Шимпанзе горы Ассерик - Стелла Брюер 20 стр.


Расскажу об одной из таких ситуаций, когда Уильям добавил к своему послужному списку очередной подвиг. Я сидела возле очага с чашечкой кофе, шимпанзе кормились на соседнем с кухней дереве. Уильям спустился вниз, а Тина осталась сидеть на ветке. Чайник попыхивал на огне, банка с растворимым кофе, сахарница и чашка с молоком стояли на краю сундучка с кухонными принадлежностями. Уильяму захотелось кофейку. Поглядывая в сторону Тины, он взялся за мою чашку, лукаво стрельнув в меня глазами. Потом, уже не отводя взгляда от моего лица, стал тянуть чашку к себе. Чтобы мой воспитанник так обходился со мной! Я крепче ухватилась за чашку и, сделав большие глаза, сказала ледяным тоном: «Вилли, не смей! Ты пожалеешь об этом, и никакая Тина тебе не поможет». Он почти сразу же отдернул руку и опустил глаза. Я почувствовала, что он разозлился. Не столько из-за кофе, сколько из-за того, что по-прежнему находится под моим влиянием.

Затем он подкрался к очагу и нагнулся, чтобы взять чайник, но при виде пара рот его искривился в презрительной гримасе. Он несколько раз дотронулся до ручки, пока не убедился, что она не слишком нагрелась. Тогда, осторожно взяв чайник и держа его подальше от себя, он подошел к сундучку. В чашку, уже наполненную на треть молоком, он положил две ложечки кофе и четыре ложечки сахарного песка и добавил туда из чайника кипящей воды, перелив немного через край. Я, не отрываясь, следила за его приготовлениями и буквально лишилась дара речи, глядя на его изысканные манеры.

Чашка была очень тонкой и чересчур горячей. Даже не пытаясь поднять ее, Уильям наклонился и начал строить над кофе невероятные гримасы. «Горячо, Уильям, — сказала я. — Будь осторожен!» Он посмотрел на меня и снова скривил рот. Несколько раз он почти касался губами горячей жидкости, но в последний момент так и не дотронувшись до чашки, отдергивал их. Ему не терпелось попробовать кофе, но он понимал, что напиток еще очень горячий. Тогда он зачерпнул кофе ложкой, поднес ее ко рту и сделал быстрый глоток. Напиток, должно быть, все еще был слишком горячим — шимпанзе непроизвольно вздрогнул и выронил ложку. Я думала, что сейчас он с досады выльет весь кофе, но этого не произошло. Он огляделся, поднял несколько небольших камушков и опустил их в чашку. Откуда шимпанзе знает, что, если бросить в кофе холодные камушки, он быстрее остынет? И если Уильям пользуется этим, то, может, он знает и многое другое? Беспокойные мысли вихрем пронеслись в моей голове. Неужели я, столь близко и долго знавшая Уильяма, так недооценивала его?

Он опустил ложечку в кофе, помешал его и снова попытался отхлебнуть из чашки, но, поднеся ее к губам, почувствовал, что жидкость еще горяча. Тогда он подошел к резервуару, в котором мы хранили воду, набрал полный рот холодной воды, вернулся к чашке и выплюнул в нее воду. Жидкость полилась через край, Уильям быстро наклонился и отхлебнул немного кофе, еще не вполне остывшего, но, по-видимому, подходящего для питья. Затем взял чашку, осторожно подошел к кустам, растущим возле кухни, сел и начал не спеша пить. Я быстро спрятала сахар и банку с растворимым кофе.

Преодолевать связанные с Уильямом проблемы мне отчасти помогал небольшой стартовый пистолет. Он был заряжен холостыми патронами и потому не мог причинить вреда Уильяму. Шимпанзе панически боялся звука выстрела и язычка пламени, которое вырывалось из дула. Я крайне редко стреляла из пистолета и обычно добивалась желаемого эффекта с помощью одного только его вида: в опасных ситуациях мне достаточно было вынуть пистолет из кармана и показать Уильяму, как тот начинал вести себя лучше. Постепенно Уильям понял, что я никогда не осмелюсь использовать мое оружие в присутствии Тины. К тому времени она привыкла к жизни в долине, наши отношения значительно улучшились, и я больше не боялась, что она уйдет, бросив нас. Почти с первых дней нашего пребывания в лагере Пух и Уильям, особенно последний, проявляли необыкновенный интерес к костру. Казалось, Уильям прекрасно понимает, какие опасности таит огонь: он ни разу по-настоящему не обжегся. Вначале, правда, он подпаливал себе пальцы и сразу же засовывал их в рот. Он никогда не дул на догоревший костер, чтобы разжечь его, но однажды так хорошо расположил тлеющие угли, что они вспыхнули сами. Уильям быстро научился наполнять чайник водой и подогревать его. Вскоре он просто пристрастился к горячей воде, и эта привычка не была особенно полезной для шимпанзе, которому предстояло адаптироваться к естественному образу жизни. Позже и у Пуха появились дурные наклонности: когда стало холоднее, он проводил утренние часы, лежа на остывающей золе, расположив ее вокруг себя в форме звездообразного «гнезда».

