Куда же девался штандартенфюрер? В последний раз мы встречали его переодетым в штатский костюм в тот момент, когда он сжигал присланную ему из Лугано телеграмму…
Вскоре после войны Бехер вынырнул в Бремене и занялся бизнесом. Никто не поинтересовался, откуда у бывшего штандартенфюрера СС (Бехер и не думал скрывать, что он служил в гестапо) оказалось состояние, позволившее разом занять ему место среди крупнейших коммерсантов города и открыть одну за другой три экспортно-импортные фирмы. Да и кому, собственно, было до этого дело? Ведь на свободе разгуливали не менее важные птицы, как гаулейтер Украины Кох, последний комендант Освенцима Бер. Скрывались от возмездия и такие крупные акулы, как заместитель Гитлера — Борман и коллега Бехера — Эйхман. Все они своевременно сменили черный мундир на светлое цивильное платье.
На столах у чиновников западногерманской прокуратуры пылились материалы о преступном прошлом нынешнего миллионера и о грязном происхождении его богатства.
В самый дальний ящик стола было засунуто требование правительства Венгерской Народной Республики о выдаче и наказании военного преступника Бехера, виновного в тяжких преступлениях против венгерского народа. Казалось, что после поимки Эйхмана суду будет предан и его ближайший подручный. Однако этого не случилось. Эйхмана повесили, Бехер как ни в чем не бывало продолжал спокойно торговать и умножать свои кровавые миллионы. Чья-то «таинственная» рука спасла Бехера от петли.
Но чудес на свете, как говорится, не бывает. Мистическая рука, спасшая преступника, была из самой обыкновенной плоти. В Западной Германии ни для кого не секрет, что за спиной Бехера стоит могущественный банк Оппенгейма… Бехер был связан с этим банком еще с тех пор, когда разгуливал в эсэсовском мундире. Банк Оппенгейма существует уже около 200 лет и благополучно пережил десятки кризисов и войн. Он финансировал Вильгельма II, Гинденбурга и Гитлера. После 1945 года этот банк стал поддерживать финансами аденауэровскую партию и мог поэтому рассчитывать на покровительство боннского правительства.
Западногерманская юстиция не пошевелила пальцем и после того, когда швейцарская пресса опубликовала материалы о темном прошлом бременского негоцианта и потребовала от властей Федеративной республики предать Бехера суду. И даже когда западногерманское телевидение организовало передачу, в которой рассказывалось о преступных деяниях Эйхмана, Бехера и их сообщников в Венгрии, Бехер сумел выйти сухим из воды.
Сохраненные в Швейцарии миллионы очень пригодились обер-мародеру. На них и на деньги, вырученные за бриллианты, своевременно спрятанные близ Бад-Аусзе, он и основал свои три экспортно-импортные фирмы.
Бывший штандартенфюрер и полковник гестапо по-прежнему преспокойно живет в ФРГ, в городе Бремене. Тихая старая улица, тихая добротная вилла. И в этой тишине «уважаемый предприниматель» считает свои новые миллионы. Миллиончик к миллиончику… Да, Бехер чувствует себя вполне спокойно и не страдает угрызениями совести: ведь он только делал бизнес!
Игорь Подколзин
НА ЛЬДИНЕ
Рисунок П. ПАВЛИНОВА
К человеку медленно возвращалось сознание, Он с трудом открыл залитые запекшейся кровью глаза и увидел матовые, зубчатые, казавшиеся огромными пиками гор торосы, рассыпавшиеся вокруг осколки зеленого, как разбитое бутылочное стекло, льда и за ними белую, густую стену тумана. В ушах стоял перекатывающийся волнами шум. Он попробовал приподняться, но острая боль, начинающаяся где-то у ног, как бритвой, полоснула по пояснице. Человек застонал и, опираясь на руки, хотел вытащить тело, придавленное многопудовой лавиной рухнувшего на него тороса. От нестерпимой боли черно-зеленые круги поплыли в глазах, бессильно согнулись руки, и он, тяжело дыша, снова упал грудью на лед. Отдохнув немного, он попробовал пошевелить ногами. Левая как будто была на месте, правой он не чувствовал совсем. Глыбы льда по самые плечи закрывали все его тело. Малейшее движение причиняло страдание.
