плечами и закрыл дверцу экипажа; я стоял около, дожидаясь ответа. Он нагнулся и сказал кучеру:
– Пошел, пошел!
– Что вы хотели сказать, милорд? – крикнул я.
Он молча улыбнулся; экипаж двинулся с места, я почти бежал рядом с ним.
– Вы намекаете на нее? – спросил я. – Как могла бы она…
– Ну, этого я вам не скажу, – отозвался лорд, открывая табакерку.
– Милорд, – взмолился я, бегом следуя за экипажем, – вы знаете, кто такая Сидария?
Лорд молчал, глядя через окно, как я выбиваюсь из сил, чтобы не отстать от лошадей, прибавивших хода. Наконец он бросил мне короткую фразу: «Весь Лондон это знает», – и закрыл окно пред моим носом.
Задыхаясь, я остался на месте. Ничего не сказав мне нового, Кинтон только еще больше разжег мое любопытство. Однако, если это правда, и таинственная дама, которую знает вся столица, вспомнила о Симоне Дэле, было от чего пойти кругом и не двадцатидвухлетней голове.
Странно, но пастору, очевидно, было бы гораздо приятнее, если бы источником моего неожиданного благополучия оказалась Сидария, чем если бы оно шло от лорда Кинтона. Я охотно разделил эту точку зрения, и мы оба стали строить всевозможные предположения о том, кем может быть Сидария. Конечно, она должна занимать высокое положение при дворе, если могла распорядиться назначением в королевскую гвардию. Отсюда уже недалеко было до мечтаний об исполнении предсказания Бетти Несрот относительно моей будущей блестящей карьеры. Моя досада прошла, и я уже жадно стремился уехать, вступить в исполнение своих обязанностей и узнать, наконец, то, что знает весь Лондон, и настоящее имя Сидарии.
– И все?таки, – задумчиво сказал пастор, когда я стал прощаться с ним, – есть многое, Симон, что дороже удачной карьеры, милости короля и благоволения знатной дамы помни это всегда, сын мой!
– Конечно, – рассеянно согласился я, – надеюсь, что я всегда останусь джентльменом.
– И христианином, – добавил тихо пастор. – Иди своим путем! Я проповедую в пустыне: теперь для тебя звучат более пленительные мелодии жизни, и тебе не до того, но, может быть, когда?нибудь эти затронутые мною струты прозвучат в твоем сердце громче суетных отзвуков света. Когда?нибудь ты вспомнишь меня и мои слова.
Он проводил меня до дверей с улыбкой на устах и тревогой во взоре. Я ушел от него, не оглядываясь. Действительно моя душа была полна отдаленными, но пленительными мелодиями суетного света.
IVСИДАРИЯ РАЗОБЛАЧЕНА
Наконец после долгих сборов, но короткого, насколько это зависело от меня, прощания я отправился в столь желанный для меня путь. Моим соседом в почтовой карете оказался господин лет тридцати, с худощавым, гладко выбритым лицом. С ним ехал его слуга по имени Роберт, очень сурово обращавшийся с почтальонами и трактирщиками. Этот господин не замедлил вступить со мной в разговор, на что я сам, вероятно, не скоро решился бы. Он сообщил мне, что состоит управляющим лорда Арлингтона и возвращается в Лондон по вызову своего хозяина, назначенного государственным секретарем, что он, Кристофер Дарелл, пользуется полным доверием милорда, а это, как я должен сам понимать, вещь не маленькая. Все это было рассказано мне так любезно и непринужденно, что вызвало на откровенность и меня. Я рассказал в свою очередь всю свою историю, умолчав только о Сидарии. Дарелл выразил удивление, что я еду в столицу впервые, и добавил, что мой вид не выдает провинциала. Он предложил мне переночевать с ним вместе в известной ему гостинице в Ковент?гарден[4], где он познакомит меня с очень милым обществом. Это предложение я принял весьма охотно. Затем мой новый знакомый заговорил о дворе, о жизни короля и королевы, о герцогине Орлеанской[5], которая должна скоро приехать в Англию, хотя никому неизвестно зачем; после этого он очень свободно стал передавать всевозможные придворные сплетни, которым, казалось, не предвиделось конца. Я остановил его вопросом, знает ли он фрейлину герцогини – мисс Барбару Кинтон?
– Еще бы, – сказал Дарелл, – это – одна из первых красавиц при дворе и притом безупречного поведения.
Я поспешил похвастать, что мы – старые друзья.