Прошло больше двух месяцев лагерной жизни. Тина все еще нервничала, если я, наблюдая за шимпанзе, подходила на близкое расстояние. А вот Уильям и Пух нередко сами останавливались и ждали меня, если знали, что я иду за ними. Поэтому в те периоды, когда у Тины появлялась розовая припухлость, я часто отпускала обезьян одних путешествовать по нашей долине. Однажды, вернувшись в лагерь после многочасовой отлучки, Пух решил устроиться на ночлег в старом гнезде на дереве кенно, которое нависало над моей хижиной. Уильям и Тина соорудили гнезда в овраге. Я с волнением наблюдала, как Пух добровольно улегся в гнезде без всяких уговоров и одобрительных возгласов с моей стороны. Но моя радость оказалась преждевременной. Перед сном я налила в тазик воды, чтобы ополоснуть лицо и ноги. Пух, должно быть, услышал плеск воды, вылез из гнезда и спустился вниз. Он был совсем сонный, но, увидев мыло и воду, не смог устоять против соблазна. Умывшись и вытершись моим полотенцем, он отказался вернуться в гнездо, несмотря на все мои старания, а устроился спать, как обычно, на помосте.

Оставаясь со мной один на один, Пух вновь становился несамостоятельным и начинал хныкать, если я не брала его на руки и заставляла идти пешком. Иногда во время переходов через открытые пространства я сажала его на спину, но передвигаться с шестнадцатикилограммовым шимпанзе, который висел на мне, уцепившись за шею, было довольно изнурительно. Я жалела Пуха. Боялась, что ему суждено остаться одиноким. Надо было видеть, как он радовался, когда Тина и Уильям по вечерам возвращались в лагерь, как он в возбуждении похлопывал их. Уильям обычно вел себя с ним весьма бесцеремонно и грубо, но Тина всегда отвечала на его радостные приветствия.

Но вот наступил вечер, когда Тина и Уильям не появились в лагере. Пух с большой неохотой отправился спать и трижды возвращался ко мне, прежде чем окончательно заснул.

Утром меня разбудил треск сучьев позади хижины. Я выскочила из постели и на краю оврага столкнулась с Пухом, который уже слез с помоста. Навстречу нам шли Уильям и Тина. Уильям выглядел совершенно измученным, живот его ввалился. Я открыла дверцу продуктового прицепа, но Уильям даже не бросился к нему и не заурчал при виде пищи. Когда я протянула ему еду, он в ответ только оскалил зубы. Я присела возле него и положила руку на его возмужавшую спину. «Ну что, Вилли, доконала тебя Тина?» — спросила я. Он устало посмотрел на меня, потом обхватил за плечи и похлопал ладонью по спине, повторив то самое движение, которым я всегда успокаивала или подбадривала шимпанзе. Ради этого краткого мига полного доверия стоило терпеть все наши ссоры и разногласия!

19

Дикие шимпанзе

После дождливой ночи шимпанзе обычно в первую половину дня отдыхали. Однажды я с радостью увидела, как Пух после особенно мокрой ночевки соорудил гнездо и свернулся в нем. Тина тоже быстро построила гнездо и улеглась. Уильям растянулся на ветке. Немного погодя я услышала, как Пух несколько раз подряд ударил по сучьям, на которых держалось гнездо. Сначала я не понимала, что происходит: Пух и Уильям демонстрировали свою силу и раскачивали ветви перед отверстием в стволе большого баобаба, который рос возле лагеря. Тина с интересом смотрела на них, но не принимала участия в спектакле. Вдруг Пух хлопнул себя по голове, и оба они кубарем скатились на землю и стали кричать, снова и снова ударяя себя по различным частям тела. Только когда они кинулись ко мне, я наконец поняла, что их преследует рой пчел. Уильям пробежал мимо, но Пух бросился прямо в мои объятия. Почти сразу же я почувствовала, как меня ужалили в плечо, потом — в шею. Монотонно жужжа, пчелы окружили меня, забились в волосы. Я бросилась к хижине. Пока я возилась с дверью, они еще трижды ужалили меня. Мне известно не так уж много вещей, которые способны повергнуть человека в панику. Нападение роя разозленных африканских пчел — одна из них.

