Несмотря на уколы, Хэппи не делалось лучше. Он лежал на моей постели и выглядел таким несчастным: темная головка была бессильно откинута на большую белую подушку, в глазах отражались те огромные усилия, которые ему приходилось тратить, чтобы дышать. Ночью я то и дело подходила к кровати, чтобы проверить состояние обоих шимпанзе. Каждый раз, замирая от страха, я наклонялась над ними и с облегчением убеждалась, что все в порядке и они спят. Рано утром я снова подошла к обезьянам. От яркого света Флинт пошевелился и тут же опять заснул. Хэппи был без сознания. Глаза его, полуприкрытые шелковистыми ресницами, закатились, из перекошенного рта исходил свистящий звук затрудненного дыхания. Я немного изменила его положение в надежде) что так ему будет легче дышать. Потом в отчаянии взяла его безвольные руки в свои, словно пытаясь перелить свою энергию и силу в его истерзанное болезнью тельце.
Когда появился доктор, я все так же держала Хэппи за руку, а Флинт спал у меня на коленях. Я с трудом поднялась, придерживая Флинта, который при виде доктора Брэдфорда сразу же начал сопротивляться. Доктор сделал Хэппи два укола и показал, в каком положении ему лучше лежать. Он посоветовал мне все время держать под рукой вату, чтобы вытирать жидкость, сочащуюся изо рта и носа обезьян. Пытаясь наладить отношения с Флинтом, доктор Брэдфорд медленно протянул к нему руку. Однако Флинт в панике вырвался от меня и, пронзительно крича, забился в другой конец комнаты. Нас обрадовала энергия, с которой он сопротивлялся, и, хотя осмотреть его было невозможно, он, судя по всему, чувствовал себя лучше и даже съел на завтрак немного бананов.
Я строго выполняла все предписания врача, а когда больше уже нечего было делать, просто садилась рядом с Хэппи и ждала. К полудню мне показалось, что его дыхание улучшается. Боясь даже поверить в то, что ему становится лучше, я ни на секунду не оставляла его. Вот он пошевелился, его веки начали подергиваться, он открыл и вновь закрыл пересохший рот. Я взяла его за руку и тихо позвала по имени. Хэппи нерешительно открыл глаза и повел ими по сторонам. Я продолжала нашептывать ему разные слова, чтобы он не испугался. Наконец его взгляд остановился на моем лице. Я увидела, как губы его сложились трубочкой и произнесли «уух» в знак того, что он узнал меня.
Когда доктор Брэдфорд снова приехал вечером, Хэппи спал. Я разбудила его для очередной инъекции, и он протянул мне свои слабые ручонки, чтобы подняться. Судя по тому, как он крепко и с явным неудовольствием сжал мою руку, он в первый раз за все время почувствовал боль от укола. Потом он немного попил и снова заснул. Флинт уже поправился настолько, что мог выйти с нами на веранду, где Хетер приготовила для всех сэндвичи и напитки. Подозрительно поглядывая на доктора, Флинт выпил чашку лимонного сока с медом и съел несколько сэндвичей.
Через два дня я проснулась и увидела, что Хэппи сидит на кровати и жует разбросанные по всему одеялу остатки вчерашней трапезы Флинта. Вместо приветствия Хэппи издал несколько носовых хрюкающих звуков. Меня поразило отсутствие Флинта. Сначала я заглянула в раскрытый гардероб, потом заметила, что дверь спальни, которая обычно закрыта, распахнута настежь. Я вошла в кухню: дверца холодильника была открыта и почти все его содержимое разлито и разбросано по полу. Флинт сидел на кухонном столе. Хрюкая и урча, он приканчивал пирог с вареньем. Я постаралась спасти то, что еще оставалось, и перенесла Флинта с кусочком пирога назад в спальню. К концу недели я решила, что он достаточно здоров и может вернуться в резерват.
После курса инъекций Хэппи стал вести себя гораздо активнее. Он охотно поедал фрукты, которые приносил ему доктор Брэдфорд. Одинокое пребывание в спальне теперь явно тяготило Хэппи: он старался найти себе какую-нибудь забаву и начинал играть с будильником, рамой от картины, одеждой или зажигалками, так что мне каждый раз приходилось останавливать его и отбирать игрушку. Наконец и Хэппи вернулся в загон. Я с облегчением вздохнула: тревожные дни остались позади.