– Ну, если вы хотите быть чем?нибудь большим, то не советую терять время, – рассмеялся мой спутник. – У мисс Кинтон слишком много поклонников, и в особенности один знатный лорд вздыхает по ней чуть ли не на весь Лондон.
Я слушал внимательно, с некоторым чувством гордости, а отчасти и ревности, но свои дела все?таки интересовали меня больше, а потому я, собравшись с духом, решился было спросить Дарелла о Сидарии.
Однако он перебил меня вопросом:
– Вы, должно быть, приверженец церкви?
– Разумеется, – улыбнулся я. – Как же иначе? Или вы приняли меня за паписта?
– Простите, если мой вопрос обидел вас, – извинился Дарелл и, переменив тему разговора, стал расхваливать мой будущий полк, после чего вдруг спросил: – Кстати, простите за нескромный вопрос, как вам удалось получить в него доступ? Это – далеко не легкое дело; одних собственных достоинств недостаточно.
Мне очень хотелось рассказать ему всю историю, но было неловко: моя мужская гордость возмущалась покровительством женщины. Я не имел тогда понятия о том, как многие выходят в люди единственно благодаря этому, и сплел Дарел?лу историю о знатном друге, желавшем остаться неизвестным. Воспользовавшись первой паузой в разговоре, я задал ему интересующий меня вопрос.
– Не слыхали ли вы об одной даме, по имени Сидария? – спросил я, не имея возможности сдержать досадную краску, вспыхнувшую на моем лице.
– Сидария? Где я слышал это имя? Нет, такой не знаю, хотя… – Дарелл задумался на минуту, а потом щелкнул пальцами. – Ну, так и есть! Я знал, что слышал это имя. Это – действующее лицо из модной пьесы «Индийский император». Должно быть, эта дама маскировалась?
– Вероятно, – согласился я, скрыв свое разочарование.
Дарелл посмотрел на меня с любопытством, но не стал расспрашивать.
Мы подъезжали к Лондону, и новые впечатления вытеснили из моих мыслей даже Сидарию. Я замолчал и совсем забыл про своего спутника. Когда мой взгляд случайно упал на него, я заметил, что он с любопытством следит за мной. Однако, как ни был я взволнован, я все же не чувствовал себя истым деревенским дикарем. Мое пребывание в Норвиче, конечно, не сделало меня столичным жителем, но до некоторой степени стерло с меня провинциальную плесень. Я скоро догадался не выказывать своего удивления, но принимать как должно все то, что видел. Это было вовсе не лишне и приучало меня сдерживать свой нетерпеливый характер.
Мы прибыли в гостиницу; освежившись и отдохнув от дороги, я стоял у окна и помышлял уже о постели, как вдруг в мою комнату вошел Дарелл и весело сказал:
– Надеюсь, ваш гардероб в исправности? Я сегодня же могу сдержать свое обещание и ввести вас в одно общество, куда только что получил приглашение. Мне очень хочется, чтобы вы пошли со мной; вы там встретите многих, кого вам не лишне знать.
Я немедленно согласился на его любезное предложение. Относительно своего туалета я не беспокоился, зная, что мой костюм был только что сшит и вполне приличен; его, как и моих новых пальто и шляпы, мне нечего было стыдиться.
Дарелл вполне одобрил мое платье.
– Вам не хватает только красивой трости, – сказал он, – но это легко исправить. Поедем, а то будет поздно.
Хозяин дома, куда мы прибыли, был некий мистер Жермин; он пользовался большой известностью при дворе и встретил нас очень любезно в своем доме, в Спринг?гарден. Он был особенно приветлив со мной и старался, чтобы я не чувствовал неловкости среди незнакомого общества. Он посадил меня около себя, а с другой стороны сел Дарелл. Напротив нас поместился лорд Кэрфорд, красивый господин лет тридцати с небольшим. Между гостями Дарелл указал мне несколько лиц, известных мне по фамилии, как, например, лорда Рочестера и французского посланника Комингса, человека очень аристократического вида и обращения. Но они сидели на другом конце стола, познакомиться с ними мне не пришлось, и я прислушивался к разговору своих соседей, изредка вставляя в него и свое слово и стараясь не давать заметить своей непривычки к столичному обществу. Лорд Кэрфорд относился к моим словам несколько высокомерно, но Дарелл шепнул мне, что он – «очень большая птица», и я мало обращал на него внимания, думая, что лучшим ответом ему будет моя вежливость.