Человек, положив голову на дрожащие от напряжения руки, попытался собраться с мыслями…
Вдруг он увидел, как впереди большая, покрытая снегом глыба поплыла куда-то в сторону.
«Галлюцинация, — решил он, — наверное, сотрясение мозга». Глыба остановилась, потом, медленно покачиваясь, стала приближаться к нему. Он заметил, как на ней сначала расплывчато, потом отчетливо проступали три черных пятна. Мигая маленькими круглыми глазками и поводя из стороны в сторону блестящей лакированной пуговкой носа, прямо на него шел огромный белый медведь. Холодный, вызывающий тошноту ком сдавил сердце. В мозгу лихорадочно замелькали обрывки каких-то неясных мыслей. Человек, напрягая последние силы, рванулся вперед. Боль вибрирующей дугой выгнула тело. Отклонившись назад, он дико закричал в самую морду медведя…
Катер возвращался на базу. До порта оставалось миль сто пятьдесят, когда впереди, окутанное густой и плотной массой тумана, показалось ледяное поле, преграждающее путь к берегу. Катер повернул и пошел вдоль кромки льда. На экране радара границы поля не было видно.
— Будем искать трещину — обходить лед не хватит горючего, — командир, подняв бинокль, стал вглядываться в обрывистый контур уходящего в туман льда.
— Разводье! Справа по носу! — доложил сигнальщик. Недалеко от катера зеленой лентой уходила вперед и исчезала в тумане широкая полоса чистой воды. Корабль пошел между ледяных берегов. По мере передвижения вперед трещина становилась все шире и шире. Края ее почти на метр выступали над водой. Лед был тяжелый. Очевидно, штормовой ветер с севера пригнал сюда эту большую массу торосистого полярного льда. Туман становился все гуще. Казалось, протяни руку — и ощутишь на ощупь его влажную промозглую плотность. Разводье впереди неожиданно стало сужаться.
— Стоп, назад малый, — командир дернул на себя ручки машинного телеграфа. Катер замер, потом медленно покатился назад.
— Товарищ командир! Трещина сзади сомкнулась! — сигнальщик показал рукой за корму, где из тумана уже со всех сторон насколько хватал глаз проступал сплошной лед. Выход был закрыт.
Как рыба в неводе, заметался катер по этому небольшому выбитому в ледяном поле озеру. Зеркало водной поверхности становилось с каждым часом все меньше и меньше. От зеленой воды холодными клубами поднимался белый туман.
Катер приткнулся к левой кромке льда и замер.
— Боцман! — командир перегнулся через обвес мостика. — Возьмите матросов, пройдите вперед и разведайте, далеко ли до чистой воды. Только из виду друг друга не теряйте. В таком молоке и заблудиться недолго. Сигнальщик! Каждую минуту давайте сирену.
Небольшой отряд спрыгнул на лед и, растянувшись цепочкой, растаял в ватной мгле.
— Вот и сократили путь, — командир открыл портсигар и протянул помощнику, — закуривай.
— Если впереди ширина небольшая, — помощник командира выпустил вверх струю дыма, — подложим подрывные патроны, пробьем канал и выйдем.
— А если большая!
— Будем ждать, льды несет на зюйд. Там их разобьет волна. Туман рассеется. Вызовем вертолет. Получим горючее и пойдем на базу.
— Оптимист ты, лейтенант.
Впереди из белой пелены показалась группа боцмана.
— Метров сто пятьдесят до кромки, — боцман снял шапку и вытер потный лоб, — потом чистая вода; судя по волне, дальше льда нет.
— Ну, тогда, лейтенант, проводи в жизнь первую часть своего плана, — командир указал рукой вперед, — возьмешь матросов, заложишь прямо по носу взрывчатку. Попытаемся взрывом пробить канал.
— Один управлюсь, дело знакомое, — помощник, громыхая сапогами по трапу, пошел вниз.
Через несколько минут, увешанный подрывными патронами, лейтенант сошел на лед.
— Закладывай по курсу через каждые двадцать метров, — прокричал командир.
— Хорошо, сделаем, как учили старшие, — помощник, отойдя немного от корабля, стал долбить первую лунку.