Но не прошло и недели после выздоровления Хэппи, как я заметила у Энн первые признаки болезни: апатию и отсутствие аппетита. Вскоре у нее появился насморк. Флинт, который, как всегда, терся возле Энн, выглядел не лучше. Я начала пичкать их антибиотиками, но к вечеру они стали кашлять, состояние их, по-видимому, ухудшалось. Правда, они оставались довольно подвижными, поели немного фруктов и выпили соку с растворенным в нем лекарством. Я не знала, брать ли обезьян домой, и в конце концов решила оставить их на ночь в загоне, полагая, что пока нет необходимости переводить их в спальню для оказания активной помощи.
На следующее утро я пришла в резерват раньше обычного и тотчас направилась к складу, чтобы приготовить чашку сока с лекарством для Энн. Уильям, Пух и Хэппи встретили меня возле самого входа в загон. Энн лежала на животе, уткнувшись лицом в ладони. Флинта возле нее не было. Это показалось мне странным, но я решила, что он еще спит в своем гамаке. Я подошла к Энн, уговаривая ее выпить сок. Она не шевельнулась. Я нагнулась, продолжая разговаривать с ней, но она по-прежнему не отзывалась. Тогда я, думая, что Энн еще не проснулась, решила потрясти ее за плечо. Едва я дотронулась до нее, как тут же поняла, что случилось ужасное. С замирающим сердцем я осторожно подняла Энн с земли — тело ее тяжелым грузом повисло у меня на руках. Я крепко прижала ее к груди и только тогда со всей очевидностью поняла: Энн была мертва.
Я вытерла ей рот и нос краем рубашки, закрыла глаза. Потом, почти ничего не видя перед собой, понесла ее к выходу. Здесь меня встретил Абдули и взял за руку.
— Флинт, — сказал он. — Флинт тоже плох.
Я подняла залитое слезами лицо и, задыхаясь от рыданий, спросила:
— Абдули, ты знал об этом?
— Энн умерла еще до того, как я пришел. Я не знал, как сказать тебе, Стелла. Я возьму Энн, а ты пойди к Флинту.
Оглушенная свалившимся горем, я вернулась в загон и взобралась по лестнице в хижину, где спали обезьяны. Флинт лежал на своем месте, борясь за каждый глоток воздуха. Я подняла его, и он безжизненно, как до того Энн, повис на моих руках. Хэппи ждал нас внизу у лестницы. Когда мы спустились, он протянул руку и осторожно коснулся своими паучьими пальчиками ноги Флинта. Пух тихо сидел за обеденным столом, но Уильям подпрыгнул и игриво ухватился за свисающую руку Флинта. Он был очень удивлен, что я прошла мимо, не обратив на него никакого внимания.
Я уже подходила к хижине для отдыха, когда к питомнику подъехал лендровер. Из него вышел жизнерадостный Найджел и, захлопнув дверцу автомобиля, направился к загону. Не доходя до меня, он остановился как вкопанный. Выражение лица его изменилось, когда до него дошел смысл происшедшего.
Через минуту у Флинта начались судороги. Я отошла от Найджела и села на скамейку, баюкая содрогающееся тело Флинта. Было уже поздно что-либо предпринимать. Мне оставалось только скрасить заботой и лаской последние, полные страдания минуты его короткой жизни.
В полдень все служащие Абуко, пробравшись сквозь густую завесу из листьев и переплетенных лиан, собрались на небольшой поляне, в тени старого раскидистого дерева мандико. Мы стояли скорбным полукругом и молча смотрели, как Энн и Флинта положили бок о бок в могилу и засыпали землей.
Загон в тот вечер показался мне ужасающе пустынным. Кормя Уильяма, Пуха и Хэппи, я горько плакала. Никогда уже я не смогу взять с собой Энн и Флинта и выпустить их на волю в Ниоколо-Коба.
14
Период подготовки
После смерти Энн и Флинта потянулись долгие, томительные недели. По вечерам я составляла отчет, который должна была отослать Джейн Гудолл, а днем почти все свободное время проводила в резервате вместе с Уильямом, Пухом и Хэппи. Все трое явно скучали по исчезнувшим товарищам, в особенности Уильям. Пух и Хэппи всегда держались вместе, были почти ровесниками и охотно играли друг с другом.