Наконец дверь открылась, и я вместе с Пухом нырнула под противомоскитную сетку. Несколько пчел, мертвых или умирающих, запутались в его шерсти, и Пух продолжал неистово колотить по ним руками. С десяток других бомбардировали полог снаружи в надежде добраться до меня. Убедившись, что мы в безопасности, я осмотрела те места, куда меня ужалили пчелы.

Пух исступленно раскачивался от пережитого им волнения и непрерывно чесался. Я перебрала шерсть Пуха и удалила жала там, где они еще оставались. Потом и Пух проделал то же самое, аккуратно вытащив пчелиные жала из покрасневших и опухших участков моего тела.

После того как опасность миновала и чувство страха исчезло, Пух решил, что может расслабиться, и начал кувыркаться вместе с подушкой на постели. Я же сидела и рассматривала следы пчелиных укусов. Через час мы осмелились осторожно выбраться из укрытия. Джулиан сказал, чтобы я выкупалась и вымыла голову, так как исходивший от меня запах погибших пчел мог спровоцировать новую атаку. Не уверена, могли ли пчелы почувствовать этот запах, но рисковать не хотелось. Я крадучись стала пробираться к ручью. Пух шел за мной, напуганный моей явной нервозностью. На дороге мы встретили Уильяма, и он присоединился к нам. Тины нигде не было видно. Левый глаз Уильяма совсем заплыл из-за двух укусов, следы которых виднелись на левой брови. Малейший звук, хоть отдаленно напоминающий жужжание, заставлял меня застывать на месте, а Пух прыгал ко мне на спину или цеплялся за ноги. Глядя на нас, Уильям тоже стал вздрагивать от каждого шороха.

Добравшись до ручья, я немедленно влезла в воду и стала мыться. Шея распухла и одеревенела, места укусов горели и пульсировали. Я дала по куску мыла Уильяму и Пуху, чтобы они на всякий случай тоже избавились от запаха пчел.

Вскоре после этого происшествия Тина на неделю исчезла из лагеря. Уильям был в полном смятении. Он повсюду искал ее, но не осмеливался в одиночку уходить далеко от лагеря. Затем он стал досаждать нам всевозможными проказами, хотя теперь ему пришлось убедиться, что мое терпение далеко не так безгранично, как в присутствии Тины. Вместе с Пухом Уильям придумал новую забаву, казавшуюся им обоим необыкновенно занимательной: они выкручивали колпачки вентилей на камерах лендровера, потом ухитрялись длинными ногтями нажать на вентиль и выпустить воздух из шины. Когда я пыталась прогнать их, они бегали вокруг автомобиля, не даваясь мне в руки и ныряя под машину, если расстояние между нами сокращалось настолько, что я могла схватить их. Лежа на земле, они следили за моими действиями и пользовались любым секундным замешательством, чтобы вернуться к прерванному занятию — раздавалось громкое шипение, и, пока я успевала подбежать, очередная порция воздуха со свистом вырывалась из полуспущенных шин.

Мне пришлось вооружиться длинной бамбуковой палкой и пригоршней мелких камушков, с помощью которых я могла заставить обезьян вылезти из-под машины, а потом и вовсе отогнать их. В конце концов я привязала все колпачки проволокой и обмотала их сверху клейкой целлофановой лентой. Я была уверена, что и эти технические трудности будут вскоре преодолены моими противниками, но они либо потеряли интерес к игре, либо действительно признали мое превосходство.

В отсутствие Тины мы с Уильямом и Пухом совершали длительные исследовательские экспедиции, во время которых были обнаружены новые интересные места и подходящие источники пищи. Пух получал явное удовольствие от прогулок, а Уильям относился к ним по большей части как к скучному и надоевшему занятию: первую половину пути плелся сзади и, лишь заметив, что мы повернули назад, начинал бежать вприпрыжку. Вернувшись в лагерь, он немедленно устремлялся к оврагу и долго ухал. Но Тина не появлялась. Уильям перестал строить гнезда, стал спать на помосте. Мало того, в дождливые ночи он спускался оттуда и залезал в палатку к Джулиану, и тот утром дважды находил возле себя спящего шимпанзе. Когда же Джулиан во второй раз решил прогнать его, возмущенный Уильям сначала заставил Джулиана побегать за ним по палатке, а потом, прихватив одеяло, выскочил наружу и залез на помост. Там он и сидел, сгорбившись и завернувшись в одеяло, пока не кончился дождь. Надо ли говорить, что к моей тревоге за Тину теперь прибавилось чувство растущего беспокойства из-за поведения Уильяма.