На мостике воцарилась гнетущая настороженная тишина. Было только слышно, как тикали установленные на передней стенке рубки морские часы.
Неожиданно прозвучавший раскатистый глухой взрыв заставил всех вздрогнуть. Упругая волна воздуха ударила по катеру. Все увидели, как справа от корабля, отсекая льдину, в которой он был зажат, от основного поля, голубой молнией прошла в туман глубокая трещина. К тиканью часов прибавился звук щелчков репетира гирокомпаса — льдину вместе с катером, разворачивая, стало относить на юг.
— Эх, черт, не получилось, катер отрубило вместе со льдом от основного поля, — командир напряженно всматривался в расширяющийся и уже начинающий расплываться в тумане проран между запертым в ледяной плен катером и основной массой льда. Часть ледяного поля с зажатым в нем катером стало сносить к югу.
Соединив подрывные патроны детонирующим шнуром, лейтенант сделал отвод и, спрятавшись за высокий гребень тороса, поджег фитиль…
Гул взрыва слился со звуком рассыпающегося льда. Холодная масса, рухнув всей своей тяжестью, накрыла лежащего у ее подножья лейтенанта. Резкая, рвущая на части боль захлестнула тело. Сверху как будто ударили чем-то тяжелым и плоским по голове, и все исчезло…
От резкого крика лейтенанта медведь отпрянул назад и сел. Сел так, как это делают собаки, когда их хотят заставить служить. В его взгляде было больше недоумения, чем свирепости. Очевидно, он был молод и еще никогда не видел людей. Казалось, он хотел осмыслить, что это за существо — медведь не медведь, тюлень не тюлень, и почему оно так громко кричит. Он сидел, покачивая из стороны в сторону свою длинную морду с маленькими круглыми ушами. Затем, приподнявшись, точно принюхиваясь, потянулся к человеку.
Из последних сил лейтенант дернулся, пытаясь освободить тело. Торосы, хлопья тумана, медведь — все завертелось перед глазами. Страшная боль дрожащей судорогой свела мышцы, и он, теряя сознание, снова повалился на лед…
Когда он очнулся, туман все такой же плотной вуалью затягивал все вокруг. Что сейчас — утро или вечер! Сколько прошло времени! Лейтенант не знал. Медведь лежал почти рядом. Склонив голову набок и вытянув передние лапы, он с довольным урчанием, разгрызая хрустящие кости, расправлялся со здоровенной пятнистой треской. Тут же лежала вторая рыбина.
Человек тоже хотел есть. Он протянул руку к рыбе. Медведь поднял голову, прекратил есть и, уставившись на человека черными бусинками глаз, заворчал. Лейтенант схватил рыбу за хвост. Медведь заворчал громче и лапой, как это часто делают котята, накрыл рыбу. «Не жадничай, жри свою, будь человеком», — лейтенант вырвал рыбу и впился зубами в мясистую сочную спинку.
Медведь перестал ворчать и с явным удивлением и недоумением, несколько приподняв и отстранив назад голову, уставился на человека. Потом глубоко вздохнул и принялся за еду. Покончив с рыбой, он лег, вытянул лапы, положил на них морду и зажмурил глаза.
Лейтенант снял перчатку, вытер лицо и, опустив подбородок на кулак, задумался…
Конечно, катер, наверное, унесло далеко. Рано или поздно крупная волна освободит его ото льда. А что толку! Горючего почти нет. Кругом туман, да еще такой густой. Их хоть самих спасай. Да и сколько времени прошло! День-два! А может быть, и больше… На поясе у него охотничий нож, но как до него добраться! А если и доберется, что сможет сделать парализованный, полуживой человек с молодым здоровым зверем!» Во всяком случае, если сразу не съел, то пока сыт — не тронет… С этими мыслями лейтенант опять погрузился в какой-то полусон, полузабытье.
В воспаленном мозгу так, словно он ее чувствовал, назойливо и нудно, как звук одинакового тона, пульсировала одна и та же мысль: «Только не заснуть. Не смей спать, не спи. — Лейтенант опять приподнял начинающую тяжелеть голову. — Не спи, слышишь, не спи!» Но сил уже не было. Отяжелевшие веки смыкались сами собой. Голова безжизненно упала на руки. И, уже засыпая, он все еще шевелил губами: «Только не заснуть, спать нельзя — это смерть… смерть… смерть…»
Проснулся лейтенант от ощущения чего-то влажного и шершавого на лице. Прямо перед глазами он увидел длинный красный язык, два белых огромных клыка в раскрытой пасти зверя.