Уильям провел с Энн около пяти лет. С тех пор как мы увезли Читаха, связь между ними стала еще более заметной. Теперь, потеряв Энн, Уильям ходил в очень подавленном настроении. Правда, иногда он пытался затеять игру с Хэппи и Пухом, но разница в возрасте и размерах оказывалась непреодолимой. Уильям часто во время игры бывал груб, и тогда младшие по возрасту обезьяны прибегали ко мне, обиженно хныча. Пух и Хэппи опять-таки из-за своих малых лет (обоим было приблизительно по 3 года) не придавали значения обыскиванию, а для Уильяма это была насущнейшая потребность. Он часто располагался на земле прямо передо мной, предлагая мне заняться обыскиванием. Я, как могла, старалась удовлетворить его желание, но, конечно, делала это значительно хуже, чем Энн или Тина. Уильям продолжал с энтузиазмом охотиться на гверец, и, хотя Пух и Хэппи всячески вдохновляли его с помощью издаваемых ими звуков, на деле ни тот ни другой не могли ему помочь.
Часто во время прогулок я наблюдала, как Уильям преследует гверец. Если ему не удавалось поймать их, он агрессивно лаял и снова начинал охоту. Однако со временем он стал по-другому реагировать на неудачи: раздосадованный, садился на ветку, хныкал и тряс руками. Бывало и так, что после часа безуспешной охоты Уильям срывался с дерева и впадал в истерику: катался по земле, кувыркался и кричал, пока у него не перехватывало дыхание. Постепенно он успокаивался и переставал замечать гверец, по крайней мере в тот день. Но во время следующей прогулки все начиналось снова.
Я ждала, когда Уильям образумится и поймет, что нельзя охотиться в одиночку. Это спасло бы его от излишних разочарований. Но он оказался на редкость настойчивым. Изо дня в день он продолжал свои безуспешные попытки, и наконец ему повезло: он поймал обезьянку с маленьким детенышем. Матери удалось ускользнуть, а детеныша Уильям тут же убил. Я неотступно наблюдала за ним, полагая, что он по примеру Тины и Альберта начнет есть свою жертву, но этого не случилось. Хотя шимпанзе были крайне возбуждены, они только кусали убитую обезьянку и тянули за кожу и шерсть. Ни один из них по-настоящему не отведал добычи, а когда все успокоились, то стали забавляться с ней как с игрушкой.
Первый самостоятельный успех окрылил Уильяма, он продолжал охотиться с невиданной настойчивостью и до конца года поймал и убил еще четырех детенышей гверец. По-видимому, из-за того, что у него не было партнеров среди шимпанзе, Уильям теперь частенько навещал других обитателей питомника и играл с ними. Заглядывал он и в загон к ориби Чарли, и тогда начиналась погоня: Уильям носился из одного конца загона в другой, разъяренный Чарли — за ним. Повиснув на проволочной сетке, Уильям отдыхал в полной безопасности, а Чарли вымещал злобу на каком-нибудь деревце или другом подходящем объекте.
Вскоре Уильям нашел себе для игр двух необыкновенно энергичных партнеров — гиен Буки и Бастера. Я очень испугалась, когда впервые увидела Уильяма в их загоне: это были уже совсем взрослые животные, а не те шумливые щенки, которых он когда-то гонял на лужайке перед нашим домом. Мы с Абдули попытались отвлечь его и увести из загона, но безуспешно. Во-первых, ему было очень весело, а во-вторых, он видел, что мы нервничаем, и поступал не так, как хотели мы, а совсем наоборот. Нам даже не удавалось приблизиться к нему.
К счастью, гиены вели себя вполне миролюбиво и не меньше Уильяма наслаждались игрой. Постепенно партнеры стали настолько доверять друг другу, что гиены, перекатившись на спину, разрешали Уильяму таскать их за хвосты, а тот в свою очередь позволял им ухватить себя за руку или ногу и волочить по земле. Раньше мы с отцом часто играли с гиенами, и теперь, наблюдая за их возней с Уильямом, я видела, что они ведут себя с ним почти так же, как вели с нами. Кувырки и прыжки в игре с Уильямом доставляли им даже больше удовольствия. Уильям был прекрасный партнер, живой и ловкий. Вскоре он стал доминирующим членом этой странной группы, и гиены относились к нему с большим уважением.
А я все чаще задумывалась над тем, как выпустить на волю Пуха, Уильяма и Хэппи. В отличие от первой группы шимпанзе им предстояло пройти совершенно иной путь, прежде чем они смогут приспособиться к жизни на свободе. Все трое были пойманы в младенческом возрасте и, за исключением того опыта, который они приобрели в Абуко, вообще не имели представления о самостоятельной жизни. Я знала, что для реализации второго проекта понадобится значительно больше пяти недель.