Во время одной из наших прогулок мы обнаружили неподалеку от лагеря довольно большую рощу, в которой росло несколько баобабов. Еще при Тине Уильям и Пух научились есть бутоны баобабов, и теперь они вскарабкались на дерево и начали кормиться. Пока они ели, я нашла четыре совсем свежих гнезда шимпанзе. Внезапно где-то поблизости хрустнула ветка. Уильям перестал жевать и, распушив шерсть, уставился в ту сторону, откуда раздался звук. Мы с Джулианом быстро спрятались в густом подлеске и замерли в ожидании. Но больше мы так ничего и не услышали, а Уильям возобновил прерванную кормежку. Скоро они с Пухом спустились с дерева, и мы отправились в путь. Правда, Уильям держался подле нас и вел себя очень настороженно.

В середине дня мы сделали привал, остановившись под сенью лиановых зарослей, в гуще которых висели зрелые плоды. Насытившись, Уильям подошел и сел возле меня. Я в тот момент что-то писала и очень удивилась, когда он начал играть с моими волосами, перебирая их своими толстыми пальцами и осторожно накручивая на руку отдельные пряди. Я улыбнулась и посмотрела на него. Он поймал мой взгляд, но тут же отвернулся, как бы желая показать, что ему наскучило это занятие. Я продолжала писать, радуясь такому неожиданному проявлению нежных чувств после стольких недель демонстративной самостоятельности. Потом он вновь повернулся ко мне лицом, медленно потянулся, взял меня за руку и, не выпуская ее, погрузился в сон. Прошло так много времени с тех пор, как мы с Уильямом в последний раз держали друг друга за руки, и я поразилась, до чего моя рука мала по сравнению с его. Я будто заново ощутила, как он вырос за последние месяцы и каким стал самостоятельным. Этот внезапный и трогательный порыв вызвал во мне почти непреодолимое желание обнять Уильяма, но я боялась его смутить и, сжав его руку, прошептала: «Я тоже люблю тебя, Вилли».

В тот же вечер Уильям потерялся. Он долго кормился вместе с Пухом в лиановых зарослях, а потом вдруг исчез. Мы с Джулианом обыскали всю округу и решили, что Уильям, должно быть, в одиночку отправился домой. До лагеря было никак не меньше трех километров, и мне показалось странным, что он ушел без нас. Правда, длительные отлучки случались с ним и раньше, но тогда рядом находилась Тина. Теперь же он был совершенно один в зарослях кустарника, а до наступления темноты оставалось совсем немного времени. Весь обратный путь мы почти бежали, Пух даже начал похныкивать. Добравшись наконец до лагеря, мы обнаружили, что он пуст.

Волна страха сдавила мне горло. Мы с Джулианом возвратились по нашим же следам на то место, где в последний раз видели Уильяма. Пух всю дорогу сидел у меня на спине. Я долго искала и звала Уильяма, но безуспешно. В конце концов мы вынуждены были вернуться, так как уже начало смеркаться. Когда я, измученная тревогой за Уильяма и обессилевшая оттого, что больше двух часов таскала на себе Пуха, с трудом добралась до лагеря, то услышала ухающие звуки, перешедшие в громкие крики. Из оврага навстречу мне бросился Уильям и крепко обнял меня. По-видимому, он и сам перепугался, когда остался одни, но еще больше — когда пришел в лагерь и никого не увидел там, поэтому он не меньше нас был рад этой встрече. Я накормила шимпанзе, дала каждому по кружке молока, и они отправились спать.

Ночью снова разразился сильнейший ливень. Кристально чистый, журчащий ручеек в овраге превратился в бешеный поток, грязная вода яростно бурлила вокруг камней и упавших деревьев, неся с собой ветки и обломки пород.

Пух и Уильям получили на завтрак столько еды, сколько могли съесть. Потом они растянулись на солнышке, довольно тусклом из-за непогоды, пытаясь компенсировать ночное недосыпание. Мы с Джулианом принялись очищать территорию от принесенных водой грязи и листьев.

Назад Дальше