Лейтенант отпрянул назад и правой рукой ударил медведя по морде.
— Брысь, гад, сволочь, людоед проклятый!
Медведь отстранился, лег на бок и, размахивая лапами, сбил с лейтенанта шапку. Передними лапами он притянул ее к себе, затем отбросил задними, опять притянул и, повернувшись к человеку, лизнул его в лицо…
«Играет, собака, — радостное тепло разлилось по телу лейтенанта. — А ведь во всех справочниках написано, что белый медведь самый свирепый хищник…»
Лейтенант взял шапку и несколько раз легонько ударил медведя по морде. Тот одобрительно заурчал, одновременно стараясь поймать шапку зубами.
— Ну вот, друг, раз я для тебя невкусный, сходил бы еще за рыбкой, — лейтенант хлопнул медведя ладонью по носу и надел шапку.
И зверь как будто понял. Он поднял голову, понюхал воздух и, тяжело встав на ноги, прихрамывая, пошел к торосам.
В следующий раз лейтенант пришел в себя оттого, что лед под ним словно качается на волнах. Неподалеку сидел медведь. Рыбы около него не было. Он тревожно вертел головой, словно чувствовал приближение какой-то опасности. Откуда-то издалека доносился слабый шум, похожий на шум прибоя. Лейтенант приподнялся и ощутил всем телом, что лед уже не так сильно давит на его ноги. Он посмотрел назад и понял беспокойство медведя. Почти поперек тороса, где лежал лейтенант, проходила узкая глубокая трещина. Торос медленно рассыпался, куски льда соскальзывали вниз и с бульканьем исчезали в воде. Лейтенант уперся руками в лед, напружинил мышцы и, превозмогая сверлящую, отдающуюся во всем теле боль, срывая ногти дернулся вперед и выполз из-под обломков. Обессиленный, весь взмокший от пота, тяжело дыша, он уткнулся головой в мягкое, пахнущее рыбой и морем брюхо медведя. Кровь густыми волнами приливала к голове, руки дрожали. В ушах шумело, бешено колотилось сердце. Но он был свободен.
Несколько дней над небольшим островком, оставшимся oт ледяного поля, бушевала пурга. Ветер и мелкий колючий снег, как сквозь гребенку, дули холодом через зубья торосов. Прижавшись к теплому медвежьему боку и засунув под его огромную лапу голову, человек лежал, надежно укрытый от непогоды. Ни тюленей, ни рыбы не было — человек и зверь уже давно голодали.
Прислушиваясь к ударам медвежьего сердца, обессилевший от голода и нечеловеческих страданий, лейтенант поймал себя на том, что в его воспаленном сознание промелькнула мысль — один хороший удар остро отточенного охотничьего ножа, и у него будут гора мяса и теплая шкура. Будет жизнь…
«…Так, значит, вот как это происходит, — подумал он. — Когда жизни угрожает опасность, микроскопическое зернышко подлости и гнусности, заложенное где-то в самой дремучей глубине, начинает прорастать, развиваться, искать оправдания и опутывать совесть…» Описав дугу, нож, оставляя на воде круги, исчез в полынье. Человек прижался покрепче к теплому беку зверя, проглотил голодную слюну и под ритмичные удары его сердца заснул…
Казалось, тысячи кузнечиков стрекочут у самого уха лейтенанта. Он поднял голову и, стряхивая сон, попытался приподняться на обессилевших от голода, дрожащих и несгибающихся руках. Первое, что он увидел, был стоящий со вздыбленной на загривке шерстью медведь. Он смотрел куда-то в глубину ледяного поля и глухо рычал. Лейтенант перевел взгляд и увидел за торосами, метрах в двухстах от себя, вертолет. От него к лейтенанту перепрыгивая через трещины, бежали люди.
Лейтенант попытался встать на ноги, но, застонав от боли, свалился на бок и словно провалился в черно-красную бездну…