На это могли уйти годы. Но прежде чем приступить к осуществлению своих планов, я должна была достать необходимые средства. Для организации собственного лагеря и центра реабилитации нужны были машина и оборудование. Требовалось время, чтобы провести тщательные розыски Тины, Альберта и Читаха. Я была уверена, что мне удастся снова установить контакт с ними. К моменту нашей встречи они будут уже опытными обитателями леса, идеальными учителями для Пуха, Хэппи и Уильяма, и тогда наша группа восстановится в прежнем, хотя и несколько усеченном из-за смерти Энн и Флинта, составе. Но для начала я должна была достать денег.
В ответ на мой отчет о выпуске на волю первых трех шимпанзе в Ниоколо-Коба я получила письмо от Джейн Гудолл, в котором она приглашала меня посетить исследовательский центр Гомбе в Танзании. Она сообщила также, что отправила все мои записи в Лондон в издательство «Коллинз», где в свое время была опубликована ее собственная книга. Теперь написать книгу предлагали мне.
Два с половиной месяца, которые я провела в Гомбе, были самыми захватывающими в моей жизни. Я сделала много полезных наблюдений за жизнью диких шимпанзе. Хотя многое в их поведении было знакомо мне, я стала лучше понимать значение каждого жеста и выражения лица.
Больше всего меня занимали матери с детенышами. Воспитывая осиротевших детенышей, я часто пыталась представить, как ведет себя мать шимпанзенка, и старалась во всем подражать ей. И вот теперь я смогла наконец увидеть то, к чему так стремилась с тех пор, когда впервые взяла на руки маленького Уильяма и попыталась успокоить его. Оставаясь незамеченной, я наблюдала за группой шимпанзе, состоящей из матерей с детенышами. Все было так, как я и предполагала: мать относилась к малышу с бесконечным терпением, защищала его, успокаивала и утешала. Когда я увидела, насколько гармоничными были их взаимоотношения, с каким совершенством мать удовлетворяла все потребности своего малыша, я еще раз со всей очевидностью поняла, чего были лишены шимпанзе в Абуко. И хотя условия, в которых у нас жили осиротевшие животные, были, наверное, лучшими из тех, что могли создать люди, это было лишь жалкое подобие материнской заботы и внимания.
Однажды вечером после ужина мы разговорились с Джейн и ее мужем Гуго ван Лавиком о моих планах, касающихся освобождения остальных шимпанзе. Я сказала, что мне хотелось бы посвятить некоторое время поискам Тины, Читаха и Альберта, организовать, после того как я найду их, собственный лагерь и выпустить на волю Уильяма, Пуха и Хэппи. Мы подробно обсудили практическую сторону проекта и те трудности, которые могли возникнуть в ходе его осуществления. Прежде всего нужно было раздобыть лендровер Или другой надежный вездеход. Исходя из своего собственного опыта, супруги ван Лавик перечислили мне тот минимальный набор предметов, который был необходим для организации самого примитивного лагеря. В тот же вечер Гуго помог мне составить смету расходов. Несмотря на то что мы старались быть предельно экономными, итоговая цифра затрат на первый год эксперимента показалась нам огромной. Однако Джейн и Гуго были настроены весьма оптимистично и уверяли меня, что я смогу раздобыть необходимые средства.
Мое пребывание уже близилось к концу, когда пришло письмо из Абуко, омрачившее то радужное настроение, которое я постоянно испытывала, находясь в Гомбе. Отец писал мне, что во время прогулки Хэппи дотронулся до электрического кабеля, протянутого на краю резервата, и получил сильные ожоги. Каким-то чудом он был еще жив, когда его подобрал Абдули, но правая рука очень пострадала. Отец считал, что мне не нужно спешить домой: несчастный случай произошел уже неделю назад и с тех пор благодаря хорошему уходу состояние Хэппи значительно улучшилось. Его жизнь вне опасности, и он скоро начнет поправляться. Прочитав письмо, я почувствовала острое желание оказаться дома, возле Хэппи, чтобы обнять и успокоить его. Спустя несколько дней пришло известие, что Читах снова появился в лагере Ниоколо-Коба. Он был один и страдал сильным поносом. Его накормили, дав вместе с пищей соответствующее лекарство. Через четыре дня он был уже вполне здоров, а на утро пятого ушел из лагеря и побрел по берегу Ниоколо. Последний раз его видели в трех километрах от лагеря.